У нордов есть негласное правило: в походе слово хёвдинга — закон. Это на берегу за кружкой пива хирдман может сказать что-то против, посмеяться или даже поспорить, но в море и во время боевой вылазки прекословить нельзя.

Пока «Сокол» шел морем, псы Хундра молчали. Они не знали, куда плыть, если всюду бесконечные волны и бесконечное небо, не умели ставить парус и страшились глубины. Все хирдманы, невзирая на происхождение, выучили корабельные команды на нордском, запомнили свое место и дело во время гребли, шторма и ходьбы под парусом.

Помимо этого Дометий усердно учил нордские слова, донимая Хальфсена, Милия и Феликса. Уже через седмицу он старался говорить только по-нашему, хоть и короткими рублеными фразами.

Бойцы Арены или, как я начал их называть по прозвищу Дагейда — львята, хоть многого не умели, зато тянулись, спрашивали про наши былые подвиги, проникались духом хирда.

Псы же, подопечные Хундра, за исключение двух-трех воинов, замкнулись внутри себя. Я видел, что самого Хундра они ни во что не ставят, но и поменять его не мог. Не на кого.

Потому я ждал. Ждал и надеялся, что никто из моих ульверов не умрет во время следующей вспышки недовольства.

Мы поднимались по руслу реки Лушкарь. Она неспешно влекла свои воды по зеленой равнине, питая окрестные болота. Здесь редко встречались отмели, так что даже наш изрядно погрузневший «Сокол» без опаски шел вперед. Но нет-нет да попадались изредка деревья, упавшие в воду, а то и полусгнившие бревна. Один раз мимо проплыла соломенная крыша, то ли сорванная внезапным ураганом, то ли смытая во время весеннего паводка. Так что даже на полноводье мне нужно было внимательно вглядываться в реку, держать кормило и управлять гребцами.

Тогда-то и случилась первая стычка. Один из псов вроде как не услышал или не понял команды. Я осторожно обошел встречный плавник, затем, убедившись в чистоте русла, передал кормило близсидящему Херлифу, подошел к оплошнику. Тот поднялся, нагло глядя мне в глаза. Уж не знаю, думал он оправдываться незнанием нордского или плохим слухом, только я не дал ему сказать и слова — со всего маху влепил затрещину так, что он чуть не вывалился за борт. Хельт привычно схватился за пояс, да вот беда — я так и не вернул псам ни мечи, ни даже ножи. А ульверы уже вскочили на ноги, вытащив оружие.

Не сводя взгляда с побагровевшей рожи ослушника, я заорал:

— Хундр!

— Да, хёвдинг! — тут же откликнулся норд.

— Твой воин плохо знает команды. Обучи его как следует!

— Да, хёвдинг.

— В другой раз я отрублю тебе палец.

— Да, хёвдинг, — упавшим голосом отозвался Хундр.

— Вепрь, верни оружие, но только ему одному.

Нельзя сказать, чтобы я не понимал псов. Зачем подчиняться какому-то мальчишке, если можно его убить, забрать себе и корабль, и богатый груз? Тут не море, а река, не заблудишься. Уж до Холмграда как-нибудь доберутся, там распродадут товары, поделят золото и разойдутся. Среди псов были и живичи, так что как-нибудь договорятся. Да даже если бы и не было, холмградские купцы часто ходят в Гульборг и худо-бедно фагрский знают.

Да и я сглупил: пообещал отпустить в Альфарики всех, кто пожелает. Сейчас же думал, что лучше всех оставить в хирде! Войти в Хандельсби не жалкими двумя десятками воинов, а целой полусотней! Да еще половина которой — хельты. Не всякий ярл может похвастаться такой дружиной! Тогда мое слово на Северных островах будет наравне со словом какого-нибудь Скирре.

А еще лучше — сотня хирдманов. Тогда и на Раудборг можно замахнуться.

Только вот хирд уже не будет как прежний, Альриков, где все друг другу братья, где можно выпить с хёвдингом, дружески похлопать по плечу, позубоскалить над ним. Такое возможно лишь в небольшом отряде. Тут же придется вести себя иначе: ближе к Рагнвальду, чем к Альрику. Смогу ли я? И хочу ли?

Наутро выяснилось, что у Квигульва пропал поясной нож. Я с трудом удержался от гневного взгляда на псов, натянул корявую улыбку и сказал:

— Ну, теперь до Холмграда будешь без ножа. Там со своей доли новый купишь.

Тот лишь удрученно покивал и продолжил вздыхать, осматривать землю возле себя, ощупывать штаны с обмотками. А вдруг завалился?

Я же подозвал Милия, шепнул ему кое-что, и бывший раб, как и каждое утро, принялся кашеварить. Он сам вызвался заниматься этим, понимал, что ни по рунам, ни по умениям не тянет на хирдмана, но обузой быть не хотел. Так что Милий взял на себя стряпню, помощь в лагере, а также ведал нашими припасами.

Когда густая ячменная каша с мясом дикой утки приготовилась, хирдманы с мисками потянулись к костру. Милий споро раскладывал еду и с каждым перекидывался добрым словом. Он чуял, с кем можно пошутить, к кому лучше обратиться с уважением, а кого стоит подбодрить.

После мы сели на корабль, отплыли на середину реки, а она тут была широка, разлилась на несколько тысяч шагов. Наш Стейн и пара клетусовцев вытащили луки, натянули тетивы, взяли стрелы, будто для охоты на уток. Несколько ульверов взяли мечи и принялись их начищать.

— Хундр, подь сюда! — негромко сказал я. А как только он подошел, крикнул: — Псов в воду!

Я уже пробудил стаю, к тому же Милий тайком передал Дометию, что надобно сделать после моего окрика. Благодаря Скирирову дару и ульверы, и клетусовцы точно знали, кто за кого возьмется. Лишь Дагейд со своими львятами остался на месте, не зная, что к чему. Их я в стаю пока не принял.

Вмиг все псы, кроме Хундра, повылетали за борт. Лучники тут же нацелились на них, да и мечники тоже не зевали.

— Хундр, скажи своим, чтоб не цеплялись за корабль. Иначе отрубим руки.

Побледневший норд прокричал то же самое на фагрском и для верности на сарапском.

— Любого, кто попытается доплыть до берега, подстрелим. Не насмерть, а так, чтоб кровило. Заодно узнаем, какие твари водятся в этой реке.

Хундр прокричал и это.

Двое псов, видать, плавать не умели, бестолково барахтались, взбивая кучу брызг, но скоро приладились. Гребли, конечно, чудно и нелепо, зато не тонули.

— Кто взял нож? — спросил я, глядя на Хундра. — Кто взял и кто подговорил взять?

— Я… я не знаю.

— Так узнай, иначе все тут останетесь. Твои люди нарушили два запрета. Первый — им нельзя иметь оружие. Второй — нельзя красть у своих. Я же свое слово держу: сохранил им жизнь, увез из Гульборга, почти доставил до Холмграда. Так почему они раз за разом идут против меня?

Хундр повернулся к реке и заговорил с псами. Многие отнекивались, отвечали, что и знать не знают ни о каком ноже, и вообще, может, Квигульв сам его выронил. Эх, как бы мне пригодился сейчас хирдман с умением различать ложь! Хундр угрожал, уговаривал, улещивал, но псы молчали. Точнее, не молчали, только и признаваться не спешили.

— Дометий! Пусть твой лучник подрежет кого-нибудь, — негромко сказал я.

Милий тут же повторил мои слова на фагрском погромче, чтобы слышали и те, кто в реке. Хельт-клетусовец тут же нацелился на самого дальнего от корабля. Какой догадливый! Это и угроза, чтоб не отплывали к берегу, и «Соколу» будет легче уходить, если впрямь какая тварь приманится.

— Погодь маленько…

Хундр выпалил еще несколько слов. И наконец один пёс всё же сдался.

— Я! Это я взял нож! — закричал самый юный из псов. Всего два с половиной десятка зим прожил!

Я грустно вздохнул. Прежде мне казалось, что он из тех, кто хочет быть в моем хирде, кто трудится в охотку и прислушивается к нашим разговорам.

— Только у меня его нет! Его забрал Турво́н! Он же и сказал его взять.

— Пусть подымаются на корабль, — махнул я рукой. — Все.

Мокрые и злые, псы хватались за опущенное весло и вскарабкивались на «Сокол» один за другим. Хундр подсказал мне, который из них Турвон: плечистый фагр с лысиной во всю голову и густой черной бородой.

Когда все псы оказались на борту и посмотрели на меня, я лишь кивнул. Волки услышали мое желание через стаю, и виновных вновь зашвырнули в воду. Только их двоих. В каждого тут же вошла стрела. Несколько взмахов весел — «Сокол» отлетел в сторону на полсотню шагов.