Я послушно вложила пальцы в его ладонь и сделала шаг навстречу, когда герцог притянул меня к себе.

— Обычно танцующие не стоят так близко, — заметил он.

— Тогда почему же мы нарушаем правила? — осведомилась я.

— Не могу удержаться, — услышала в ответ и постаралась отогнать подальше навязчивую мысль о том, что, возможно, когда-то Себастьян и Виенне говорил то же самое. И так же обхватывал её талию, как сейчас мою. И так же уверенно кружил в танце, всё больше сокращая дистанцию между их телами. Должно быть, он почувствовал мою скованность, потому что остановился и заглянул в глаза. — Что случилось, тебе не нравится?

— Всё в порядке, — откликнулась я. Не говорить же правду о том, что впервые испытала болезненные укусы того чувства, которое в книгах называлось ревностью? И подозревала, что после новой встречи с баронессой де Кастеллано будет ещё хуже.

Возвращаясь к себе, я услышала за дверью негромкий шорох. Рассчитывала увидеть убирающуюся в комнате горничную, но вместо неё передо мной предстал смущённый моим появлением Луиджи, безуспешно пытавшийся спрятаться за занавеской. В смуглой руке он сжимал букет, который выглядел почти точной копией того, что я уже находила здесь однажды.

— Ты?! — удивлённо вздёрнула брови я.

— Пожалуйста, не сердитесь, ваша милость! — отозвался мальчишка. — Я не думал, что вы меня тут застанете! Это должен был быть сюрприз!

— Сюрприз для меня? — уточнила я.

— Для кого же ещё?

— Значит, и те цветы… И голубку… — я оглянулась на клетку с птицей. — Всё принёс ты?

— Да, ваша милость! — закивал он. — Но я не сам всё придумал! Меня попросили…

— И кто же? — нахмурилась я.

— Так и знал, что наша хитрость раскроется, — проговорил за моей спиной герцог. Я даже дверь не прикрыла, так что наш разговор с внуком экономки он наверняка слышал. — Помнишь, что я тебе говорил, Луиджи? Всё тайное непременно становится явным. Можешь идти.

Мальчик оставил букет на столике и выскользнул из комнаты, а я обернулась к мужу, который с улыбкой смотрел на меня, прислонившись к стене и сложив руки на груди.

— Так значит, Луиджи передавал мне подарки от тебя?

— Разве эти подношения пришлись тебе не по душе? — спросил он.

— Мне нравятся цветы, — ответила я. — Но голубка… Разве она не тоскует в неволе? Может быть, выпустим её? — предложила я, но Себастьян в ответ лишь покачал головой. — Почему нельзя?

— На свободе она уже не выживет, — объяснил он. — Прирученные домашние голуби — совсем не то же самое, что дикие. Да и опасностей хватает, в наших краях водятся хищные птицы, которые с лёгкостью могут её поймать.

Мне вдруг подумалось, что совершенно то же самое говорят девушкам, чтобы не позволять им выходить из дома без сопровождения. На дорогах полно разбойников, для которых любая одинокая путница — желанная добыча. А даже если она в карете, как я тогда на пути из обители, то её можно ещё и выгодно ограбить.

— Если голубка тебя печалит, я прикажу слугам унести отсюда клетку, — произнёс герцог, и я покачала головой.

— Пусть остаётся, главное, чтобы её не забывали кормить, когда мы уедем.

— Не волнуйся, не забудут, — заверил он меня, обнимая. Я прижалась щекой к его плечу, позволив себе на несколько мгновений расслабиться, отогнать дурные мысли. Янис прав — нужно дождаться подходящего момента, чтобы поговорить с супругом обо всём, что тяжёлым камнем лежало на сердце.

Главное — не упустить его.

В дорогу мы пустились уже на следующий день. С нами отправился не только хальфданец, но и поверенный, который после того прерванного разговора больше даже и не смотрел в мою сторону. Должно быть, Себастьян не на шутку укорил его за длинный язык, и я чувствовала свою вину в том, что сама пыталась разговорить господина Гаттини, чтобы узнать побольше о прошлом семьи де Россо, частью которой стала в замужестве.

Я с любопытством смотрела в окно кареты, отмечая следы того, как наступившая осень потихоньку отнимала бразды правления у долгого жаркого лета. Под копытами лошадей негромко шуршали пожелтевшие листья, пёстрым ковром устилавшие путь. Даже дышалось по-другому — свободнее, легче, полной грудью.

Вспомнилось, как расставалась с нами Ортензия де Россо. Она даже не обняла внука на прощание, хотя, разумеется, знала, что уезжаем мы надолго и возвратимся в замок нескоро. Экономка и та не удержалась от всхлипываний и вздохов, а бабушка герцога и слезинки не проронила. Однако сам он к такому наверняка уже привык, поскольку ничуть не казался огорчённым. Луиджи, прощаясь со мной, вдруг расплакался, и я клятвенно пообещала ему, что, когда вернусь, непременно продолжу с ним уроки.

Но ночёвку мы остановились на постоялом дворе, где нас встретили радушно, словно особ королевской крови, и вовсю расстарались, чтобы угостить повкуснее и устроить поудобнее. После сытного ужина я сразу же заснула и даже не услышала, как ложился спать Себастьян, с которым ночевала в одной комнате. А утром нас накормили завтраком, и отдохнувшие за ночь лошади потянули карету дальше, к столице.

Я бы солгала, если б сказала, что совершенно не тревожилась из-за ожидающего меня впереди. Страшило всё — и представление ко двору, и вероятность снова встретиться с баронессой де Кастеллано, и опасение нечаянно выдать себя. Хорошо, что Янис поехал с нами, и я втайне надеялась, что у меня будет возможность возобновить наши с северным колдуном занятия.

Весь мой новый гардероб мы везли с собой, но в дорогу я надела старое платье, которое не жаль было помять. Несмотря на то, что путешествие осенью оказалось легче, чем летом, я потихоньку мечтала о горячей ванне и мягкой постели, в которой так приятно вытянуть затёкшие ноги. И, когда впереди показались очертания городских ворот и башен, я с облегчением выдохнула, предвкушая долгожданный отдых в столичном особняке герцога де Россо.

Я никогда прежде не бывала в больших городах. Стены и внутренний двор обители да окружённый дикой природой замок де Россо — вот и все места, что я знала. А потому сейчас прильнула к окну кареты, жадно разглядывая открывавшееся зрелище и даже позабыв про уставшие от неподвижного сидения ноги.

А посмотреть было на что. Столица неумолчно гудела, ошеломляла, кружила голову. Виды, звуки, запахи — всё казалось иным, совсем не похожим на привычные. Крутились на ветру флюгеры, призванные изображать то, чем занимались обитавшие под ними люди. У сапожника, например, флюгер оказался в виде щегольского сапога с загнутым носом и высоким каблуком, а на крыше булочной красовался огромный крендель.

Улицы утопали в цветах, которые продавали женщины в ярких платьях и белых чепчиках. Торговки шумно что-то выкрикивали. Прислушавшись, я поняла, что речь шла о короле и его невесте, в честь обручения которых горожане несли к дворцу подарки. Значит, помолвка ещё не состоялась? И мы на неё успевали!

На площади, на которую выехала наша карета, выступали уличные музыканты. Лились громкие трели инструментов и на диво стройное пение, а собравшиеся вокруг артистов зрители бросали в шляпу улыбчивого молодого человека мелкие монеты. Некоторые, ничуть не стесняясь, уже пустились в пляс, радуясь то ли таланту исполнителей, то ли хорошей погоде, то ли приближающемуся счастливому для короля Арнальдо событию, а, может быть, всему сразу. Вдруг промелькнуло сожаление, что нельзя просто присоединиться к этим людям и, приподняв юбки, чтобы не наступать на них, тоже закружиться на светлых камнях, которыми была вымощена площадь. В одиночку или вместе с герцогом, ведь некоторым правилам и танцевальным движениям он меня всё же обучил.

Подавив вздох, я снова завертела головой, то и дело замечая что-то новое. То причудливый букет в руках продавщицы цветов, на который бросала мечтательные взгляды пухленькая девушка, неспешно прогуливающаяся под руку с юношей её лет — должно быть, кузеном или женихом. То стайку ребятишек, что, разместившись возле бакалейной лавки, с аппетитом уплетала свежие пряники.