— Неважно. Что ты хочешь в обмен на спасение моей жизни?

Дориан знал, что пока Людвиг добирался, он тысячу раз продумал, что именно хочет получить. Торговаться бессмысленно, и он уже готов был отдать все.

— Твою базу, разумеется. Полную и полностью. Что еще ты можешь мне предложить?

И в самом деле — разумеется. Что ж еще? Вся информация, которой владел Дориан. Вся его осведомительная сеть, весь компромат, позволявший держать в узде многих видных деятелей по всему миру — политиков, бизнесменов, популярных музыкантов… Одним словом — все. Кроме, разве что, денег — но вот уж в чем-чем, а в деньгах Людвиг не нуждался. И это мерзкое дополнение — «полную и полностью»…

Оно означало, что Людвиг хочет действительно все и полностью. У Дориана не останется даже копии.

— Ты хочешь забрать у меня все, — не вопрос — утверждение.

— Я даю тебе жизнь. Тебе не кажется, что это дороже, чем все? Остальное ты со временем заново отстроишь.

— Но тебя уже не догоню.

— Именно. Ты знаешь, что старик хотел сделать тебя своим преемником?

— Нет.

— Теперь знаешь. Впрочем, теперь он передумает. Так что, ты согласен? Ах да, вот еще что: в качестве бонуса и, так сказать, компенсации за мой поспешный перелет — ты же знаешь, как я не люблю летать! — ты назовешь мне имя того, кто тебя убил.

— Почти убил, — черт. Черт, черт, черт!

Он ведь почувствует ложь… Назвать имя — значит, он уже не сможет оправдаться в глазах Вацлава даже тем, что принесет столь ценную информацию. Впрочем… Людвиг не побежит докладывать главе Братства, это точно. А Дориан — побежит. Это его шанс… единственный шанс.

— Это можно считать твоим согласием?

Он помедлил едва ли дольше двух секунд.

— Да. Я согласен на твою цену.

— Тогда назови имя, и я начну. Только помни, что я лучше всех чувствую ложь.

— Не подавись такой информацией, брат Людвиг, — не удержался Вертаск. — Ты хорошо слушаешь?

— Более чем. Говори.

— Это был Теодор Майер, — улыбаясь, сказал петербуржец. Он отчаянно жалел, что в той мутной пелене, что застилала сейчас его взгляд, не может видеть лица австрияка.

— Ты… ты шутишь! — выдавил тот через полминуты. — Он же умер!

— Он спросил меня, допускаю ли я, что мощь Повелителя может помочь вернуться с того света? Я ответил, что, видимо, да. Он ухмыльнулся, и сказал, что теперь у меня есть возможность проверить. И ударил.

— Но, может…

— Нет. Это был именно он. Я уверен на сто процентов.

— Что ж… — Людвиг почти уже обрел свое обычное хладнокровие. — Надо сказать, что ты проверил весьма успешно. Правда, это оказалась не твоя мощь, но это уже детали. А теперь закрой глаза и расслабься. Не надо ничего принимать или преобразовывать, я все сделаю сам. Просто лежи и получай удовольствие.

«В век компьютерных технологий среднестатистический человек всего лишь процентов на тридцать состоит из плоти и крови. Остальные семьдесят процентов составляют нули и единицы двоичного кода. Мы живем в информационном поле мировой паутины. Проснувшись, первым делом не делаем зарядку, не идем умываться, не завтракаем — мы включаем комп. Новости узнаем не из газет, а читаем на новостных сайтах. Друзьям не звоним, а пишем в сети, не встречаемся, а болтаем по веб-камере, заменяя ею живое общение.

Даже сексом заниматься научились по камере, еще чуть-чуть — и браки начнут заключать в сети, а там и до цифровых детей недалеко… Мы не можем без компов, мы не осознаем, насколько становимся уязвимы, лишившись привычного источника информации, пока не лишимся его. А еще не осознаем, насколько мы уязвимы, имея доступ в сеть. Или давая сети доступ к себе? Бесконечные строчки двоичного кода, целый мир в цифровом формате, от края до края — нули и единицы, и не узнаешь ни Бога, ни черта, ни самого себя в этом беспределе, пока он управляет тобой. А он будет управлять вечно.

И лишь одна возможность есть отделить от себя нули и единицы, вырваться из силков кода, порвать сеть, опутывающую тебя — отказаться от сладкого наркотика. Просто взять и выбросить это все из себя — сайты, социальные сети, джейди, блоги, информационные и развлекательные порталы с миллионами ссылок… Перестать быть рабом сети. Хотя бы перестать в ней развлекаться.

Нет, конечно же, есть еще одна возможность. Но она — для исключений. Для тех, кто способен стать не нулем и не единицей, а кем-то отдельным. Кто способен выйти из сети, встать не над нею, но в стороне от нее, управлять ею, не позволяя ей управлять собой. Кто выделится из толпы, но не попадет при том в толпу, пытающуюся выделиться. Кто-то, кто, быть может, и существует.

Но мы, безвольные пленники сети, даже не заметим его, если он окажется рядом. Нам и не положено — мы здесь никто, мы нули и единицы, бесконечные и одинаковые». Знал бы неизвестный сетевой автор о том, насколько же он прав — и далеко не только в отношении инфосети!

Коста усмехнулся, мысленно заменяя понятия сети и сайтов на паутину Закона и то, что Закон оставляет простым жителям планеты — смысл остался прежним, разве что только стал еще более пугающим. И страшнее всего было задать себе вопрос: «А я — вырвался из сетей Закона? Я — встал в стороне от Закона, получив возможность в той или иной степени управлять им, или мне только так кажется?».

Было страшно — но Коста задавал себе этот вопрос раз за разом, и всегда давал самому себе утвердительный ответ. Да, встал. Да, получил возможность. Слишком много лет крылатого вела вперед вера в правильность собственных действий, в свое право нести крест, в право искупления через наказание. Он не стремился ни к чему конкретному, у него не было общей цели — он просто существовал, выполняя свою функцию. Теперь все изменилось. Теперь цель была, и была свобода, и осознанное решение делать именно то, что он делал.

Но дало ли ему это возможность встать отдельно? Или выделившись из одной толпы, он попал в другую толпу?

«Нет, сегодня определенно хватит работать», — Коста с досадой потер виски, пытаясь отогнать сверлящую боль.

Почти двое суток, проведенных за экраном, отрицательно сказывались на умственной деятельности, судя по тому бреду, что сейчас лез в голову. Он встал, потянулся, разминая затекшие от долгого сидения в одной позе мышцы, подошел к окну, за которым раскинулся спящий город.

Мелькнула мысль отправиться к Кате, но Коста только покачал головой: не стоило, во-первых, лишний раз мелькать рядом с девушкой, а во-вторых — позволять себе слишком уж расслабляться. Распахнув окно, он встал на подоконник, расправил крылья. В конце концов, можно просто полетать — быть может, от свежего ночного воздуха и сознание очистится, а значит, будет возможность еще часов десять-двенадцать поработать.

И в тот момент, когда он крылатый уже готов был сделать шаг вперед, в объятия свободного падения, динамики компа тихо пискнули, а на экране всплыл оранжевый восклицательный знак. Пришло письмо от одного из лучших информаторов. Даже нет — от лучшего информатора. «Неделю назад, шестнадцатого апреля этого года, был смертельно ранен небезызвестный тебе любитель экзотических цветов. Некто, не замеченный входящим через дверь или окно, появился в его оранжерее. Между цветоводом и его гостем-невидимкой состоялся короткий разговор, в котором речь шла о некоем запрете, нарушенном хозяином оранжереи. Цветовод утверждал, что перепутал, не поняв, о ком идет речь, но гость, по всей видимости, ему не поверил. Далее последовал довольно забавный диалог о смерти и возвращении с того света, а также о возможности такового возвращения для братьев — тебе должно быть известно, о чем идет речь.

Невидимка предложил цветоводу самому проверить, достоин ли он считать себя принадлежащим к братьям. Сказал он, конечно, несколько иначе, но сути данный факт не меняет. После такого напутствия гость ударил собеседника старинным немецким ножом в сердце и исчез. Цветовод, вопреки законам логики, совершил несколько телефонных звонков, один из которых был внутригородским, а второй — международным.