Все шестеро: Джонни, прижимающий к груди пакет со жратвой, раскосая Ниндзя — ишь, книгу притащила, Тайгер с Сивым — у Севки фингал под глазом, Админ, как всегда замерзший в своей драной курточке, и Гранд, с неестественно блестящими глазами. Стек автоматически заметил, что у Ниндзи, Админа и Гранда дрожат руки.

— Чай принесли? — коротко спросил он. — Я воду согрел.

— Держи, — Джонни сгрузил главарю пакет. — Там жратва всякая, глядишь, и чай найдется.

— Рванули? — уточнил Стек.

— Гранд прихватил. Бабка, затарившись, с магаза вышла, пакеты поставила и чего-то зазевалась. Гранд один и свистнул. Глянь, что там.

Услышав короткий рассказ приятеля, юноша помрачнел. Он считался очень странным бандитом — и не потому, что пытался вырваться из трущоб, а потому, что до сих пор сохранил какие-то странные принципы, глупые и вредные, мешающие выживанию.

— Гранд, поди сюда, — хрипло приказал он.

Гранд, хоть и выпендривался, что он занимался какой-то борьбой чуть ли ни в колледже, где космодесантников готовят, на деле был куда более хлипкий и неповоротливый, чем Стек. И потому не торопился слушаться.

— Стек, ну ты че! Подумаешь, один кулек у бабки увел, у нее их еще осталось! — не очень уверенно начал он оправдываться.

— Гранд, я сказал, поди сюда! — тихо повторил главарь — и на этот раз мальчишка не осмелился ослушаться.

Спустя мгновение он отлетел от Стаса на полтора метра, больно треснувшись о трубы за спиной.

— Это последнее предупреждение. Еще раз узнаю, что рвал у стариков — сам тебя порву. Уяснил?

Гранд только кивнул, сдерживая наворачивающиеся на глаза слезы и прижимая руки к солнечному сплетению. Он хоть и был ровесником Стека, но пережил в жизни гораздо меньше и в какой-то степени остался ребенком. Да и в банду попал незадолго до Ниндзи — всего чуть больше месяца назад. До того момента, подозревал Стас, Гранд не знал подобной жизни, полной лишений и опасностей. То ли сынок чей-то сбежал попробовать на вкус «вольной» жизни, то ли еще что — но мальчишка явно не так давно попал в трущобы.

И потому пока отделался обидным, но не опасным ударом под дых. Узнай Стек, что пакет у старой женщины украл тот же Джонни — для вора это окончилось бы гораздо печальнее. Однажды главарь уже избил приятеля до синевы за то, что тот стукнул какого-то старичка по голове, предварительно подсмотрев в терминале код его карточки, и снял с этой карточки всю наличность, которой оказалось не так уж и много. В банде было мало законов, но те, что все же существовали, соблюдались строго. Одно из этих правил гласило: не обворовывать и не грабить стариков и малолеток. Малолетками, правда, считались не все «до восемнадцати», а только те, кто выглядел детьми и не мог за себя постоять. Если не нарывались сами, конечно, но это был уже другой случай.

Гранд осторожно встал, не убирая руку, и опасливо покосился на Стека — но тот, похоже, удовлетворился одним ударом и продолжать избиение не планировал. Тем не менее, мальчишка решил не рисковать и сел подальше от главаря. Что тот немедленно и заметил.

— Я не кусаюсь, Гранд, — ухмыльнулся Стас. — Все, ты свое получил, значит, прощен. В следующий раз руки переломаю или морду порежу. Учти.

Шутил такими вещами Стек редко, поэтому Гранд и в самом деле учел.

Джонни тем временем распотрошил пакет, разложив на столе колбасу, две упаковки консервов, кофе и несколько пачек сухих хлебцев.

— Не, чая нету, — огорченно протянул он. — Стек, ты кофе будешь?

Главарь демонстративно отвернулся, всем своим видом показывая, что нарушать свои принципы не будет даже с голоду. Отметив его реакцию, отодвинулись Сивый с Тайгером, и Админ, провожая еду голодными взглядами. Гранд и так не горел желанием есть, а Ниндзя вообще ушла куда-то в угол со своей книжкой.

— Ну, как хотите, — пожал плечами Джонни, и ловко вскрыл консервную банку. — Эй, харош ученую строить! Жратва готова! — окликнул он Ниндзю. Девушка отложила книгу, внимательно посмотрела сперва на Стека, потом на Джонни, и покачала головой.

— Спасибо, я не голодна.

Тот пожал плечами, и бормоча себе под нос что-то насмешливое про всяких там слишком чистеньких, принялся уминать ароматные консервы. Сивый и Тайгер изо всех сил старались не смотреть в его сторону, а вот Админу и Гранду было не до того. Внимательный взгляд главаря отметил и дрожащие руки, и неестественный блеск глаз, и общую неуверенность, какая бывает у людей, которым позарез надо что-то попросить, но они стесняются.

Первым не выдержал Админ.

— Стек, а у тебя есть?

Главарь хмыкнул.

— Есть. Держи, — и кинул несчастному пакетик с джампом.

Глаза Гранда вспыхнули, и он кинулся к товарищу. Через десять минут оба валялись на одеяле, на лицах застыли глупые улыбки — ребята унеслись далеко от мира, который так жестоко с ними обходился.

— Ниндзя, а ты? — спросил Стас. Та отрицательно покачала головой. — Что уже нашла где-то дозу?

— Да, нашла, — ухватилась девочка. Но по ее взгляду и общей нервозности было ясно, что ничего она не нашла. И это казалось подозрительным — почему она отказывается?

— Тебе не надо ничего за это платить, — тихо, чтобы его услышала только Нина, проговорил Стас. — Это уже куплено. Ты можешь взять бесплатно и никому ничего не будешь должна, понимаешь?

— Понимаю, но… я не хочу, Стек. Не надо, не предлагай, — она задрожала еще сильнее.

Парень пожал плечами.

— Не хочешь — не надо. Уж насильно тебя никто не заставит.

— Спасибо…

Ниндзя быстро дохлебала разводной суп из пластиковой миски и вернулась в свой угол — читать.

Холодные лучи октябрьского солнца, без помех проникая сквозь идеально чистое стекло зимнего сада, искристо преломлялись в тонких струях фонтана, рассыпаясь мириадами ярких брызг. Воздух наполняли ароматы роз — в этом саду всегда цвели розы, круглый год. Хотя бы десять-пятнадцать сортов из бесчисленного множества — казалось, здесь собраны все существующие и несуществующие разновидности этого цветка. Впрочем, скорее всего, так оно и было.

Возле фонтана стояло удобное кресло, рядом — прозрачный стеклянный столик. В кресле с комфортом устроился слегка полноватый мужчина лет сорока, с мягкими, располагающими чертами лица и глазами цвета чайной розы, настолько светло-карими, что такой оттенок выглядел почти неестественным. Мужчина пил белое вино из тонкого хрустального бокала, иногда улыбался собственным мыслям и симфонии Бетховена, негромко доносящейся из спрятанных в листве колонок. Читая что-то с висящего перед ним в воздухе голографического экрана, он порой делал пометки в электронном блокноте, потом откладывал его в сторону, вставал, подходил к одному из розовых кустов и несколько минут, с благоговением перед красотой цветов, упоенно взирал на нежные лепестки, сочно-зеленые листья и стебли, и острые шипы, напоминающие о том, как же бывает опасна красота, особенно — естественная.

— О времена, о нравы! — воскликнул мужчина, вновь вернувшись к экрану и пригубив вино. — Современная молодежь, что вы можете знать о настоящей красоте? О стремительном и грозном великолепии атакующего тигра, о нежном и капризном очаровании экзотического цветка, не теряющимся в момент растворения попавшего в липкую ловушку насекомого, о величии и грозной бесподобности органа? Нет, вы падки на блестящее и громкое, и за шелухой не видите сути! Вы ничуть не изменились за последние полсотни лет… и как же вы мне за эти полсотни лет надоели!

Он грустно улыбнулся — но все благодушие как ветром сдуло, когда тихонько тенькнула японская «музыка ветра», изготовленная и расписанная вручную в Киото, и предупреждающая теперь о том, что кто-то открыл дверь помещения, в котором располагался зимний сад.

— Господин Дориан, к вам посетитель, — осторожно проговорил вошедший, худощавый молодой человек с внешностью коренного грека.