Вихрян говорил мало, старался не попадаться на глаза, понимал, как люди смотрят на его лицо и что чувствуют, Иггельд и не заметил бы его, но Вихрян очень умело руководил отрядом. За то время,что присоединился к Иггельду, состоялось пять сражений, пусть мелких, но Вихрян не потерял ни одного человека, хотя с отрядом лез в самые опасные места, дрался умело и храбро.

Заинтересовавшись, Иггельд приблизил его к себе, часто советовался, удивлялся, что простой воин знает так много о военном деле, о хитростях, о построении войск, а потом узнал от его окружения, что Вихрян вообще-то из знатных, но где-то кому-то вроде дал в морду, его чуть не казнили, но потом помиловали и только отобрали все, а самого выперли в простые воины.

Вообще Вихрян удивлял не только познаниями в воинском умении. Сегодня он ехал рядом с Иггельдом, по ту сторону Иггельда покачивались в седлах Подгорный и Кольцо, поддразнивали друг друга, и Вихрян остановил коня, всматривался в дорогу, склонившись с коня. Там, почти у самых конских копыт напыжилась и приподнялась на всех четырех лапах жаба. Вид у нее грозный, привстала на кончики пальцев, покачивалась на них, стремясь подняться как можно выше, напугать противника.

Вихрян поклонился, сказал громко:

– Прости меня, уважаемая лягушка!.. Пожалуйста, проходи.

Он свернул коня на обочину, объехал жабу и снова пустил коня по дороге. Иггельд смолчал, озадаченный, а Кольцо сказал удивленно:

– Ты че?.. Сдурел? С чего ты кланяешься жабе?

Вихрян медленно покачал головой. Испещренное, как выжженный шлак, лицо не дрогнуло, а голос прозвучал ровно и равнодушно:

– Не всякой, не всякой. Эта осмелилась не уступить мне дорогу! Мне, такому огромному и на коне. Видел, как бросила вызов на поединок?.. Такого противника надо уважать!

Подгорный и Кольцо переглянулись. Берич поднял голову к небу, губы зашевелились – то ли запоминал, то ли слагал песню, то ли матерился.

Кольцо подумал, сказал негромко:

– Да, в чем-то ты прав. Отвагу надо поощрять… во всем. Пусть куявам станет стыдно. Чтобы их ткнуть мордой в собственную трусость, уместно поклониться даже лягушке. Любая храбрость всегда достойна поклона. И все храбрые люди достойны еще больше.

Подгорный подумал, сказал убежденно:

– Только дура эта жаба.

– Все бабы дуры, – сообщил Кольцо глубокомысленно. – А чего дура?

– Дык пеший конному разве ж бросает вызов?

– Действительно, дура… Впрочем, а если она ждала, что Вихрян слезет и будет биться на равных? Ну, кто дальше плюнет или кто больше комаров съест? Я бы побыл судьей, а че?

В городе Мысники, за сутки до Куябы, приехал на поклон Твердохлеб, князь из рода Шелюковичей. Иггельду шепотом сообщили, что у Твердохлеба одних только городов во владениях больше сотни да тысяча деревень. Если собрать его отряды в одну армию, то получится войско не меньше, чем у вторгшихся в Куявию артан.

Иггельд покосился в окно, по площади как раз стройными рядами по шестеро проходили прекрасно вооруженные и обученные конные отряды. Во главе каждого ехал сотник на богато украшенном коне, а поравнявшись с дворцом, взмахивал мечом, кричал «Слава!» – и здание дворца всякий раз вздрагивало от мощного рева из множества здоровых глоток.

– Что ж, – сказал он ровным голосом, почти не скрывая отвращения, – будем считать, что вы сохранили войска и людей для этого решающего часа… И теперь готовы послужить Куявии.

Твердохлеб слегка поклонился, глаза быстро-быстро ощупывали лицо молодого полководца, которого чернь называет Освободителем.

– Да, – подтвердил он напыщенно, – я принес ложную присягу артанам, именно ложную… Надо было сохранить… такова жизнь. Разве мы не куявы?.. Я просто обманул артан. Теперь готов повести мои войска освобождать свои земли…

Иггельд покосился на Подгорного, Кольцо, стоят по бокам неподвижные, суровые, но за их спинами в полной готовности застыли их люди. Гнев ударил в голову, Иггельд ощутил, как голос становится хриплым и жарким:

– Не ваши земли, а всю Куявию пойдут освобождать эти люди. Пойдете вы с ними или нет – я пока еще не решил!

Князь отшатнулся, на лице отразилось негодование. Он воскликнул:

– Как это?.. Это мои земли, это мои люди!

– Уже нет, – отрезал Иггельд. – Человеку, который запятнал себя сотрудничеством с врагами, в то время как другие проливали кровь… грозит лишь веревка! Кольцо, как у нас насчет веревок?

Кольцо быстро выступил вперед. Злые, хищные, как у рыси, глаза ощупали взглядом толстую шею князя, он сказал зловеще:

– На такую жирную найдется даже шелковая. Все-таки князь! Древний род…

Иггельд бросил коротко:

– Ладно, если ты такой щедрый – вешай на шелковой.

Он повернулся, и уже у дверей догнал истошный вопль князя:

– За что?.. Благородный Иггельд, помилуй!.. Моя дурость виной!.. Пощади!

Иггельд уже за дверным проемом обернулся, с сомнением посмотрел на упавшего на колени князя. Тот размазывал по бледному от ужаса лицу слезы, трясся, хватался за ноги поднимающих его Подгорного и Кольца.

– Что не нравится? – спросил Иггельд. – Веревка?.. Лучше топором по шее?

– Лучше! – твердо сказал Кольцо. – Что ж князя вешать, как вора какого-то? Это простой люд вешают, а благородным срубливают головы.

Иггельд отмахнулся:

– Ладно, руби, законник.

Князь вскричал:

– Возьми моих людей, возьми землю!.. Жизнь оставь только, жизнь!

Иггельд кивнул Кольцу:

– Ладно, оставь его. Пусть живет. Но людей его разбей на малые отряды и влей в войско. А с землей… подумаем, как поступить.

Он захлопнул за собой дверь, на душе гадко: жестоко и грубо с таким немолодым человеком, но, с другой стороны, вся жизнь жестокая и грубая. Этот князь ничуть не хуже и не лучше князя Бруна, но тому не повезло, а мог бы на месте Бруна оказаться этот Твердохлеб. А Брун мог бы точно так же выждать момент, переметнуться на сторону очередных победителей и снова сохранить земли, богатства, власть, а то и приумножить за счет обнищавших или погибших соседей.

Ненадолго оставив войско, он облетал на осчастливленном Малыше Куявию вдоль и поперек, вовремя увидел, как из Артании перешло пограничную реку могучее конное войско. За все время нашествия из Артании постоянно мчались в Куябу новые искатели приключений, но в последнее время их перехватывали и побивали на ходу. Артане наконец поняли, что нечто изменилось, придержали удальцов, собрали их под командованием старого опытного полководца Оргоста. Куявы начали нападать на их войско еще с первого дня, как только Оргост перешел граничную реку, но войско двигалось, почти не замечая мелких укусов. Иггельд велел уничтожать по пути припасы, вывозить зерно, чтобы артанское войско поневоле разбилось на мелкие отряды. Оргост вовремя понял опасность, начал собирать телеги и увозить продовольствие.

Быстрое конное войско тащилось едва-едва, легкие артанские кони гарцевали вокруг обоза, но отдаляться не решались: откуда ни возьмись появлялись куявы, всегда впятеро больше числом, выпускали тучу стрел и бросались в отчаянную атаку. Если артане стыдились сразу вернуться обратно к войску, живым не возвращался никто.

И все же Оргост двигался хоть и замедленно, но неуклонно, как тень ползущей по небу грозовой тучи. По оправдавшей себя воинской тактике упорно пускал во все стороны конные разъезды, иначе можно погубить войско, собирал сведения, делал поправки и снова вел войско, избегая ловушек.

В это же время в лагере куявов Вихрян подозвал Подгорного и велел быстро:

– Сотню Кольца – влево, пусть пройдет за рощей и собьет два разъезда!.. А ты бери две сотни, для тебя тоже есть добыча…

Берич спросил недоверчиво:

– Откуда знаешь?

– Иггельд сообщил, – ответил Вихрян коротко.

Подгорный смерил взглядом едва заметную в синеве черную точку.

– Как?

– Видишь, поворот делает? Крылья сложил. А теперь повернул влево. Выполняй!