Вера кивнула.

— Представь, что ты скользишь по льду.

Вера повторила движение. Вышло лучше.

— Как хорошо, — сказал она. — У нас рядом с домом был пруд. Зимой он замерзал, и мы катались там на коньках. Я так и представила себя: в этом платье, снежинки вокруг, а я, не чувствуя холода, скольжу с вытянутой рукой, с этим ножиком. Все мальчишки обзавидовались бы.

Вера засмеялась, и мне стало хорошо.

— Пойдем обедать, — сказал я.

— Пойдем, — сказал Вера, положила стилет в футляр, а футляр на стол.

«Раньше она его скрывала. Теперь не будет,» — подумал я. — «Зверь укрощен и теперь никому не причинит вреда».

После этого случая Вера уже не скрывала от меня свои занятия со стилетом. Когда мы просыпались, она надевала на ночную рубашку свой легкий халатик, повязывала поясок, доставала футляр со стилетом, садилась на стул и ждала пока я оденусь и уйду на зарядку с Генрихом. Я целовал Веру и смотрел в ее зеленые, еще чуть заспанные глаза.

— Иди, — говорила она. — Мне надо успокоиться. Ночью приснился плохой сон.

Я уходил и по дороге на палубу думал, а зачем я занимаюсь зарядкой? Мне тоже приснился плохой сон?

В общем, я решил еще раз попытаться почувствовать то, что чувствовал во время нападения японцев-заговорщиков на консульство. Я заранее предупредил Генриха, что задержусь, и утром остался с Верой, чем немного удивил ее.

— Солнце мое, — сказал я. — Мне надо кое-что проверить.

Заметив, что она хочет начать расспросы, поспешил добавить:

— Не спрашивай пока, ладно? Потом все расскажу. Отложи пока стилет.

Я взял у нее из рук нож и положил на стол. Мы стояли друг напротив друга. Она — в своем легком одеянии, и я — в своем китайском костюме.

— Толкни меня кулаком, — попросил я. — Также, как ты колешь стилетом.

Вера улыбнулась и ударила меня своим кулачком в грудь. После Генриха с его палкой, это было почти нежно. При этом Вера слегка качнулась вперед. Я шагнул вперед и приобнял ее за талию. Ее кулачок все еще упирался мне в грудь.

— Это что, такая игра? — спросила Вера.

«С молодыми женщинами еще труднее, чем с подростками,» — подумал я.

Вера явно хотела объяснений.

— Помнишь я рассказывал тебе об инциденте в консульстве? — спросил я.

Вера кивнула.

— До этого я никогда не стрелял в людей, — стал я объяснять. — Вот сейчас я тебе рассказываю, и сам не верю, что это было со мной.

— Так может, это был не ты, а …? — в глазах Веры было уже не удивление, а беспокойство.

— Нет. Деклера давно нет, — сказал я. — Есть только я, милая. Это было что-то другое. Это я и хочу проверить.

— Ладно, еще раз ударить? — Вера сделала шал назад.

— Да, но только, когда я опущу руку, — сказал я.

Я поднял раскрытую ладонь вверх и помахал ею, словно приветствуя Веру.

— Хорошо, — сказала она. — Я жду. — Ее лицо стало серьезным.

И что-то произошло. Я смотрел на Веру, и в который раз меня охватывало чувство радости, что это моя женщина, и что никакая другая мне не нужна. Но одновременно я слышал шаги в коридоре и почти видел пожилую даму из соседней каюты, которая ковыляла на утренний променад на палубу. А еще слышал все звуки, которые издавал корабль. Вот это — пыхтит один из корабельных паровиков, вот это — скрипят шарниры рулей, когда их тянут за тросы поворотом штурвала из капитанской рубки. А это — чуть кашлянул штурман, а потом его руки снова заскользили по карте, издавая характерное шуршание. Дальше я не стал прислушиваться и опустил руку.

Вера ударила. Нет, я не видел движения ее руки, как в замедленном кино. Ничего подобного. Я увидел другое. Я слишком рано шагнул в сторону, и кулачок Веру изменил направление.

«Хитруша,» — подумал я. — «Ты все же хочешь попасть в меня. Сделай одолжение».

И подставил грудь под ее удар.

— Не получилось? — спросила Вера.

— Давай еще, — не своим, хриплым голосом сказал я.

Вера снова шагнула назад, а я поднял руку и прислушался. Ничего не изменилось. Звуки и ощущения никуда не ушли. И я опустил руку.

На этот раз я не торопился. Каким-то внутренним чувством я понял, что сейчас кулачок Веры вновь достанет меня. Тогда я шагнул в сторону и развернулся. Это движение сильно отдалось в мышцах, словно кто-то решил их резко и без разминки растянуть. Верин кулачок только чиркнул по моей груди. Вера не ожидала от меня такого подвоха и провалилась вперед. Она, наверное, бы упала, если бы я не подхватил ее и не прижал к себе. Мой нос уткнулся в густые волосы девушки, одна из ее заколок ткнулась мне в щеку, и посторонние звуки ушли.

— Так не честно, — недовольным голосом сказало мое солнце, развернувшись ко мне. — Как ты это делаешь?

— Не знаю, — честно признался я. — Может быть, благодаря тебе?

— Не подлизывайся, — сказала Вера и слегка оттолкнула меня. — Иди на свою зарядку. Мне тоже надо позаниматься. Я подготовлюсь и в следующий раз не промахнусь.

Я вышел на палубу. Сел на одиноко стоящий стул-шезлонг у трубы.

«Значит, «это» — не наваждение,» — констатировал про себя я. — «Это» можно вызывать и «этим» можно пользоваться».

От непривычной нагрузки все мышцы тела гудели. Особенно ноги. Я стал кулаками постукивать себя по бедрам, не обращая внимания на удивленные взгляды проходящих мимо пассажиров.

«Интересно, чей это подарок?» — подумал я. — «Деклера? Или … впрочем, какая разница! Надо сказать «спасибо» и пользоваться».

— Спасибо, — вслух сказал я.

Подарки всегда получать приятно. Неожиданные особенно. Правда, когда получаешь такой подарок, почти никогда не приходит в голову, что за него придется дорого заплатить.

После окончания шторма все потянулись на палубу. По слухам, нам оставалось не больше трех дней пути. Возможно, поэтому никто из пассажиров не пытался тесно общаться. Поздоровались, обменялись мнениями о погоде и дальше — наматывать круги по палубе.

Джеймс Томпсон, с которым я познакомились еще на «Пасифике», находился в привилегированном положении. Знакомство с ним длилось чуть больше, чтобы не ограничиваться разговорами про погоду, но все же чуть меньше, чтобы уже наскучить друг другу. Кроме того, наш небольшой совместный проект также способствовал сближению.

В один из дней я стоял на палубе рядом с Верой. Мое солнце рисовало успокоившееся море, а я любовался и морем, и Верой. Подошел Томпсон. Поздоровался. Сказал пару комплиментов Вере. Ожидаемо предложил мне сходить вместе с ним в бар. Также ожидаемо получил мой отказ. А потом Томпсон предложил посмотреть на тот экземпляр «Телевизора», который ему по моей модели сделали на «Пасифике», и я согласился.

В каюте Томпсона было неопрятно. Я бы предпочел посмотреть «Телевизор» на палубе, но Томпсон секретничал, не хотел до поры времени выносить наше «чудо-устройство» на широкую публику. Вдруг стащат секрет! Ведь «Телевизор» еще не был даже запатентован.

Механик «Пасифика», к которому Томпсон обратился по моему совету за помощью, постарался на славу. Все было выполнено из тонкого, вороненного железа. Смотрелось солидно и красиво.

— Как вам? — спросил Томпсон.

— Отлично! Такое можно уже продавать, — искренне ответил я, а потом все же не удержался, подошел к иллюминатору и открыл его.

Хозяин каюты предпочел не заметить моего самоуправства.

— Только вот картинка…, - сказал Томпсон и скорчил жалостливую гримасу.

Картинка, а вернее бумажная полоса, на которой был изображен кот Том, бегущий за мышонком Джерри, поистрепалась.

«Не бросать же хорошего человека в беде!» — подумал я. Томпсон неплохо заплатил мне за идею и модель «Телевизора». Кроме того, промышленник был любителем поболтать, и от него я узнал много бытовых подробностей из жизни людей девятнадцатого века. Бумага у меня еще оставалась, поэтому я сказал:

— Я нарисую вам еще несколько таких полос.

— Сколько это будет стоить?