Уже стало интересно и Даниэль вскочил с дивана, буквально наваливаясь на Оливию:

— Значит ты мне расскажешь, что происходит на борту самолета, пока я глух и слеп.

Она улыбнулась, махая перед ним горячим утюгом и он отпрянул назад:

— Запомни, никто не хочет лишиться своего места. Никто никогда не скажет правды, все будут скрывать ее. Я тоже не буду кричать направо и налево, что сплю с тобой. Все мы идеальны, мы все соблюдаем прописанные правила в договоре. Мне ничего не известно, я слышу только про связи между нашими с людьми из других экипажей.

— Арчер и Нина?

— Твой Арчер кобель, — начала заводиться Оливия и Даниэль взял из ее рук горячий утюг:

— Их отношения ни наше дело. А что касается остальных, пусть что хотят то и делают, я, как капитан, закрою на это глаза, а, как человек, порадуюсь за них.

— Боже, — вздохнула девушка, — я удивляюсь, как у тебя такой порядок в экипаже. Хотя, может за твое понимание и «закрывание на все глаза» они и уважают тебя.

Даниэлю понравились ее слова, он предполагал, что это так, но с ее губ это звучало сладко.

— Я просто думаю о людях. И дело не в «закрывании глаз», Оливия, я отстаиваю их интересы, бьюсь за них. Я многие годы завоевывал их доверие и видимо, это дало результат.

Девушка была с ним согласна. Она не слышала ни одного негативного отзыва о нем из уст людей их экипажа. Они восхищались им, с грустью провожали его в долгий отпуск и с радостью встречали. Они были недовольны, когда вместо Даниэля ставили другого капитана. И только она радовалась этой замене.

— Они уважают тебя, — она взяла из его рук утюг и продолжила гладить.

Удовлетворенный ее словами, Даниэль все еще смотрел на нее. Услышать такие слова было важным ему. И дело не в гордости и крутости, он никогда не зазнавался своими погонами, дело в человеческих качествах— в понимании, уважении к своему экипажу.

Он следил за каждым ее движением, как аккуратно и осторожно она проглаживала белоснежную ткань его рубашки, нежно касаясь ее пальцами. Эта картина взорвалась бурей в его мозгу, и он вновь выхватил утюг из ее рук, испугав девушку. Она удивленными глазами посмотрела на него и тут же нахмурила брови. Это тоже было мило. Теперь все, что бы не делала Оливия Паркер было для Даниэля возбуждающим. Ни на секунду он не пожалел о том, что остался у нее. Он жалел лишь об одном— времени оставалось мало. Завтра снова рейс и снова они будут друг другу чужими. Снова тихий стук в дверь его номера и нежный взгляд ее глаз. Его снова поглотит небо утреннего рассвета. Надо только подождать. Но еще есть немного времени, чтобы насладиться этой девушкой вдоволь, чтобы не думать о ней весь полет. Впереди целая ночь и этого должно хватить.

Он притянул ее к себе, шепча губами возле ее губ:

— К черту рубашку.

Оливия тут же выпустила ее из рук, чувствуя жар и озноб одновременно. Разве такое возможно, чтобы человек лишь одной только близостью вызвал всю эту гамму ощущений? Почему она хочет его бесконечно? Почему дня, проведенного наедине с ним, мало? Почему этот мужчина Даниэль Фернандес Торрес? Почему она попросила уйти Патрика, ни капли не пожалев об этом? Почему жизнь так не справедлива?

Вопросы крутились в мыслях, как вихрь, создавая поток беспорядка. Но как только губы Даниэля коснулись ее губ, в голове стало пусто и простонав, Оливия осознала, что перестала дышать. Она стала куклой в его руках, отдавая себя полностью ему. Ее тело уже не принадлежало ей. Он подчинил его, забрал без остатка. Она сгорала, окунаясь в вулкан раскаленной лавы, в которое он завлекал ее. Хотелось бесконечно ощущать эту страсть и остановить время на этом моменте. Но время невозможно остановить, а значит, надо наслаждаться каждой секундой, что оно дарило им сейчас.

Утро ворвалось в комнату, принося суматошный день. Даниэль застегивал пуговицы на рубашке, одновременно звоня по телефону в центр полета и делая глоток кофе, что принесла ему Оливия. Откинув телефон на диван, он схватил галстук:

— Я уйду раньше, мне надо зайти к Кариму, встретимся на брифинге.

— А потом встретимся в Бангкоке, — прошептала Оливия, застегивая пуговицы на своей блузке.

Даниэль обернулся:

— Да, в Бангкоке, — он подошел к ней, целуя в щеку, — у тебя накрашены губы. Ненавижу эту помаду.

Девушка улыбнулась, проводя по гладко уложенной гульке, наощупь определяя, что с волосами все в полном порядке:

— Еще одно правило нашей авиакомпании— губы должны быть накрашены.

Даниэль выругался, снимая пиджак с плечиков и беря фуражку со стола, бережно положенную Оливией. Времени оставалось мало, радовало только то, что ехать до аэропорта совсем недалеко:

— Я пошел, — он взял чемодан за длинную ручку и открыл дверь, но остановился, — я буду скучать, Ливи.

— Шесть с половиной часов, Даниэль, — девушка подошла к нему, касаясь нашивки в виде крыльев на его черном пиджаке, — и целая ночь в Бангкоке.

Теперь перед ней стоял капитан, пилот, при форме с погонами. Тот самый Даниэль, с которым она всегда ругалась, которого толкнула в бассейн с холодной водой, которого накормила персиками и чесала его спину, думая, что он умрет от аллергии. Тот самый Даниэль, который говорил ей вредности и делал гадости, который превратил ее первый рейс в ад, который напоил ее до полусмерти, а потом всю ночь возился с ней, приводя в чувства. Капитан, которого она хотела ни смотря на все это, гордый, красивый мужчина, которого судьба превратила в ее любовника.

— Уговорила, — улыбнулся он, встречаясь с ней взглядами, — ради этого я готов ждать шесть часов.

Ему хотелось ее поцеловать, но видя накрашенные губы красной помадой, он вновь выругался в адрес авиакомпании "Arabia Airline" и вышел из квартиры.

Резко стало пусто и тихо. Одиноко и холодно. Оливия грустно вздохнула, направляясь к окну на кухне. Она выглянула на улицу, и улыбка коснулась ее губ— Даниэль садился в машину, помахав ей рукой. Он садился в Мазерати, которая являлась бельмом среди старых Тайот и Ниссанов. Но это Дубай. Такой микс часто встречался в этом городе.

Непривычно быстро Даниэль доехал до аэропорта, решив, что купит квартиру где — нибудь поблизости, желательно поближе к Оливии. Лучше в ее доме. А еще лучше на одном этаже с ней. Он улыбнулся, выходя из машины, ловя себя на мысли, что всю дорогу думал о ней. Еще одна мысль тут же посетила его— ему приятно о ней думать. Впервые за несколько месяцев он понял, что жизнь насыщена яркими красками. И хоть небо было по прежнему голубым, в лучах утреннего солнца, оно его ослепляло. Было сложно смотреть под ноги, и Даниэль остановился, устремив взгляд вверх, рассматривая безоблачные просторы.

— Как зовут девушку, которой удалось завоевать твое внимание на целых две ночи? — голос Марка заставил лазурное небо превратиться в серый асфальт.

От неожиданности Даниэль растерялся, не зная, что ответить. Неожиданным стало все- и Марк, и его вопрос:

— Что ты делаешь здесь в такую рань? — Выкрутился он, вопрос прикрывая вопросом, — до брифинга еще час.

— Сегодня к удивлению, нет пробок, доехал слишком быстро. А что ты делаешь так рано в аэропорту? Я думал, ты опоздаешь, — Марк улыбнулся, — так как зовут девушку, Даниэль? У нее есть имя?

— Есть, — Даниэль покатил чемодан к входу в здание, пытаясь протянуть время и понимая, что ответить придется, — я сдал экзамен, Марк.

Он выкрутился, отвлекая внимание второго пилота от своей личной жизни. Можно было наврать имя девушки, придумать ее внешность, нафантазировать род занятий, даже приплести собачку в ее сумочке. Но Даниэлю не хотелось ни врать, ни придумывать. Его устроило бы обычное равнодушие Марка к этому вопросу. Он просто не хотел о ней говорить.

Марк присвистнул, хлопнув капитана по плечу:

— Вот, черт, Даниэль и ты молчишь? Ты должен был кричать об этом на весь аэропорт.

— Это странный результат, Марк, — Даниэль остановился, рукой залезая во внутренний карман пиджака и доставая оттуда конверт. Он протянул его второму пилоту и тот быстро вытащил из него бумагу.