Ненавидя мир с каждым днем все сильнее, Олег ждал семнадцатилетия. Тогда бы его уже не отправили в приют.

День икс настал через месяц после дня рождения. Мать приползла домой избитая, на грани ломки, она почти не могла идти — но карман женщины топорщила коробочка с ампулой.

— Олежек, помоги-ка маме принять лекарство! — прикрикнула она на сына.

— Конечно, мам. Ложись, я все сделаю, — если бы алкоголь и наркотик не затмили разум женщины за многие годы их приема, она бы, возможно, почувствовала неладное. Но сейчас она способна была думать только о дозе и ни о чем другом.

Олег помог наркоманке лечь, достал из ее кармана ампулу, содержимое которой было рассчитано на два приема и шприц с иглой. Надпилил шейку стеклянного сосуда, ловко набрал прозрачную жидкость в шприц и бросил пустую ампулу возле кровати.

— Давай руку, мам.

Перехватив жгутом из какой-то тряпки плечо, он подождал минутку, не слушая поторапливающих матюгов. Поискал более-менее целую вену и со второй попытки всадил иглу. Надавил на поршень — медленно, осторожно. До упора. Положил опустевший шприц рядом.

— Спасибо, сыночек, — прошептала женщина.

— Не за что, мам. Прощай.

Когда она погрузилась в последний в своей жизни кайф, юноша вложил шприц в ее пальцы, предварительно стерев с него свои отпечатки. Едва ли кто-нибудь будет расследовать смерть наркоманки при столь ясных симптомах передозировки, но лучше предусмотреть и такой вариант.

Когда Олег на следующий день вернулся с работы, в квартире хозяйничали врачи и полицейские. Он равнодушно пожал плечами на сообщение о смерти матери — «отмучалась», ответил на расспросы полицейских, благо, расспросов было немного.

Хоронить мать он не собирался. Ее сожгли за счет города, урну поставили в общую нишу. Олег побывал там один раз и больше никогда не возвращался. Его жизнь только начиналась.

Для начала он привел в порядок свою крохотную каморку — отмыл и отчистил стены и пол, выбросил все вещи матери, купил на блошином рынке новый матрас и одеяло, купил немного одежды — и книги, книги, книги… Теперь ничто не могло помешать юноше в достижении его цели.

Следующий год он посвятил работе и учебе. Потом в мае, через два месяца после годовщины смерти матери, бросил работу, с головой уйдя в учебу. Денег было скоплено достаточно, чтобы прожить время до поступления и приобрести все необходимое для обучения на первом курсе.

Завтра — первый экзамен. Олег знал, что сдаст его, и сдаст лучше всех. Как и прочие четыре. Он поставил на учебу все, что у него было. Если он не поступит на бесплатное обучение — жизнь будет кончена. Другого шанса судьба ему не даст.

— Я ничего не понимаю. Если Гранд хотел показать, что для него меня не существует, и хотел дать понять, чтобы я держался подальше, то зачем ему было звонить в фирму и хвалить меня? Хотел извиниться? Мог бы просто не хамить, — Стас отложил в сторону вилку и откинулся на спинку стула.

— Ты меня в который раз удивляешь, — покачал головой Вениамин Андреевич. — И иногда не в лучшем смысле. Еще раз повтори, что он заставил тебя сделать?

— Назвать фамилию, имя, отчество и адрес.

— Вот именно! А зачем бы ему это, если для того, чтобы пожаловаться на тебя при необходимости, ему было бы достаточно просто позвонить в офис и сказать про «того курьера, который приезжал седьмого июня»?

— Вы хотите сказать, что он просто пытался таким образом узнать мой адрес?

— Ты же сам говоришь, что дом очень богатый. Следовательно, каждый сантиметр площади там просматривается видеокамерами. Я не знаю, как именно твой знакомый оказался в трущобном районе, но вряд ли его высокопоставленный отец выражал на то свою волю. И тем паче маловероятно, что он одобрил бы общение своего сына с человеком, который тоже был в Свободном городе, больше того — предводительствовал в компании, где этот сын состоял.

— То есть, Гранд затеял этот спектакль с подозрением в воровстве только для того, чтобы узнать мой адрес?

— Именно. А в фирму позвонил именно по той причине, которую ты предположил: для того, чтобы извиниться за наверняка испорченное настроение.

Стас просиял.

— Спасибо! А то я уже всякое думал…

— Не сомневаюсь. Я бы на твоем месте тоже передумал бы много всего не очень хорошего. Главное, что мы разобрались.

— Это да…

— А как у тебя на работе дела? — перевел тему Вениамин Андреевич.

Выслушав историю, инженер несколько минут молчал.

— Ты правильно поступил, Стас. Но меня немного задело, как холодно и рассудочно ты спланировал всю эту провокацию. Кроме того, тебе не кажется, что ты переусердствовал?

— Переусердствовал? Ничуть. Макс получил по заслугам, — категорично отрезал юноша.

— Ты лишил его возможности устроиться на работу. Поверь, я на собственном опыте знаю, насколько это тяжело.

— Через некоторое время устроится. Он же не думал о том, что будет с Андреем, если уволят его? Не думал. Вот пусть и получит по заслугам. На своей шкуре испытает, каково это.

— Я не спорю, что в этом случае ничего действительно страшного не случилось. Но скажи: если бы подобная ситуация сложилась бы со взрослым мужчиной, для которого увольнение практически равносильно смерти — ты бы все равно поступил так же? — Вениамин Андреевич чуть прищурился, глядя на воспитанника поверх кружки с чаем.

Стас размышлял всего несколько секунд.

— Да. Тем более да. Если он взрослый, но ведет себя, как Макс — то он еще не такое заслужил. Взрослый человек должен понимать последствия своих поступков лучше.

— Вот именно, — многозначительно проговорил инженер. — Ты считаешь себя взрослым человеком?

— Да, — не задумываясь, отозвался юноша. А какой подросток на его месте ответил бы иначе?

— Вот и подумай тогда над последствиями своего гипотетического поступка в отношении этого абстрактного человека, которого за его пакости ты — опять же, гипотетически — довел до безработицы.

— Он это заслужил, — упрямо набычился Стас. — И я не понимаю, что…

— Он — возможно. Но ты забываешь о том, что почти нет таких людей, которые полностью независимы ни от кого, ни с кем не связаны и от которых никто не зависит, — мужчина поднялся. — Пойду, впущу твоего приятеля.

Только сейчас парень расслышал тихую мелодию дверного звонка, работавшего в ночном режиме.

— Вы думаете, это Гранд?

— Может, мы не будем строить предположения и узнаем наверняка? — Вениамин Андреевич улыбнулся, и вышел в коридор.

Спустя минуту он вернулся. Из-за плеча инженера выглядывала растрепанная черноволосая голова.

— Прости, что гадостей наговорил тогда. У отца в особняке каждый уголок снимается на видео, а если бы он узнал, что я с тобой общался в трущобах… звиздец был бы, — Гранд щелкнул зажигалкой, прикуривая, и жадно затянулся. — В доме курить нельзя, засекут — батя меня убьет. Так вот, если бы он узнал, то и тебя в живых не оставил бы, и меня отправил бы в какой-нибудь закрытый интернат для трудных детей с богатыми родителями, — мальчишка содрогнулся.

— Какой интернат, Гранд? Тебе ж уже четырнадцать, а туда только малолетних берут.

— Ну как тебе сказать… вообще-то мне тринадцать еще. И четырнадцать только через полгода стукнет. Вот и приходится пока что сидеть тише мыши. Не хочу туда опять… — его снова передернуло.

— Раз не хочешь, то давай даже говорить не будем. Ты мне лучше расскажи, как ты вообще в трущобы попал, а главное — что с вами случилось после ареста, с тобой и с Админом, — Стас тоже достал сигареты: курил он теперь очень редко, но сейчас хотелось ощутить знакомый табачный привкус на языке.

— Да что там могло быть… Админа отправили в какую-то корпорацию рабом на пять лет, а меня отец сразу забрал, как только узнал. Я хоть чип из руки и выковырял, когда сбежал, но по снимку сетчатки меня сразу опознали. И оказался я снова в этой гребаной дипломатической семейке, будь она неладна… — Гранд потянулся за новой сигаретой. — Хорошо еще, батя не узнал, что я джамп принимаю, а то сразу в интернат отправил бы.