Опираясь на меч, подошел Антланец. Он был бледен, кровь текла из плеча, одна рука бессильно повисла вдоль тела.

– Спасибо, – сказал он хриплым голосом. – Спасибо, ребята!

– Не за что, – ответил один из горцев густым басом. – Эти артане перестали соваться в наши горы… Но что-то их заставило сегодня.

Антланец быстро взглянул на Иггельда. Тот кивнул, Антланец сказал громко:

– Они прослышали, что Иггельд спускается с гор, чтобы освободить Куявию. И пытались его остановить!

Горцы возбужденно закричали, толпились вокруг. Вожак спросил с радостным недоверием:

– Иггельд? Это верно? Тот самый?

– Точно.

– Но где же он?

– Где он? – закричал другой громко. – Скажи, мы бросимся ему навстречу, вся надежда…

Антланец молча указал на Иггельда. Жест торжественный, величественный, а сам, подумав, опустился на колено. Иггельд едва не заорал, чтобы не валял дурака, что он из него делает, зачем позорит, но горцы расступились, сразу замолчав, в торжественной тишине все медленно, подражая Антланцу, опустились на колени. Кто-то не выдержал, упал и принялся целовать Иггельду ноги. Вожак, стоя на коленях, поднял к Иггельду просветленный взор. Слезы покатились по его крупному грубому лицу.

– Надежда, – прошептал он. – Спаситель наш!

Иггельд бросил на Антланца свирепый взгляд, что горцы явно расценили как неукротимую ярость еще не остывшего после боя героя-полководца.

– Это вы – мои спасители.

Горцы поднимались с колен, но окружили тесной толпой, стремясь коснуться хотя бы благословенного коня, а еще лучше – стремени, сапога великого героя, спасителя, надежды на освобождение. Иггельд то смотрел прямо перед собой, как положено полководцу, то бросал умоляющие взгляды на Антланца, но к игре подключились и его сыновья, кланялись Иггельду с преувеличенным почтением.

– Куявия, – выдавил он с трудом. – Не обо мне речь… Давайте думать о Куявии!

С гор на равнину он выехал единственный из первого отряда, кто кое-как держался на коне. Антланец с его железным здоровьем тоже пытался ехать верхом, но вскоре пришлось уложить на телегу. Там же, на телегах, везли еще пятерых, все – сыновья Антланца, их помяли сильно, остальных пришлось похоронить там же, на месте схватки. За ним теперь ехали верхами около семи сотен вооруженных чем попало простых горцев, но Иггельд со щемом в душе вспоминал лица молодых парней, что остались там.

Антланец постанывал во сне, но раны на нем заживали не по дням, а по часам: сказывалась радость, что ни один из сынов не погиб, хотя все готовы сложить головы, и никто не прятался за чужие спины.

По дороге присоединились песиглавцы и двое беров с наспех собранными дружинами. Наскоро принеся присягу Иггельду, тут же выехали вперед, просматривали окрестности. Слух о сошествии на равнину Иггельда звучал как сошествие с небес на землю и несся впереди. Со всех сторон к их войску стягивались как отряды молодых и горячих беричей, так и разбойничьи шайки. Разбойники с жуткими, покрытыми шрамами лицами падали под копыта коня Иггельда и умоляли позволить им пролить кровь за родную землю.

Даже простолюдины оставляли дома и, схватив косу или вилы, шли с его войском. Если и сомневался вначале, что за ним пойдут, то теперь сам едва удерживал слезы, глядя на их самоотверженность, готовность отдать жизни за ту землю, которую совсем недавно предали. Все шли как на веселье, на праздник, с радостными лицами, часто затягивали песни.

Наконец спуск вывел на последний, уже невысокий перевал, а впереди открылась бесконечная зеленая равнина. Спасительные горы остались за спиной. Кони вышли в пугающе просторную, просто бескрайнюю степь, чуть ли не артанскую, и благословенные горы теперь отдалялись с каждым конским шагом. Иггельд ощутил беспомощность, но посмотрел на веселые лица воинов, напомнил себе, что эта равнина надолго станет его родным домом. По крайней мере, пока последний артанин не покинет ее пределы.

Антланец наконец перебрался из телеги в конское седло. Бледный, повязка с засохшими пятнами крови выглядывала из-под железного шлема, но телегу отослал в задние ряды, а сам ехал рядом с Иггельдом, как пастух поглядывая за теми из сынов, кто серьезных ран не получил и сейчас двигался далеко впереди.

– Тревога, – сказал он негромко. Рука двинулась к рукояти меча, поморщился от боли в раненом плече. – Подождем.

– Где? – спросил Иггельд.

– Просто замри, – посоветовал Антланец.

Бусел остановился далеко впереди, ухитрившись отыскать небольшой холм. Рука предостерегающе вскинута, даже конь застыл с поднятым копытом. Антланец после паузы поехал к нему. Иггельд стегнул коня и оказался на вершинке раньше раненого исполина.

Вдали пыльное облако, в недрах сверкают искорки, так выдают себя обнаженные мечи или острия поднятых к небу копий. Но, мелькнула тревожная мысль, так же блещут и топоры, которые артане любят подбрасывать на скаку, чтобы побахвалиться мастерством.

Он быстро оглядел войско. Народу много, но не выдержат удара артанской конницы, не выдержат…

Бусел сказал быстро и радостно:

– Это наши!

– Кто?

– Куявская панцирная конница!

Куявская, мелькнуло в голове Иггельда, еще не значит, что наша. Он крикнул Чубу:

– Давай со своей сотней вперед. Остальным остановиться. Оружие к бою!

Малыша позвать, что ли, мелькнула мысль, поднял голову к небу, где он там, бедный, неплохо бы покормить, сам большой, догадается, в небе увидел маленький крестик, все хорошо, и тут же устыдился. А что, если в самом деле артане, а среди них два каменных великана Меривой и Франк, чьи стрелы разбивают в щепки даже столетние дубы?

Пыльное облако медленно относило ветром в сторону. Проступила плотная колышущаяся масса, над нею остро блистают искры – это вскинутые к небу копья, вскоре глаза различили крохотных скачущих всадников. Идут плотным строем, как ходят куявы, солнце высвечивает доспехи. Все блестит, как жар, горит победным огнем.

Куявская конница их заметила, у Иггельда перехватило дух, когда над скачущей массой полыхнул трепещущий огонь – это тысячи рук выдернули из ножей мечи и вскинули над головами. Сердце дрогнуло в страхе – это сигнал к бою, но остроглазый Бусел прокричал издали:

– Они приветствуют вас, великий князь!

Конница все убыстряла бег, Иггельд ощутил, как под тяжестью скачущих коней подрагивает земля. Под артанской тоже вздрагивает, он помнил это жуткое ощущение, но сейчас куявское войско сопровождает ровный мощный гул, и сердце застучало трепетно и радостно.

Ни одно облачко не заслонило солнца, всадники блестят доспехами, великолепной упряжью, богатыми попонами. У многих на шлемах кичливо колышутся пестрые перья диковинных птиц. Железные щиты дивной работы украшены серебром, богатой насечкой, а сами всадники выглядят сильными, сытыми, здоровыми, готовыми в бой, в любую сечу.

Они сбавили бег, подтягиваются задние, и вот уже к холму, откуда за ними наблюдал Иггельд, текут плотные как смола живые реки. Иггельд рассмотрел радостные лица под шлемами искусной работы, успел залюбоваться панцирями столичных оружейников, где сталь такой высокой закалки, что никакая стрела не пробьет, надо иметь немалую силу и тяжелый топор, чтобы повредить такую скорлупу, и к тому же эти панцирные конники целиком в железе: руки и ноги скрыты щитками из лучшей стали, а под панцирями углядел кольчуги, что укрывают тела в уязвимых местах сочленений.

Сколько ни грабь Куявию, подумал невольно, эта богатейшая страна все равно может выставить как горы золота, хлеба, мяса и рыбы, так и прекрасное войско, вооруженное до зубов и укрытое доспехами так, что не снилось даже богатым вантийцам.

Только бы снова не разбежались, мелькнула мысль, но отогнал, вскинув руку в приветствии. В ответ конница дружно грянула: «Слава!» Передние ряды остановились у подножия, на них чуть наперли, но тоже остановились, а вперед начала протискиваться группа всадников, одетых особенно богато и пышно.