Да, так звучало честнее. Но произнеся мысленно это «убить», осознав его, он понял, что убить не сможет. Даже приказать кому-то не сможет. Если же девочка не имеет особой силы, то…

То ее все равно придется оставить. Ребенок, в котором течет кровь Вацлава Пражски — слишком лакомый кусочек для кого угодно. Если она не унаследовала силу — из нее можно вырастить неплохого специалиста. Плохо, что она мулатка, но это можно перебить правильным воспитанием и образованием. После ужина он снова поехал в больницу — поговорить с Паулой. Женщина явно ждала его, ждала — и боялась. Когда Пражски вошел в палату, она вздрогнула, подалась вперед.

— Я не знаю, почему так получилось. В нашей семье не было ничего подобного, я узнавала…

— Я тоже узнавал. Успокойся. Это не твоя вина, что так вышло. Ты родила здорового ребенка, выполнив этим свою часть договора. И ты можешь не бояться, что я не выполню свою.

— А что будет с… ребенком?

— Первый год ей нужно грудное молоко, насколько я понимаю. Ты возьмешь это на себя, или мне искать другую женщину? Косметическую операцию по восстановлению внешнего вида груди я оплачу, разумеется, кроме того, ты будешь получать жалование за каждый месяц работы кормилицей и няней. Но ты должна забыть о том, что ты — ее мать.

— Понимаю. Но…

— Спрашивай.

— Почему ты так щедр? Гражданство, квартира, большие деньги — и это только за роды. Ты не обязан оплачивать мне подтяжку груди и все такое — но ты это делаешь. Почему?

Вацлав поймал ее взгляд, усмехнулся. Как и все, кто был до нее, Паула пыталась принять одно за другое.

— Не обманывайся, — он покачал головой. — Я не влюблен в тебя. Но я хочу полной отдачи в том, за что плачу. Мне нужно высшее качество. И для его получения лучше не скупиться. Ты — наемная кормилица и няня. Если ты будешь знать, что по окончании своей работы ты получишь не только деньги, но и бесплатное восстановление твоей внешности, ты не станешь отлынивать лишний раз от кормления, к примеру.

— Прагматично, — сказала Паула.

— Да, — кивнул Вацлав, и вышел.

Через несколько дней он впервые увидел ребенка. И испытал что-то вроде горького разочарования, не увидев в ней ни малейшего признака силы родителей. Но переигрывать что-либо было уже поздно.

— Как вы назовете ребенка?

Он посмотрел в окно, скользнул взглядом по крохотному зеленому скверику, за пределами которого сдержанно горели вывески. Кафе «Нуар», стрелковый клуб «Вильгельм Телль», салон цветов «Кира»…

— Кира.

Деревня лежала между двух холмов, тихая и темная. Спящая, или мертвая? Стас тыльной стороной ладони выступившую на лбу испарину. Конечно же, спящая, как же иначе? Солнечный всхрапнул, повернул голову, внимательно посмотрел на всадника — мол, ты чего?

Ветровский натянуто улыбнулся, погладил коня по крутой золотистой шее, и вновь перевел взгляд на деревню. Шестнадцать дворов, пятьдесят восемь человек, если считать с маленькими детьми. А сорок лет назад был покосившийся домишко, выстроенный руками людей, хоть и привыкших работать, но совершенно не умеющих плотничать.

Всеволод Владимирович и его сын, Руслан, вдвоем прожили здесь пять лет, выстроили дом, распахали два поля, вырастили на них первый урожай. Потом Руслан привел из города женщину с двумя детьми, брошенную мужем. Женился на ней… ну, как сказать, женился: пред ликом природы Всеволод Владимирович со своего отцовского благословения объявил Руслана и Елену мужем и женой. Еще через год Лена попросила приютить ее старую знакомую, которую она встретила на базаре — после смерти мужа Катя оказалась выброшена на улицу свекровью. Юрку подобрал Всеволод Владимирович — бездомный подросток замерзал на улице. Виктора привел он же, пообещав закопать в ближайшем лесу, если не бросит пить. Что характерно, с тех пор Виктор прикасался к алкоголю только на празднике урожая, и то — чуть отпивал из общей чарки, и все. И пошло-поехало…

Строились новые дома, возделывались поля, плодился скот. Создавались семьи, рождались дети — и если вдруг что случится, то всем миром бросались помогать. Да, жили вроде бы по отдельности — но в то же время все вместе, одной большой и дружной семьей. И не было такого, чтобы на кого-то наговаривать или пытаться получить больше, чем другие, или тем более — воровать…

Случилось раз, один из пришедших, кто быстро женился, по злости руку на жену поднял — так Всеволод Владимирович его лично отметелил так, что неделю морда вся лиловая была, и сказал — предупреждение одно, последнее. А тот не понял всей серьезности, и через полгода история повторилась — так гнали его взашей. Потом, правда, все не очень хорошо обернулось… но не в том суть!

Конь нетерпеливо переступил, мотнул головой. Стас прикусил губу, чуть натянул повод. Там, между двух холмов, был его дом. Дом, где его любили и ценили. Дом, где он был нужен. И все тут. Отвернувшись, он ударил коня пятками — застоявшийся Солнечный с места взял крупной рысью, а спустя десяток тактов перешел в галоп — молодой человек не стал его сдерживать. Он останется. Так будет правильно. Только почему тогда так больно?..

Против воли, в памяти всплыла та ночь. Темный город за спиной, где-то в отдалении — истерический вой полицейской сирены. Ощущение жесткой, уверенной силы рядом.

— Скрыться, переждать — можно в городе. Не нужно уходить неизвестно куда. Я знаю места, тебя не найдут. Жди до осени, а там все стихнет.

— Я должен, понимаешь? Я хочу изменить этот мир, хочу сделать его лучше, хочу построить здесь настоящий орден… но я ведь даже не знаю этого мира! Мне девятнадцать лет. Я знаю, как живут в трущобах, как учатся в институтах и каково рабам в корпорациях. Я знаю что-то — но только в пределах одного крупного города. Я не представляю, как живут люди в провинциях, в селах, я не знаю, чего они хотят и на что они способны. Я могу досконально изучить психологию, но это не поможет мне понять людей. Я могу изучить медицину, но это не даст мне знания о том, чем живут люди. Мне всегда кто-то помогал, защищал. Отец, потом Алик с Женькой, теперь ты… так я никогда ничего не пойму и не узнаю! А другой шанс может не представиться. Мне все равно надо исчезнуть из поля зрения властей хотя бы на полгода. Почему бы не побродить за это время по стране? Понимаешь, я же представления не имею о том, как строить этот самый орден… Хочу — но не знаю даже, с чего начать! Может, я смогу что-нибудь понять, если…

— Я тебя не держу. Иди. Ты прав… наверное. Но возьми с собой деньги.

— Нет. Деньги — это слишком легко, это неправильно. Да и к тому же я их не заработал.

— На что ты будешь жить?

— Подработаю, где придется. Честно, вот об этом не беспокойся.

— Возьми хотя бы на первое время. Иначе я тебя не отпущу. Не для того из тюрьмы вытаскивал.

— Ты…

— …всегда такой упрямый. Да.

— Спасибо. Скажи, что будет с остальными?

— Две недели на восстановление. Потом документы. И свобода.

— Ты можешь сделать так, чтобы я потом смог их найти?

— Разумеется.

— Спасибо.

— Не благодари.

— Буду. Спасибо тебе… за все, что ты сегодня сделал для нас. И за то, что сделаешь — тоже спасибо. Я вернусь…

— Естественно.

— Удачи…

— Успеха тебе.

Ударили по воздуху крылья, взметнулась тонкая пыль на дороге, и крылатый растворился в ночной тьме. Стас улыбнулся ему вслед, сунул в карман смятые купюры, и пошел прочь от города — узнавать мир и набираться опыта…

«Я не узнал мир и не набрался опыта. Зато я нашел дом. Место, где я нужен. Место, где меня любят. Прости меня, Коста — я солгал тебе, хотя тогда еще думал, что говорю правду. Но я не вернусь. Прости меня, Алик — я дал тебе надежду и веру, но я оставляю их тебе. Простите меня, ребята — я знаю, вам без меня будет чуть сложнее, но вы справитесь. Я не вернусь».