— Рука болит, — коротко отозвался он. — Кажется, я ее сломал.

Совместными усилиями, рукав куртки удалось стащить не разрезая. Нина еще раз окинула бывшего главаря внимательным, каким-то почти профессиональным взглядом.

— Коротко и четко: что еще у тебя болит и что вообще с тобой случилось?

— Коротко про «что случилось» не получится, — он криво ухмыльнулся.

— О событиях потом расскажешь. Какие еще травмы ты получал?

— Понятия не имею. Ногу, кажется, растянул. Еще два часа в снегу пролежал.

Ниндзя негромко выругалась.

— Ты по правильному адресу пришел. Я на медсестру учиться пойду, и уже готовлюсь к поступлению в колледж, так что знаю, что с тобой делать, — она пропустила мимо ушей тихое стасово: «А мне больше идти и некуда было». — Поэтому представь, что я доктор, и раздевайся…

Слабое сопротивление друга она преодолела минут за пять.

Через час отмытый и намазанный кучей каких-то мазей Стас сидел в удобном кресле в гостиной. На сломанную руку Нина нанесла прохладный гель-фиксатор, застывший за три минуты, и велела не тревожить две недели. Потом заставила юношу полчаса сидеть под душем, а сама тем временем раздобыла где-то почти новые джинсы, футболку, рубашку и нижнее белье. Отогревшегося и разомлевшего Стека будущая медсестра с истинно врачебной жестокостью и неумолимостью накормила какими-то таблетками, вколола еще два препарата внутривенно, намазала мазями и усадила в это самое кресло. Потом минут десять возилась на кухне, и вернулась с подносом, заставленным всяческой снедью, и только когда приятель поел, осторожно спросила, что случилось.

— Пушистый зверь песец случился, — мрачно ответил тот. — Нин, у тебя тут курить нельзя, да?

— Можно, отец курит. Сейчас пепельницу принесу. Сигареты есть?

— Не-а…

Вздохнув, девушка принесла вместе с пепельницей еще пачку «Парламента» и зажигалку. Стас жадно выкурил сигарету, взялся за вторую…

— Нас полиция накрыла. Около часу ночи начали обыск по кварталу. Перерывали чердаки и подвалы. Мы попытались смотаться, но не успели, — голос предательски дрогнул. — В общем, Тайгера ранили в пузо, Админа с Грандом повязали — и то хорошо, хоть живы остались. Сивого на месте уложили… — Нина тихо вскрикнула на этих словах. — А потом и Тайгера туда же. Он так выл от этой раны, его ж с автомата подстрелили… он выл, и его добили. А мне повезло — я думал, что я на лестнице на втором этаже, и сиганул в окно. А оказалось — на третьем. Только если бы я был в курсе, что это третий, хрена с два бы я прыгнул. В общем шмякнулся в какой-то сугроб, отполз, притаился… С вечера такой снег валил, меня минуты за две не видно стало, а потом еще основательнее засыпало. Следы тоже скрыло. Короче, там под снегом я и отрубился. Потом очухался, не знаю, сколько времени точно прошло. Там кайфово было, тепло так и легко очень. Я хотел было обратно отключиться, а потом врубился, что это я насмерть замерзаю. Ну, вскочил и поперся к тебе. Больше не к кому.

Несколько минут они сидели молча. Нина осознавала услышанное, а Стек не хотел ей мешать.

— Стас, нас было семеро, — наконец, проговорила она. — Ты сказал: Тайгера и Сивого убили, Админа и Гранда арестовали. Так?

— Да.

— Мы с тобой сидим здесь. Итого шесть. А где Джонни?

— Не знаю. Ему подфартило, что не с нами был.

— Полиция не устраивала в том районе таких обысков. Никогда. Это не самая окраина. А тут — нате вам, полномасштабная операция. А Джонни нет.

— Думаешь?… — ох, не хотелось Стасу этого говорить, но, похоже, Ниндзя была права.

— Не знаю. Но похоже, сам видишь.

— Если это он, то я его убью, — спокойным, ровным голосом пообещал он. Так пообещал, что Нина сразу поверила — не хвастает, не бахвалится, не грозится. И вправду убьет.

— Сперва убедись.

— Не дурак, кажется. Нин, я тебя не сильно напряг?

— Все в порядке. Предков еще неделю дома не будет — они в отпуск свалили, на курорт. Так что эту неделю можешь спокойно здесь жить.

Стас с облегчением выдохнул. Если у него есть неделя на восстановление, то тогда все не так уж и страшно. Только что потом? Впрочем, с «потом» он еще разберется, время на подумать есть.

— Скажи, а ты книжку ту прочитал? — вдруг с надеждой спросила девушка. — Которую я тебе через Гранда оставила.

Сперва юноша хотел было соврать, но потом почему-то передумал.

— Нет. Знаешь, не хочу тебя обидеть, но, по-моему, фантастика — это полное фуфло. Я уже начитался про мегакрутых землян, направо и налево бьющих морды инопланетянам и на выходных в качестве развлечения спасающих галактику от угрозы вторжения, Большого Взрыва и прочей хренотени.

Нина вздохнула.

— Да, сразу видно, что ты ее не прочитал. Стас, это не современная фантастика. Этот цикл написан в последних годах двадцатого века. Тогда фантастика была совсем другая, поверь. Я много чего читала, написанного в те времена. Земляне же тогда не вышли в космос так, как сейчас. Никаких строящихся колоний, ничего подобного не было. И писали тогда по-другому. Эта книга, которую я тебе оставила… Она запрещенная. Как «подрывающая основы государства и подстрекающая к бунту». Как думаешь, может запрещенная книга быть «про крутых землян», как ты выразился?

— Нет, наверное, — вынужден был согласиться Стек. — А про что она?

— Про… гм, если очень приблизительно — про доброе и справедливое общество, где не было понятия зависти, ненависти, подлости, корысти, где все любили и уважали друг друга, всегда помогали нуждающимся в помощи и так далее, и про то, как это общество сосуществовало с обычным. Там много всего. Знаешь, такая неправдоподобная утопия, но захватывает так, что… блин. Потом обдумываешь, видишь кучу нестыковок, ошибок, неправдоподобных деталей. Понимаешь, что стиль автора не очень близок к совершенству и многое другое, но… Это все вторично. Там в каждой строчке чувствуется, что автор всю душу в это вложил. Пытался донести до читателей свою мечту. И знаешь, ему это удалось. Несмотря на ляпы, ошибки, стиль и все прочее, это совершенно невероятная книга. Образная, яркая, живая… И она правда меняет мир.

— Ну уж прямо — меняет, — недоверчиво возразил Стас.

— Я сразу после того, как ее прочитала, завязала с наркотиками. С одного раза. Просто сказала себе «нет». И все. И не я одна, на кого она так повлияла…

— Все, все, уговорила! Прочитаю. А у тебя она еще есть?

Нина погрустнела.

— Я тебе единственный экземпляр отдала… А в электронном виде я ее держать боюсь, все-таки запрещенная…

— Вот черт! Она же на чердаке осталась! Ладно, я буду надеяться, что копы не слишком подробный обыск делали. У меня там еще… — он едва не проговорился о припрятанном в том же тайнике оружии. — Еще кое-что ценное есть. Потом наведаюсь как-нибудь.

— Вот и наведайся. Поверь, ты не пожалеешь.

— Уже верю.

— Вот и хорошо. А сейчас давай-ка я тебе здесь на диване постелю.

Через десять минут Стас спал мертвым сном. Пока Нина застилала постель, он думал, что не сможет заснуть — лица погибших приятелей стояли перед глазами, но сознание милосердно обходило вниманием события прошедшей ночи, и юноша уснул, как только его голова коснулась подушки.

С тихим, почти неслышным щелчком минутная стрелка сдвинулась на два миллиметра, и замерла на отметке XII, совместившись с более толстой и узорчатой часовой. Мгновение — и старинный маятник качнулся в сторону. По комнате поплыл гулкий и густой голос первого из двенадцати ударов.

Коста открыл глаза. Дослушал бой часов до конца и единым движением поднялся на ноги. Безразличным взглядом обвел помещение — разумеется, здесь ничего не изменилось.

Толстый палас, застилающий весь пол. Затянутые коврами стены — когда-то он сделал это для лучшей звукоизоляции, а потом так и осталось. Невысокий широкий комод в углу, на нем — ровные стопки книг. Тахта, на которой лежал крылатый, едва ли на двадцать сантиметров поднимается от пола. Темный потолок без люстры — источников света в комнате не было, как не было и двери. Провал окна, закрытый тяжелой шторой. И единственное напоминание о конце двадцать первого века — голографический экран современного визора, переключенного в режим компа, тускло мерцающий в углу. Ни стола, ни стульев, ни шкафа.