Дождавшись, пока секретарь выйдет, Нойнер открыл ящик стола, достал из него небольшую коробку, размером с две сигаретных пачки, протянул Вайссу. Тот повертел коробочку в руках, поставил на край стола, нажал единственную кнопку на гладкой металлической поверхности. Из края коробки выскочила крохотная игла.

— Проверка ДНК, — пояснил Людвиг. — Придется уколоть палец.

Хакер смотрел на коробку с недоверием, и австриец сам протянул руку, слегка надавил на иглу. Игла втянулась, а коробка начала стремительно раскладываться. Через несколько секунд перед Вайссом стоял разложенный ноутбук.

— Максимальные характеристики, проецируемая на панель клавиатура, экран с сенсорным вводом, проецируемый голографический экран. Основной материал — специальный сплав, жаростойкий, водонепроницаемый, удароустойчивый, и так далее — но это все ерунда. Добраться до информации можно только включив комп. Включение — только по коду ДНК, и никак иначе. Экспериментальная разработка. Абсолютная безопасность. Хотите?

— Да, — хрипло ответил Вайсс, не отводя взгляда от чуда техники. — Хочу.

— В таком случае… — Нойнер переставил ноутбук, удалил из его памяти информацию о своей ДНК — комп тут же сложился обратно в коробку, которую Людвиг вернул на самый край стола. — Забирайте. Он ваш. Будет открываться только по вашей ДНК, если не перепрограммируете. На меня он уже не сработает.

— Я приступлю к работе сегодня же. Максимум через месяц…

— Не надо сроков. Просто сделайте как можно быстрее. И самое главное — никто не должен знать, что информация скопирована. Адреса и вся прочая информация, которую я могу предоставить — в этом пакете, — он положил на стол простой бумажный конверт.

— Ну и, само собой, я не потерплю ни малейшего обмана. Вы пейте кофе, он вкусный и хорошо бодрит после бессонной ночи.

Вайсс залпом выпил обжигающий напиток, даже не почувствовав вкуса.

— Какие гарантии моей честности вы хотите? — тихо спросил он.

— Мне не нужны гарантии. Мне нужна сделанная работа, и только.

— Она будет сделана.

— Вот и хорошо. Тогда обсудим детали…

На обсуждение деталей ушло минут десять — все это время австриец внимательно следил за зрачками визави и за скоростью его реакции. Когда препарат, подмешанный в напиток, проходящий под кодовым названием «кофе без», начал действовать, Людвиг легко вытянул из ставшего очень разговорчивым и неосторожным хакера всю нужную ему информацию. Теперь Вайсс не сможет обмануть ни при каких обстоятельствах — Нойнер знал о нем все.

— Кстати, вот еще что хотел спросить! Скажите, а кому вообще мог понадобиться тот взлом госсервера? Или вы это делали исключительно для себя?

— Для себя? Не, для себя это слишком геморройно и рискованно. Это парень один заказал, он хотел кого-то из корпы вытащить. Устроил побег — помните, как раз в том апреле была история? Вот мы и подчищали следы за теми, кого он вытаскивал. Вообще, странный мужик, говорил странно, одевался странно, платил совершенно бешеные деньги даже за такую работу.

Людвиг почувствовал, как в груди вдруг стало на мгновение очень холодно. Он ненавидел само это ощущение, но безумно любил то, что оно означало. Он напал на след. Неизвестно, чей это был след — но точно что-то очень важное и нужное.

— Странно говорил?

— Ага. Короткие такие рубленые фразы, и смотрел на нас, словно бы не видел. А одевался — вообще атас. Мы первый раз встретились в марте. Тогда холодно было, градусов шесть ниже нуля — а он приперся в плаще. Плащ кожаный, и так не греет, так еще и распахнутый. А под плащом — ничего, голая грудь.

— Как он выглядел? — тихо спросил Нойнер.

— Ну, довольно высокий, худощавый, но крепкий, жилистый, сильный очень на вид. Волосы длинные, черные, распущенные всегда — ни разу его с хвостом не видел. Бледный, взгляд злой.

— Когда вы его видели в последний раз?

— Да в тот же день, когда побег был. Он велел начинать, и ушел. Это около девяти вечера было, шестнадцатого апреля. Но это не главное. Вы бы знали, как сложно было удержаться от соблазна и не перекачать к себе с государственного сервака инфу на всяких там политиков, бизнесменов, и тому подобных! Можно было бы вообще никогда в жизни больше не работать ни мне, ни детям, если они у меня вдруг появятся.

— А его изображение у вас есть?

— Да, остался один снимок с камеры, который я сохранил на всякий случай… Сейчас покажу, в наладоннике есть. Так… вот он.

— Позволите скопировать?

— Копируйте, — махнул рукой Вайсс.

— Вам и вашим детям и так можно будет никогда не работать после того, как вы выполните мое поручение, — торжественно провозгласил Нойнер, возвращая хакеру комп. — А теперь, извините, я должен работать.

— Да, конечно! Что-то я засиделся.

— Буду ждать от вас вестей, Федор Андреевич, — сказал Людвиг, открывая перед гостем дверь. — Маргарита Юрьевна, мне нужно поработать, никого ко мне не пускайте, пожалуйста!

— Конечно, господин Людвиг.

Тщательно заперев дверь кабинета, Нойнер дошел до стола, рухнул в удобное кресло, вытер платком выступившую на лбу испарину и открыл досье, в котором была информация обо всех людях, когда-либо как-либо контактировавших с Братством. Выбрал папку со снимками, и запустил поиск на совпадение с оставленным Федором изображением. Спустя полторы минуты напряженного ожидания программа завершила работу. Чувствуя, как бешено колотится сердце, Людвиг посмотрел на результаты поиска. Семнадцать похожих изображений. И среди них — только одно подходящее, все остальные просто не могли быть в Петербурге в то время. Теперь Нойнер знал, кто его враг. И, в отличие от собратьев, не собирался давать этому врагу ни единого шанса.

Что бы там не говорили, все же дурным воспоминаниям свойственно блекнуть, когда у человека все хорошо. Даже если кажется, что этот кошмар не забудешь никогда — проходит несколько лет, и радость жизни стирает злое прошлое из памяти, оставляя только тень его, чтобы помнить и не повторять ошибок. И Стас убедился в этом на собственном примере.

Два года назад он был уверен, что никогда не забудет рабство в корпорации, свист плети и расписанную до последней секунды жизнь. Думал, что не сможет избавиться от боли предательства и не сумеет вычеркнуть из памяти имена и лица тех, кто, называя себя аарн, отвернулись от него, едва только появился повод. Считал, что глухая, стонущая тоска, поселившаяся в нем после смерти Вениамина Андреевича, останется с ним до конца жизни. Потом он думал, что никогда и ни за что не забудет неделю, проведенную в весеннем лесу, практически без еды, без возможности развести огонь и просушить вещи. Думал, что не оправится от сильнейшего воспаления легких, которое подхватил во время своих блужданий — оно дало о себе знать через неделю после того, как Ветровский, казалось, поправился. Думал, что не сможет научиться жить в деревне, с людьми, ничего о нем не знающими — за исключением Всеволода Владимировича, которому Стас рассказал о себе действительно все. Кроме имени, разве что — и то лишь потому, что действительно хотел начать все с начала.

Все прошло. Свист плети ассоциировался теперь только с ленивой лошадью, боль предательства вызывала грустный смех над собственной наивностью, тоскливая боль потери сменилась светлой грустью по близкому человеку. Неделя в лесу казалась теперь не кошмаром, а своеобразным испытанием, которое он сумел пройти, воспаление легких осталось в памяти просто болезнью — да, неприятно, но с кем не бывает? А чужие люди за два года перестали быть чужими, и Стас готов был, не раздумывая, броситься в драку за любого из них.

И все же он так и не стал своим. Быть может, из всех жителей деревни это ощущали только сам Стас, да Всеволод Владимирович — но этого было более чем достаточно. Молодой человек раз за разом вспоминал их последний разговор, и всякий раз убеждался в ощущении, что бывший профессор хочет, чтобы он ушел. Не потому, что этого хочет сам профессор, а потому, что это нужно Стасу. Ветровский упрямо сжимал кулаки, кусал губы, и повторял себе снова и снова — «я останусь, это мой дом, мое место — здесь». В конце концов, такая деревня — чем не орден? Ничем не орден, отвечал он самому себе. Да, здесь живут хорошие, честные, работящие люди, и это очень много, это непредставимо много в мире, где каждый второй готов на любые подлости во имя выгоды. Но для ордена — этого недостаточно.