Тереза вздохнула. Хорошо, конечно, быть пишущим человеком, способным порождать в своей голове различные образы. Но они, эти образы, бывают порой такими бесцеремонными.

После суда в Сингапуре, вернувшись в каюту, я все не мог поверить в счастливое окончание разбирательства. Просто сидел на стуле у иллюминатора и ждал Генриха, который должен был помочь мне раздеться. «С чем там расстается человечество смеясь?» — пришла мне в голову где-то слышанная фраза. — «С прошлым, кажется». Примерно так и у меня получилось.

Пришел Генрих. Помог мне переодеться и занять вынужденную, полусидячую позу в кровати. По моей просьбе, он поставил мою шляпу ближе к двери. Я решил попробовать метать карты на большее расстояние.

— Я еще нужен вам, мистер Деклер? — спросил Генрих, протягивая мне колоду карт.

— Приходите примерно через час, — сказал я. — Соберешь карты.

Генрих кивнул и убежал наверх, на палубу.

Я остался один и, несмотря ни на что, ждал грозного стука в дверь и стражей, которые бы увели меня в какое-нибудь плохое место. Я успел разбросать все карты, когда почувствовал, как судно начало двигаться. Потом пришел Генрих, собрал карты и рассказал, что «Ливерпуль» поднял якорь, и небольшой паровик стал оттаскивать его от пирса.

«Ну, что?» — подумал я и усмехнулся. — «Мы ушли от проклятой погони, перестань, моя крошка рыдать».

Генрих где-то успел переодеться. На нем были такие же короткие штаны, как и на матросах «Ливерпуля», а свой китайский костюмчик он аккуратно развесил на стуле.

На мой удивленный взгляд, он ответил:

— Старший ласкар будет показывать мне, как брать рифы.

— Я что это такое? — спросил я.

— Не знаю, — легкомысленно ответил Генрих. — Потом расскажу.

Генрих убежал, я вновь взял в руки колоду карт. Входить в новое, открытое мной, состояние оказалось легко. Дыхание, расслабление — и звуки, рвущиеся со всех сторон в мою голову, говорили, что я уже «там, где нужно».

Со звуками получилось «договориться». В соседней каюте, кто-то беспрерывно кашлял. Этот кашель бил по моей голове так, словно я сам заходился в приступах. В какой-то момент я уже не мог терпеть и попробовал отмахнуться от этих навязчивых звуков, даже провел рукой по правой стороне головы, словно убирая что-то. Именно там, справа от меня находилась каюта с кашляющим пассажиром. И тогда кашель исчез. Нет, я его слышал, но словно вдалеке, что меня вполне устроило.

Я понял, что могу управлять этой звуковой вакханалией, поэтому отложил в сторону карты и стал двигать руками, насколько мне позволяла боль в боку. А потом пришел образ. Большой звукооператорский пульт, и я двигаю ползунок на нем. От этого звук становится то сильнее, то слабее. Звуков было много, но на каждый я мысленно представил такой ползунок. Запоминать, какой звук, каким ползунком регулируется, не было необходимости. Чем сильнее был звук, чем сильнее пульсировал ползунок. Я мысленно двигал ползунок, пульсирование уменьшалось, а сам звук становился тише. Взять бы тот же кашель. Его ползунок сейчас лишь слегка подрагивал.

В конце концов я оставил слышимыми только шум ветра и поскрипывание мачт. Пусть будет соответствующий звуковой антураж. Еще оставил на небольшой громкости звуки непосредственно за дверью каюты, чтобы знать, кто приближается. После этого снова взял колоду карт в руки.

Без толпы звуков в голове бросать карты было значительно приятнее. Если закрыть глаза, то легко можно было представить, что я сижу где-то на палубе. Еще бы ветерок и было бы полное наслаждение. Представляя все это, я, не особо задумываясь над тем, что делаю, метнул карту. Карта вращаясь полетела к шляпе и благополучно приземлилась на ее дно. После этого я открыл глаза и только тогда понял, что метнул карту с закрытыми глазами.

Карта лежала в шляпе. «Как такое возможно?» — меня прошиб пот, и я вывалился из своего загадочного состояния. Осторожно, чтобы не побеспокоить больной бок, вытер пот со лба.

«А, с другой стороны, почему невозможно?» — стал я рассуждать. — «Находим же мы кончик носа с закрытыми глазами, касаясь его пальцем». При прохождении различных комиссий я не раз выполнял по просьбе врачей это действие. Скорее всего, я запомнил расположение шляпы, сохранил ее образ в голове, и просто «дотронулся пальцем до носа».

«Значит, ничего особенного?» — спросил я себя и сам же ответил. — «Значит, ничего особенного».

С движущейся шляпой, а тем более человеком такое, наверное, не получится. В памяти будет старый образ, а нового я не буду видеть.

«Звуки!» — пронеслось в моей голове. Я вскочил с кровати и, не обращая внимания на боль в боку, заходил по каюте.

Звуки! Я слышу мельчайшие звуки. Я могу на них настроиться. Звуки смогут создать мне новую картинку. Я ее буду видеть даже с закрытыми глазами.

Боль в боку все же вернула меня в постель. Возбуждение постепенно прошло. Если подумать, то во всем этом не было ничего чудесного, кроме того, что я стал лучше слышать окружающий меня мир. У человека, потерявшего зрение, обостряются другие органы чувств. У меня это произошло без потери зрения. Интересно, у Деклера были такие способности? Стив Уолш что-то говорил, что Деклер на ринге быстро двигался. Или эта способность появилась уже после моей «встречи» с ним?

За этими мыслями меня застал Генрих. В ласкаровских шортах, с мокрыми волосами и радостной улыбкой на лице он что-то мне говорил про рифы, гроты, ветер и паруса, но я даже не пытался во все это вникать. И еще я подумал, что сегодня, под жарким южным солнцем он точно обгорит и завтра уже мне придется его лечить.

Генрих не обгорел. Во второй половине дня я заставил его остаться в каюте, объяснив причину. Он вроде бы все правильно понял, но, все равно, выглядел недовольным. Но его недовольство длилось недолго. Я подключил его к своим экспериментам.

Я попросил Генриха взять шляпу и стоять на одном месте. Сам же внимательно посмотрел на мальчишку и постарался запомнить его образ в своей голове. Невысокий мальчик, растрепанные волосы, лицо недовольное, шляпу держит кривовато.

«А теперь перехожу в «сон»», — так я стал называть свое новое состояние. Коротко и мечтательно.

«Сон» послушно пришел и наполнил голову звуками. Я закрыл глаза, а звуки разделил на нужные и не нужные. Не нужные заглушил, на нужных сосредоточил свое внимание. В результате услышал, как дышит Генрих, как шуршит штаниной о штанину, переминаясь с ноги на ногу. Потом резанул сильный звук. Генрих шмыгнул носом.

Насмотревшись и наслушавшись вдоволь, я открыл глаза и бросил карту. От неожиданности Генрих дернулся в сторону. Но, то ли он двигался слишком медленно, то ли его движение было учтено моей рукой, но брошенная карта оказалась в шляпе.

Генрих вытаращил глаза.

— Здорово! Мистер Деклер, а меня научите?

Я не стал расстраивать мальчишку и пообещал, хотя и не был уверен, что этому можно научить.

Так мы и прозанимались до ужина. Генрих стоял, а я метал карты. Потом Генрих медленно двигался, а я снова пытался попасть картой в шляпу. А потом я все это делал с закрытыми глазами и ни разу не промахнулся. Генрих уже не восклицал, когда очередная карта попадала в шляпу. А через какое-то время эта «игра», как видно ему наскучила.

— А, давайте, — предложил он. — Вы закроете глаза и не будете знать, в какую сторону я двинусь?

— Только глаза я вам завяжу, — тут же добавил он.

«Он подсматривает»,» — видимо другого объяснения происходящего у Генриха не было.

Глаза Генрих завязал мне носовым платком. Узел получился тугим и чувствительно стягивал голову. Но мой «сон» помог отключиться и от этих ощущений. Я сосредоточился на Генрихе.

Звуки, издаваемые Генрихом, не хуже световых волн, рисовали мне движения мальчика, а память воссоздавала окружение, в котором он двигался. Вот он остановился у двери. Вот ворочается его голова, а я слышу шелест его отросших волос. Видимо, думает, куда ему двинуться.