Он говорил быстро и жарко, лицо горело чистым огнем, а глаза сверкали, как звезды. Неграмотный горец, ничего не видевший в жизни, кроме овец и голых скал, говорил ярко, образно и зажигательно, будто обучался при дворе. Антланец снова подмигнул Иггельду. Дескать, вот так и ты, дурак дураком при своих драконах, а когда пришла нужда, то и пылающим маяком станешь, что ведет заблудившихся в ночи куявов.

Сам он рассылал во все стороны сыновей, а его Болгор и Коман почти на конный переход держались впереди. Взбудораженный ими народ во всех городах и селах гудел, как разбуженные пчелы. Люди выходили из домов, собирались кучками, спорили, радовались, а многие тут же торопились домой, чтобы первыми сесть на коней и явиться под стяг уже признанного героя.

Еще несколько дней двигались окольной дорогой по узким горным тропам, одолели два перевала, с десяток быстрых горных рек. Отряд разросся втрое. Антланец уверял, что настоящее столпотворение начнется, когда спустятся на равнину. Малыш парил, как горный орел, едва видимый с земли. Иггельд несколько раз подзывал, торопливо кормил, снова отпускал, не было времени сесть на загривок и озирать горы, каждую минуту теребят, требуют совета, решений, указаний, он говорил какие-то слова, сам поражаясь, что его бред слушают, выполняют да при этом еще не прыгают вниз головами со скал в пропасти.

Сегодня ехали по длинному узкому ущелью, уставшие кони едва передвигали ноги. Антланец уверял, что, когда ущелье кончится, распахнется простор, там впереди прекрасный тихий городок Любень, отдохнут сами и дадут отдохнуть коням, а то и вовсе сменят.

Иггельд, уже усталый и чуточку раздраженный медлительностью, вот бы на драконе, погрузился в думы, что сразу перешли в сладкие и мучительные грезы. Перед внутренним взором сразу заблистали гневные прекрасные глаза, раздулись изящные крылья тонкого носа, а губы отвердели, застыли как камень.

– Блестка, – прошептал он едва слышно, – что мне сделать, скажи?.. Да, я уже знаю твое имя, Пребрана сказала… Нет, я ее пальцем не тронул! Ведь помогала тебе!.. Пусть даже против меня… Прости, Блестка, на меня свалилось слишком много, я не готов ни к обороне Долины, ни к этому вот торжественному схождению с гор, ни… тем более!.. к встрече с тобой, чьим именем у меня начинается день, длится и заканчивается… Нет, я оправдываюсь, а это недостойно. К встрече с любовью каждый должен быть готов, пасет ли овец, коней, драконов, князь или тцар – все равно, мы все соискатели твоей улыбки, твоего взгляда, твоей милости…

Впереди Антланец насторожился, привстал в стременах. Иггельд видел, как выпрямилась спина, плечи раздвинулись, от всей крупной фигуры повеяло тревогой.

– Что случилось? – спросил Иггельд.

– Сюда прет крупный отряд, – сказал Антланец, не отворачиваясь. Добавил: – Конный, конечно.

Рука Иггельда потянулась к мечу. Сыновья Антланца окружили, готовые защищать своими телами. Ногайка крикнул торопливо:

– Лучше отступить!.. Здесь нас всего десять человек…

– Остальные где? – рявкнул Антланец.

– Дорога трудная, – сказал Чуб, оправдываясь. – Отстали…

Иггельд оглянулся с тоской, дорога, по которой только что ехали, манила прохладой, зеленью, жизнью.

– А их сколько? – спросил он.

– Много! – выкрикнул Ногайка. – Больше двух сотен!

– Тогда отступим, – сказал Иггельд. – Двадцать к одному – многовато.

Он начал поворачивать коня. Грохот копыт стал слышнее, из-за поворота выметнулись артанские всадники на горячих быстрых конях. Здесь артане все как один обнаженные до пояса, крепкоплечие, солнце блестит на молодой здоровой коже, скачут весело, беспечно, Иггельд услышал шуточки, смех.

– Поздно! – прокричал Чуб.

Ногайка, самый сметливый, несмотря на юность, крикнул звонким, почти детским голосом:

– Эй, как проехать в Черномлык?

Передний артанин прокричал веселым голосом:

– Прямо, никуда не сворачивая!.. Вы чьи люди? Улана? Тогда почему с вами нет Черемши?

Ногайка расхохотался.

– А вы не знаете, что с ним приключилось?

– Нет, – ответил артанин заинтересованно.

Они съехались ближе, Ногайка выхватил меч и быстро ударил артанина по голове:

– Вот что!

Голос его был лютый, он весь стал крупнее, словно раздувшийся перед боем петух. Артане оцепенели, Ногайка успел ударить еще одного, и тут артане схватились за топоры. Рядом с Ногайкой уже дрался Чуб, справа рубились холодно и мрачно братья Бусел и Крица, угрюмые и нелюдимые великаны, кричал и ругался Кольцо, он рубился сразу с тремя артанами, успевая парировать удары их топоров огромным щитом, а его меч всякий раз находил брешь, то один артанин, то другой отшатывались, брызгая кровью…

Иггельд нанес удар на мгновение позже, чем Ногайка рассек голову первому артанину. Холодное бешенство овладело им, он рубил, рассекал, повергал, тяжелые удары сотрясали его тело, но чувствовал себя, как могучий дуб, по которому бьют камнями. Меч обагрился кровью, при взмахах с лезвия веером срывались красные капли.

Он чувствовал себя горной лавиной, что сметает на пути все живое, сносит деревца, кусты, камни. Полуголые люди вырастали перед ним, он видел оскаленные рты, бледные лица, в ушах неумолчный крик, тут же эти люди исчезали под копытами его коня, он рубил и крушил новых, что вырастали следом, справа и слева так же неумолимо надвигались великаны Антланец и Вакула.

Их удары настолько страшны, что веселье артан сдуло как ледяным ветром. Они пятились, отряд смят, кони визжали и кусались, люди никак не могли выбраться из толчеи. Великаны Антланца встали в тесном ущелье от стены до стены, чтобы артане не смогли зайти со спины. Первые две линии артан вырублены начисто, в глубь их отряда вклинился Иггельд, за ним едва поспевали сам Антланец и Вакула, Бусел держался за их спинами, но он так ловко орудовал длинной пикой, что нередко страшные удары великанов обрушивались на уже окровавленные головы врагов.

И все-таки артане опомнились, дрались в обороне, устояли, затем начали теснить закованных в железо всадников. Иггельд видел искаженные стыдом и яростью лица, артан в двадцать раз больше, но дали себя потеснить, это позор, и даже полное истребление этих куявов не смоет позора…

Иггельд рубился в бешенстве, меч рассекал все, что попадалось под удар: щиты, рукояти топоров, тела артан, конские головы. В воздух взлетали отрубленные руки с зажатыми топорами, по нему били уже со всех сторон, его товарищи отступили, их отжали, а он все рубился, в помятых латах, забрызганный кровью. В черепе шумело, кровь заливала глаза. Во всем теле жар, меч потяжелел, но конь дико ржал, вздымался на дыбы, копыта крушили тонконогих артанских коней, а длинный меч Иггельда рассекал незащищенные тела всадников.

Половина отряда горцев уже на земле, остальные шатались в седлах, артане кричали торжествующе, Иггельд видел, как наконец упал с коня Антланец, а Чуб наклонился к конской гриве, его руки обхватили толстую шею, и конь послушно выбрался с потерявшим сознание хозяином из сечи.

Земля грохотала, гремела, в глазах стояло красное зарево. Он вскинул руку с мечом, грохот стал оглушающим. Артане тоже закричали, но ничего победного не осталось в их крике. Иггельд кое-как стер кровь с глаз, не поверил тому, что увидел: с вершины гор неслись, ударяясь о стены, огромные камни. За ними быстро спускались люди в звериных шкурах. Артане падали, сраженные камнями, кони ржали в испуге, поднялась пыль, артане заметались, их единственный шанс на спасение или хотя бы на отсрочку гибели – отбросить горстку куявов – упустили, а камни выбили их отряд, как крупный град выбивает молодые стебли.

Люди в звериных шкурах спрыгивали на дно ущелья, уцелевшие артане пытались драться, даже успели встать в круг, но их попросту забросали камнями, а сбитых с коней быстро и безжалостно добили.

Иггельд пошатнулся, множество рук подхватили. Все шаталось, покачивалось перед глазами. Лица казались огромными, чудовищными, перекошенными. Лба коснулось мягкое, а когда исчезло, зрение очистилось. Его окружили лохматые люди со зверскими грубыми лицами, все в шкурах, с длинными ножами, похожими на мечи с загнутым лезвием.