– Молодец, – похвалил Иггельд, едва двигая застывшими от страха губами. – Ты… молодец…

Черныш посмотрел на него круглыми от ужаса глазами. Его трясло от страха и усталости, лапы подогнулись, он сразу лег, вытянул шею и закрыл глаза. Бока вздымались часто, из груди доносились хрипы.

– Ты молодец, – повторил Иггельд. – Не лежи на ветру, простудишься. Пойдем, пора обедать.

Черныш кое-как поднялся и затрусил за ним, огромный и в то же время маленький и жалобный. Иггельд уложил его в пещере, хвалил, чесал, сам запихнул в пасть большой ломоть хорошо прожаренного мяса с диким луком.

Он вылетал на охоту все дальше, придирчиво высматривал горных баранов, туров, натравливал Черныша, а после победы хвалил, чесал и бил палкой по бокам, что Черныш просто обожал. Через три года это был молодой и очень сильный дракон. Ему еще не хватало боевого опыта, но по мощи уже превосходил всех, кого Иггельд видел в питомниках. Апоница наведывался все чаще, осматривал Черныша, подавал советы. Иггельд выслушивал всякий раз вежливо, но все чаще про себя думал, что старый смотритель говорит не совсем то. Они с Чернышом ушли далеко вперед, Апоница даже не представляет, что драконы могут намного больше…

Он однажды отослал Черныша на охоту прямо при Апонице, а пока они беседовали, Черныш вернулся с тушей оленя в лапах и положил перед Иггельдом. Апоница непонимающе смотрел, как дракон отступил от добычи и смиренно сел на задницу, насколько позволял короткий хвост.

– Что это он?

– Олень, – объяснил Иггельд. В душе пело и плясало. – Обычный олень. Сейчас обдерем, вырежем лучшие куски, поджарим…

Апоница с оленя перевел взгляд на дракона.

– Но как же он…

– Что? Почему принес?

– Да…

– Мы же друзья, – объяснил Иггельд небрежно. – Одного сам съел, другого мне принес.

Апоница медленно приходил в себя. Бросил еще один изумленный взгляд на дракона, съязвил:

– А я думал, что ты готовишь на вас двоих!

– До этого еще не дошло, – ответил Иггельд, – хотя, если честно, он тоже предпочитает жареное. Ведь все, что останется, я даю ему. Ты увидишь, что он сперва выберет то, что зажарено с чесноком и травами, потом просто жареное, а сырые куски оставит на потом.

Апоница покачал головой.

– Не приучай к человеческой еде, – предостерег он. – Человек – свинья. Нет, человек не свинья, он в отличие от свиньи действительно ест все. А дракон на такой еде быстро спалит желудок. Тебе его не жалко?

– Жалко, – признался Иггельд, – потому и балую… Но, если не давать, обидится.

– Будь тверд, – посоветовал Апоница. – Для его же пользы!

– Но как ему объяснить, он же решит, что жадничаю.

– Будь тверд, – повторил Апоница. – Ухитряйся сочетать нужное с приятным. У тебя получается, Иггельд!.. Разве то, что он делает, он делает по своей воле? Я еще не видел драконов, чтобы не боялись воды!

Иггельд гордо и в то же время смущенно заулыбался.

– Я этого не знал, – признался он. – Думал, что Черныш такой урод. Вот и приучал мыться. Теперь его от воды не оттянешь. Правда, из-за рыбы.

– Рыбу они все любят, – согласился Апоница. – Только ни один дракон ради рыбы не полезет в ручей, даже если воды там по колено.

Прощаясь, обнял Иггельда, прижал к груди.

– Я стар, – сказал он со вздохом. – Увы, мне это уже не по силам. Но ты сделал великое дело! Даже если этот зверь тебя сожрет… следовало бы, конечно, ты ведь рушишь все, что дракозники накопили за тысячу лет… даже если сожрет, ты все же доказал, что твоим путем тоже можно идти. Не знаю, до каких пор. Может быть, он уже завтра осознает, что подчиняется крохотному слабому человеку, взъярится от унижения и сожрет тебя?.. Не знаю, не знаю. Но ты продвинулся уже очень далеко.

Иггельд проводил старого учителя до отдохнувших коней, на душе тоскливо. Похоже, старый учитель его слушал, но не услышал.

– Надеюсь, он все-таки меня не сожрет, – сказал он, стараясь, чтобы это звучало шутливо. – Друзей не жрут.

Он слишком хорошо знал случаи, когда детеныши крепких и сильных драконов вырастали слабыми и трусливыми. Это случалось чаще всего, когда в драке сталкивались чересчур неравные по силам, молодой дракон получал такую трепку, что помнил всю жизнь. Хуже того, при всей трусости они становились чересчур злобными, никогда не упускали случая напасть на более слабых. При виде сильных пускались наутек, не слушая никаких приказов. Остановить их удавалось только втыканием железного штыря в спинной мозг.

Еще когда крылышки Черныша были не крылышками, а жалкими культяпками, Иггельд наметил пути, по которым будут ходить, бегать, а потом и летать. А сейчас он смотрел на них сверху, со спины Черныша, с которым вылетали теперь каждый день на охоту и на прогулки. Долина оставалась внизу и позади, далеко впереди другая долина, впятеро больше, где Город Драконов и множество котлованов, но туда летать пока рано, хотя долететь уже смогли бы, пока что исследовали ближайшие горы, скалы, глубокие ущелья, опускались возле бегущих внизу горных речек и пробовали воду на вкус.

Сила в Черныше бурлила, но уставал быстро, это бегательные мышцы уже как стальные корни, а крылья еще нелетанные, неокрепшие, слабенькие. Иггельд понуждал опускаться на все удобные места, переводили дух, снова перелет через ущелье, через пропасть, а то и просто по кругу. Охотились, высматривая сверху стада горных баранов, козлов или оленей. Если от драконов даже тупые бараны давно научились прятаться в глубоких щелях, куда ни один дракон не просунет голову, то стрелы Иггельда догоняли на бегу, а если добыча успевала юркнуть в щель, Черныш садился рядом, а Иггельд нырял в пещеру и с торжеством выволакивал тяжелую тушу.

Постепенно исследовали все горы вокруг своей долины, убеждались, что пешим или конным попасть в нее можно только с одной стороны, там узкая горловина, один горный обвал мог бы перекрыть ее полностью. Правда, с другой стороны в стене гор длинная прямая дыра, через которую ветер и вырывается из тесной долины, но она выходит как окно на отвесной стене. От подножия до этой дыры карабкаться, как до луны, да еще и как туда попасть через нагромождение скал, через пропасти, ущелья…

Как-то нацелившись опуститься на удобное место – ровная такая длинная каменная плита, он в последний момент заметил отдыхающего в тени горного дива. Черныш уже хрипел, крылья дрожали, лететь в другое место поздно, и так обнаглели, переборщили, Иггельд сжался в ком, в голове промелькнуло все, что знал о горных дивах. Они вели род не от первого человека, созданного Творцом, а от восставших против Творца ангелов, их потомство было могучим, свирепым и одновременно слабым: чаще всего рождались безголовые или безрукие, а то и вовсе куски мяса, обросшие шерстью. А которые выживали, как выжили драконы, дивы, морские змеи или другие чудища, то либо оставались бесплодными, либо их преследовало то же проклятие: давать миру уродов. Когда-то они владели всем миром, а человек прятался в пещерах, но теперь вот драконы и все потомство восставших ангелов исчезает под натиском человека…

Черныш плюхнулся на плиту, лапы разъехались, больно ткнулся мордой, а пузом как прилип, почти расползся по ней, словно тесто по горячей сковороде. Тяжелое дыхание вырывалось с хрипами, бока раздувались, будто у стельной коровы, а потом схлопывались, будто исчезали вовсе. Он даже глаза закрыл от изнеможения, Иггельд чувствовал под ногами, как часто-часто колотится драконье сердечко.

Див хмыкнул, шелохнулся, Иггельд увидел между ног гиганта огромную дубину, сделанную из цельного дерева. Черныш, услышав незнакомый звук, открыл один глаз, тут же он у него стал как блюдце, распахнулись уже оба, на спине поднялись пока еще мягкие иглы гребня. Из горла вырвался предостерегающий рык. Див что-то проворчал, Черныш зарычал громче.

Иггельд сказал торопливо:

– Мы не враги!.. Мы сейчас уйдем… Переведем дух и уйдем!