Тереза почувствовала, что краснеет.

Иногда этот человек бросался к группе, наблюдающих представление, японских крестьян и начинал делать свои движения с палкой в их сторону. Крестьян это ничуть не смущало, а даже радовало. Они смеялись и призывно махали руками. Потом этот танцор возвращался обратно в круг танцующих девушек.

Резко взвыли свирели, и одна из девушек вышла из хоровода и распахнула полы халата. Под ними был еще один халат, но крестьяне восторженно закричали. Человек с палкой подскочил к девушке и что-то прокричал. Девушка, неожиданно громко, прокричала в ответ.

Тереза беспомощно оглянулась.

— Они кричат «у меня выросло, а у меня не выросло», — пояснил стоящий рядом капитан Хемпсон, а пресвитерианец усмехнулся.

В этот момент и человек в мужской маске, и девушка начали ритмично двигать телами.

Терезе показалось, что у нее покраснело не только лицо. Казалось, что все ее тело стало красным и горячим. Но, к счастью, представление скоро закончилось.

Прощаясь, ведь Тереза уже переехала на «Звезду Востока», капитан Хемпсон дал ей небольшое пояснение.

— Как вы думаете, что мы видели на этом представлении? — спросил он и, увидев возмущение на лице Терезы, поспешил добавить. — Это совсем не то, что вы могли подумать.

— А что? — спросила Тереза.

— Это были их боги. Так, по их мнению, родились японские острова, — ответил Хемпсон.

— Вот с этим нам и придется бороться, — добавил священник, который тоже подошел попрощаться с Терезой.

Сейчас, лежа в постели Тереза, вспомнила, какими были лица японских крестьян, когда они смотрели на представление. Спокойными и радостными. Интересно, как мистер Скотт будет с этим бороться? Как он будет перевоспитывать японцев? Расскажет им об Адаме и Еве? Пойдя на поводу у змея-провокатора, люди отведали плод познания и были изгнаны из рая. «Сколько всего в этой легенде!?» — подумала Тереза. Тяга к запретному, отвращение перед скользким змеем, стыд, от, вдруг открывшейся, наготы, чувство вины за нарушенный приказ. Отвращение, стыд, вина. Эти чувства мистер Скот хочет привить японским крестьянам?

Ответа Тереза не знала. Но мысленные рассуждения помогли ей забыть про бушующий вокруг шторм, и она заснула.

«Хоть похоже на Россию, только все же не Россия» мог бы сказать я, после знакомства со «Звездой Востока». Корабль была точной копией «Пасифика», но все же на новом корабле я чувствовал себя не так комфортно, как в предыдущем плаванье. Может быть, все дело было в капитане. С капитаном Хемпсоном у меня сразу, как только я ступил на борт Пасифика, установились … ну, если не доверительные, то тесные отношения. Капитан «Звезды Востока», мистер Адамс, возможно, был отличным капитаном, но при этом весьма неприветливым человеком. К такому лучше не лезть с вопросами! Не думаю, что история с Генрихом, случись она на «Звезде Востока», прошла бы так же гладко, как на «Пасифике». Прием пищи здесь, в капитанском салоне, был именно приемом пищи, а не светскими посиделками, к которым я привык на «Пасифике». Начинавшиеся было за едой разговоры быстро замолкали. Для этого капитану Адамсу даже не надо было ничего делать. Его угрюмое выражение лица просто давило любую словесную активность. Хотелось быстро сделать заказ, потом проглотить принесенную пищу и незаметно вернуться в свою каюту.

— Фух, — как-то сказала Вера, после очередного такого ужина. — Давай будем заказывать еду в каюту.

— Давай, — поддержал я.

И мы перестали ходить на ужин в капитанский салон. Шторм еще больше способствовал нашему уединению. Выходить на качающуюся палубу, чтобы вымокнуть от брызг, которыми щедро одаривал океан «Звезду Востока», ударяясь волнами об ее борта, совсем не хотелось. Но мы с Верой находили себя занятие. Как ни крути, это был наш медовый месяц.

Плохо получалось общаться с Терезой. Приглашать ее одну к себе в каюту было неудобно. Еще неудобнее было приходить самому к ней. Можно было бы, конечно, постучаться к ней в дверь, как я это делал в студенческие времена, в общежитии, когда мне надо было кого-нибудь вызвать из комнаты, где жили девчонки.

Тук-тук.

— Можно (далее шло имя девушки) на минутку!

Девушка выходила из комнаты, и мы стояли, прислонившись к стеночке, и обсуждали свои межгендерные вопросы.

Я представил, как мы могли бы стоять с Терезой у двери в ее каюту и обсуждать материалы сказки «Волшебник Изумрудного города». Я стою, опершись плечом о стенку каюты, а она рядом, склонилась над листочками и что-то черкает в них. Как по мне, так вполне нормально, но для этого времени, скорее всего, невозможно. Народ здесь простой. Что могут делать, оставшись наедине мужчина и женщина? Сказку обсуждать? Не смешите мои ботинки! Секс и только секс! Хотя, наверное, такого слова здесь не знают. А раз незамужняя женщина позволяет себе оставаться один на один с неким мужчиной, то почему бы не попробовать проделать то же самое и другому мужчине. Думаю, что дверь каюты Терезу просто содрогалась бы от стуков, пришедших выразить ей свое «уважение» мужчин и непонимающих, почему им не открывают.

Поэтому приходилось поступать по-другому. Я писал продолжение сюжета сказки, крался к дверям каюты Терезы и без стука, не дай бог, кто услышит, подсовывал листки в щель под дверью. Затем прогуливался вдоль коридора пока не видел, что с другой стороны появлялись ответные листки. Я быстро их подхватывал и возвращался в свою каюту.

Мне нравилось, как по моему сюжету писала сказку Тереза. Тот случай, когда, еще на палубе «Пасифика», Тереза вручила мне вариант сказки, где Элли была изображена совершеннейшей стервой, больше не повторялся.

Писать сказку мы не торопились. Тереза, наверное, считала, что сказка скоро закончится, что Элли, вот-вот, благополучно вернется домой и растягивала удовольствие. А, может быть, просто у нее была такая манера письма. Я не торопил события, потому что мне надо было продлить нашу совместную писательскую деятельность до конца путешествия, а оно было только в самом начале. Продлить? Зачем? Это — твоя работа. Работа? Ах, да … работа… Порой на меня что-то находило и, возможно, из-за шторма и замкнутого пространства, недавнее прошлое: Сан-Франциско, ранение в голову, поручение Маккелана — казались мне чем-то далеким и не настоящим, причудливым сном, который вот-вот будет развеян запахом утреннего кофе. Может быть, все на самом деле так, как есть? Я действительно англичанин, путешествующий по свету со своей молодой женой, а написание сказки с Терезой — это просто причуда, скучающего аристократа?

Я возвращался от Терезы с исписанными листочками в каюту и думал, что хорошо бы, чтобы этот шторм поскорее закончился. Тогда я смогу выйти на палубу, сделать вместе с Генрихом зарядку и, таким образом, прочистить свои мозги. Иначе я совсем утону в своих фантазиях.

Шторма хватило на четыре дня. Затем море стихло, словно и не бушевало вчера. Все заторопились на воздух. Вера стала собирать свой этюдник, а я решил проверить свои скрытые способности. Ведь что-то было там, в кабинете у британского консула, когда я так метко стрелял из револьвера, а в голове стояла звенящая пустота.

Проверку я решил провести утром, во время зарядки с Генрихом. Место нашли там же, на верхней палубе, за капитанской рубкой. Встали мы с Генрихом пораньше, чтобы избежать лишних взглядов. Со стороны рубки, конечно, на нас поглядывали, но ничего не говорили.

Я заранее сходил каптенармусу «Звезды Востока» и сторговал у него корабельную швабру. Правда, мне нужна была не сама швабра, а только палка от нее, но каптенармус запросил с меня целый доллар, упирая на то, что это очень хорошая швабра. Ну, швабра, так швабра. Заверните.

Нижнюю часть швабры я все равно оставил каптенармусу. Пусть впаривает ее кому-нибудь другому. Мне все равно. Сама палка оказалась мощным, сантиметров три-четыре в поперечине, древком. Все правильно. Возить этой шваброй по палубе должны были не слабые женщины, а крепкие матросы. Я попытался раздобыть у того же каптенармуса наждачную бумагу, чтобы слегка отполировать будущий спортивный снаряд. Все-таки руки у Генриха понежнее, чем у матросов. Но наждачки не оказалось. Каптенармус даже не знал, что это такое. Пришлось пойти длинным путем.