После «Гермеса» его путь лежал в издательскую компанию. За последние полгода юноша неплохо научился обращаться с графическими программами, и рассчитывал устроиться на работу в качестве вольного художника, работающего на дому. Глава отдела кадров, величественная полная дама лет сорока, наскоро просмотрела резюме соискателя и тут же дала первый текст для работы.

— В зависимости от того, как вы справитесь с этой задачей, мы примем решение, — сказала она.

Сперва Стас не понял, отчего такая честь — должность мелкая, а с ним говорила начальница, но вскоре догадался — дама была главой отдела кадров, его же секретарем и вообще — единственным представителем кадровиков в издательстве.

Обсудив детали работы, он отправился домой. Нужно было как следует подготовиться к первому учебному дню — очень уж не хотелось с самого начала ударить в грязь лицом. Тем более, что самое первое занятие, общую психологию, вела декан факультета Галина Викторовна Самойлова. Женщина, которой Стас был обязан «особой льготной программой».

Об этом молодой человек узнал от Вениамина Андреевича.

— Галина Викторовна видела, что тебя «срезали» на экзамене нарочно, — говорил инженер, попивая неизменный чай. — К счастью, эта достойнейшая женщина имеет некоторое влияние на Витценко, и она смогла убедить его принять тебя «по льготе». Галина Викторовна считает, что у тебя талант к психологии и ты обязательно должен учиться на ее факультете. Ей не понравилось, как с тобой обошелся господин ректор, и она вмешалась. К слову сказать, твоего «друга» Олега она тоже считает талантливым юношей, но с пометкой «его бы энергию, да в мирное русло».

В общем, разочаровывать декана Стас очень не хотел.

«Таким образом, можно сделать вывод о нестабильности или же наоборот, стабильности психики обследуемого человека, основываясь исключительно на…»

Олег не успел дописать предложение — его в который уже раз скрутил приступ жуткого, болезненного кашля. Постоянное недоедание и выматывающий график — учеба/работа/домашнее задание/четыре часа сна/снова учеба — сделали свое дело, окончательно подорвав иммунитет и без того слабого организма. Два дня назад кто-то оставил открытой форточку в аудитории, и по помещению всю пару гулял прохладный октябрьский ветерок, Олег же ухитрился перед занятием вспотеть. К вечеру поднялась температура, и на следующий день он едва добрался до института. Сегодня сил не хватило даже выйти в магазин, купить хоть чего-нибудь поесть.

Отдышавшись после приступа рвущего грудь кашля, молодой человек вновь взял ручку.

«…на результатах тестирования».

Поставив точку, он попытался перечитать доклад, но строчки расплывались перед глазами. С трудом встав, Олег добрался до кровати, придерживаясь за стену, и рухнул на нее не раздеваясь, только кое-как забрался под одеяло. Его бил озноб, но рубашка вся промокла от пота. Спустя полчаса пришел сон — но не целительный и несущий отдых, а больной и выматывающий.

Проснулся он от голода. Хотел встать и все же сходить в магазин — но сил не было. Да и не очень хотелось вставать…

Олег закрыл глаза. Просто заснуть, и все. Какая-то часть его пыталась сопротивляться этой самоубийственной апатии, но безрезультатно. Измученный холодом, болезнью, голодом и постоянной усталостью организм отказывался бороться — у него просто не было сил. Олег закрыл глаза.

Во сне кто-то звал его по имени, смотрел строго и пристально, словно в самую суть. Этот кто-то проникал взглядом в самые потаенные мысли молодого человека, в его чувства и память, и каждый поступок взвешивал на жуткого вида весах. «Это Страшный Суд…» — подумалось ему, но страшно почему-то не было. Только в миг, когда он разглядел, что находится под чашами весов, горло на секунду перехватил первобытный ужас, но и тот отступил, не в силах пробить щит апатии. Олег равнодушно взирал на пылающий лед, одновременно замораживающий кровь в жилах и сжигающий плоть, и ему было все равно. Ад — ну пусть будет ад. Безразлично.

Когда он снова проснулся, сил не было даже встать на ноги. Озноб и жар почти не ощущались — не потому, что ему стало лучше, просто организм уже не воспринимал происходящее.

«Интересно, сколько дней прошло?»

Олег не помнил, сколько еще раз он просыпался и лежал с открытыми глазами, невидяще глядя в потолок и сколько раз снова проваливался в липкий, холодный туман полного бредовых видений сна. Единственным четким воспоминанием, врезавшимся в память и нисколько не поблекшим в моменты пробуждения, оказался человек. Странно, Олег готов был поклясться, что никогда не встречал его, однако волевое, словно высеченное искусным мастером из камня лицо казалось смутно знакомым. Очень светлые волосы странно контрастировали с холодными синими глазами, резко очерченный рот чуть кривился в едва заметной усмешке. Истинно арийский тип, он изучал Олега каждую ночь, точнее, каждый раз, когда молодой человек вновь проваливался в это жутковатое подобие сна, иногда называл его имя на разные лады — то спокойно и безэмоционально, то презрительно, то словно бы пытался докричаться…

В последний раз произнесенное имя донеслось и вовсе как-то странно. Оно словно влипло в холодную паутину застывшего вокруг времени, раздробилось на осколки, как разлетается ударившаяся об асфальт льдинка — мелкими и холодными, но уже погибшими искорками.

Олег… Олег… Олег…

Олег открыл глаза и не сразу понял, где находится. Было тепло и уютно, со стороны доносился невыразимо приятный аромат чего-то очень желанного. Он попытался подняться на локте — сил не хватило. Но эта слабость была уже не пугающим предвестником гибели, а вполне обычным явлением, которое пройдет в скорейшем времени.

— Добрый вечер, — раздался от окна смутно знакомый голос. — Ты, наверное, очень сильно хочешь есть, но пока что нельзя. Пей бульон, — Марина села на стул возле кровати, поставив на тумбочку — и откуда эта тумбочка здесь взялась? — исходящую ароматным паром кружку.

— Как ты здесь оказалась? — хрипло спросил Олег. При мысли, что кто-то вторгся в его личное пространство, вся эйфория от прихода в сознательное состояние улетучилась.

— Расскажу, когда выпьешь бульон, — отрезала Велагина.

Поскольку условие совпадало с его собственным желанием, он не стал сопротивляться и настаивать на срочном ответе. Откинувшись на подушку, маленькими глотками пил горячий навар, одновременно заново знакомясь со своей комнатой.

На стене, в том самом месте, где в обоях были самые заметные дыры, висел древний, значительно старше самого Олега, ковер. Старый страшный стол застелен полиэтиленовой накладкой, и выглядит почти что прилично. Возле стола и рядом с кроватью стоят стулья, прежнего ящика нигде не видно. Сама постель застелена свежим бельем, одеяло и подушка — не те, что были раньше. Окна не видно за не новой, но чистой и выглаженной шторой, и все же чувствуется, что сейчас ночь — а в комнате светло, горит прикроватная лампа (которой тоже раньше не было), у стены источает тепло электрическая обогревательная пластина.

Поверхностно ознакомившись с изменениями в комнате, Олег испытал чувство неловкости. И сам удивился — в первую очередь оно было продиктовано его собственным видом: грязные, слипшиеся от пота и высохшие безобразными сосульками волосы, сам бледный до синевы и худой — ключицы торчат, если раздеть — можно изучать строение скелета. А футболка почему-то довольно свежая. И только потом молодого человека накрыла удушающая волна стыда. Марина, его сокурсница, третья ученица факультета, девушка в конце концов — она видела, в каких условиях он живет, она навела порядок и уют в его каморке, она заботилась о нем, пока он лежал в бреду, она переодевала его и меняла белье на его постели! Никого и никогда он не подпускал к себе так близко.

Бульон в кружке закончился, Олег медленно сполз обратно в лежачее состояние. Да, он чувствовал себя значительно лучше, чем раньше, но все еще был очень слаб.