В сумерках, после ужина в ресторане корабля, Ева и Луи стояли у борта корабля и с его высоты рассматривали Порт Саид. У берега стояло множество самых разных лодок. На берегу — красивое, двухэтажное, здание с тремя куполами. Чуть дальше, то ли пожарная каланча, то ли мечеть. А между ними россыпь маленьких строений. Некоторые из них еще могли носить гордое имя «дом», но большинство тянули лишь на «сарай». Все краски, которые когда-то покрывали лодки, дома, сарайчики, были давно выжжены палящим солнцем, отчего все было примерно одного цвета: блеклым, серо-белого оттенка.

— Ты знаешь, Луи, — задумчиво сказала Ева. — После хорошего ужина даже этот городишко выглядит привлекательно.

— Интересно, да? — журналистка повернулась к своему спутнику. — Желудок пустой, и все кажется мрачным. Поел — и уже смотришь на мир с надеждой и уверенностью. Что скажешь, Луи?

— Скажу, что вы не зря выбрали профессию журналиста, Ева.

— Ха! — сказала журналистка. — Я еще и не так могу сказать. Вот, ты знаешь, что самое хорошее в нашем сегодняшнем положении?

— ?

— Объясняю, — Ева взяла своего спутника за руку. — Я рада, что ты рядом, и скучаю по тем двум дням, что провела в твоем замке. Но… но самое хорошее в нашем положении то, что мы слишком далеко от твоего дома. Меньше соблазна все бросить и вернуться.

— Мне немного грустно, — сказал Луи.

— Не грусти! У нас все впереди и твой дом тоже, — улыбнулась Ева. — Не понимаешь? Земля же круглая! А еще образованный! Возвращаться мы не будем. Будем двигаться вперед и в конце концов снова окажемся на пороге твоего дома, а ты пригласишь меня в гости.

Ева сжала руку молодого человека. Он ответил ей таким же пожатием.

«И это все?» — подумала Ева. — «Эх, ты, Луи! У тебя снова был хороший момент обнять и поцеловать девушку, и ты опять его упустил». — А вслух сказала:

— Все! Идем спать.

После Пинанга Индийский океан окунул «Ливерпуль» во влажную жару. Теперь жаркие дни при переходе из Йокогамы в Гонконг, а потом в Сингапур казались прохладными, осенними вечерами. Днем, на палубе ветер уже не приносил прохлады. От его дуновения только сохла кожа на лице, а нижняя рубашка становилась влажной и липла к спине. От жары Тереза уже привычно спасалась в каюте. Ночная рубашка на голое тело и пеньюар сверху — вместо обычной одежды, а открытый иллюминатор и щель под дверью создавали сквозняк, который хоть как-то охлаждал воздух вокруг.

Еще Тереза много пила воды. По совету Деклера, она просила стюарда приносить только кипяченую воду, а в саму воду добавляла немного белого вина. То ли от жары, то ли от того, что в выпиваемой воде было вино, Тереза окончательно плюнула на приличия. Стюарда она встречала, как и была, в ночной рубашке и пеньюаре. В таком же виде ходила в дамскую комнату. Европейцев, если не считать капитана с помощником и Деклера, на корабле не было, а остальным было все равно.

Принятые меры по борьбе с жарой позволили Терезе снова взяться за работу. Расслабляться было нельзя. Теперь, можно сказать, она работала на три газеты: «Дейли телеграф», еженедельник «Ансверз» и, что оказалось для Терезы неожиданностью, некие «Московские ведомости» из далекой и морозной России. Почему Деклер отправил и в эту газету предложение о сотрудничестве? Понимают ли они по-английски? Однако, даже сами мысли про эту холодную страну немного уменьшали окружающую Терезу жару, и она смирилась с тем, что будет отправлять свои статьи и туда тоже. Кроме того, Тереза с самого начала решила, что продолжит отправлять материалы в «Метрополитен». Может быть, они, несмотря на разрушения, найдут способ их публиковать?

В «Дейли телеграф» Тереза решила отправлять путевые заметки: какие города и моря проехала, что видела. Для этой газеты она приготовила пару заметок о посещении Пинанга. В них она описывала юных местных мамашек с младенцами на руках и деревню на сваях на берегу лагуны.

В еженедельник «Ансверз» Тереза решила направлять статьи «Портреты из кругосветки», о тех интересных людях, которых она повстречала в пути. Уже была написана статья о миссис Бертон, этой отважной и любознательной женщине, которая уже второй год путешествует по Востоку.

Какие материалы писать в «Московские ведомости», Тереза не знала. Она легко могла представить у себя в голове того, кто читает «Дейли телеграф» или «Ансверз». Этакий серьезный мужчина, в костюме и шляпе-котелке за чашечкой кофе. Тереза хмыкнула. Мужчина в ее воображение оказался похож на Полковника, с которым она была знакома в Сан-Франциско. Образ Полковника казался очень далеким, словно из другой жизни.

«Прошло-то меньше месяца,» — подумала Тереза. — «А как будто я плыву уже вечность».

К тому же, она отметила, образ Полковника потерял свою былую привлекательность. Раньше он у нее ассоциировался с мрамором или гранитом. Крепкий, надежный. Сейчас внутренний взор Терезы подметил у Полковника и небольшое брюшко, которое плотно облегал жилет, и слегка кривоватые ноги. По сравнению с ласкарами, которые сейчас работали полуголыми где-то наверху на палубе, Полковник выглядел так себе. А если снять с него костюм и нарядить в те же короткие штаны, что и на матросах, то он будет, наверное, просто смешон. Тереза сама не заметила, как мысленно проделала с Полковником операцию раздевания. Сначала ужаснулась содеянному, а затем рассмеялась от увиденного. На фоне ласкаров Полковник явно проигрывал.

«А Энтони?» — подумала Тереза. Она все чаще про себя называла Деклера по имени. — «Он каков?»

В голове всплыл образ любимого человека. Она медленно сняла с него европейскую одежду и нарядила в брючки матросов. Широкоплечий и жилистый — Энтони не походил на ласкаров. Не было у него таких, как у матросов «Ливерпуля» блестящих, бронзовых от солнца мышц. Но и на Полковника он совершенно не был похож. У ласкаров была какая-то первозданная элегантность. Но зато у Деклера была основательность. Если матросов можно было сравнить с дикими кошками, то англичанину больше всего подходил образ быка, тянущего тяжелый плуг. Кроме того, в Сингапуре, когда Энтони вышел на палубы, она заметила, как уважительно смотрели на него ласкары.

«Да, он таков!» — подумала Тереза. — «Как же здорово быть пишущим человеком! Можно представить себе образ любимого человека, как бы он далеко от тебя не находился и наслаждаться его обществом».

В дверь постучали. Тереза вздрогнула. Это был их с Энтони условный стук.

— Мисс Одли, вы здесь? Это я, Деклер.

— Да, мистер Деклер, — Тереза с сожалением отметила, что они снова перешли на официальный стиль общения.

Когда после той отвратительной драки Энтони, побитый, но не побежденный, лежал в кровати, неловко перебинтованный своим воспитанником, ей показалось, что они стали как-то ближе. Не случайно же он несколько раз оговорился, назвав ее Терезой, вместо привычной «мисс Одли». Что это было? Проявленная слабость в минуту страданий или просто вырвалось ранее тщательно скрываемое? И вот сейчас, снова «мисс Одли» и «мистер Деклер»!

— Как вы себя чувствуете? — спросила Тереза. Если бы стучал стюард, она бы открыла дверь, сделала заказ или наоборот позволила поставить на стол ранее заказанное. Но открыть дверь Энтони и предстать перед ним в своем легком одеянии… Нет, она пока к такому совершенно не готова!

— Мне уже лучше, и я хотел бы продолжить наши встречи, мисс Одли, — сказал Деклер.

— Я согласна, — голос Терезы предательски задрожал. Она очень соскучилась по этому человеку.

— Давайте, встретимся на палубе утром, — предложил Деклер. — По раньше, пока солнце не так припекает. Часов в шесть.

— Хорошо.

— Тогда до завтра, мисс Одли.

— До завтра, мистер Деклер.

«Эх, ты,» — сказал в ее голове образ Дженни. — «Надо было открыть, чтобы он увидел такую красоту».

«Я не такая, как ты» — ответила образу подружки своей юности Тереза.

«Такая же, такая же» — заявила воображаемая Дженни. — «Была бы другой, не пошла смотреть на негров-любовничков».