— По какой надобности сама смоленецкая княгиня пожаловала к нам?

— Хочу нанять твой хирд! — прямо ответила она.

Я даже растерялся, переглянулся со своими. Херлиф сидел с непроницаемым лицом, только ресницы чуть подрагивали. Тулле, как всегда, улыбался краешком рта, от чего казалось, будто он заранее всё знал и теперь лишь наблюдал за нами. У Агнея отвисла челюсть. Он и представить себе не мог, что наш хирд может позвать сам князь. Ну, пусть не князь, а его жена, но всё равно невероятно. Пистос же не видел ничего особенного: хирд для того и нужен, чтобы его нанимать для каких-либо нужд.

— Сейчас найм не ищу, — отказался я.

Теперь пришел черёд княгини удивляться. Видать, она и не предполагала отказа.

— Разве северные хирды не для того ходят по свету? Отдают свои мечи и топоры в обмен на золото. Ты не спросил ни про плату, ни про работу…

— Тому есть две причины. Первая — мы возвращаемся с найма на Северные острова. Вторая — в Альфарики в найм не иду. Нет у меня веры живичам.

— Может, выслушаешь, что прошу и что предлагаю? Вдруг да и передумаешь?

Путята проворчал что-то невнятное, но явно бранное.

А ведь княгиня не так молода, как показалось вначале. Румяные пухлые щечки придавали ей вид совсем молоденькой девицы, но сейчас я видел и еле заметные морщинки вокруг глаз и меж бровей, и горькие заломы возле рта. Словно она немало ночей провела без сна в беспокойстве.

— Хочу нанять твой хирд на все лето, вплоть до первого снега. Снедь, лечение и починка с меня. Жить будете в хороших домах. Плата — за весь срок каждому хускарлу по…

— До первого снега? — переспросил я. — А что потом? В Северное море не успеем уйти до льда, и придется зиму тут пережидать? Да еще и кормить хирдманов я буду из своей мошны. Какова бы ни была плата, я не хочу сидеть тут целую зиму.

Сказал и тут же мысленно выбранил себя. Мои слова прозвучали так, будто я согласен на работу и сейчас выторговываю лучшие условия. А ведь мне найм и впрямь не нужен. Зачем? Золото есть, люди есть.

— Тогда иное предложение сроком на седмицу-две, — твердо сказала Мирава. — Плачу разом четыре гривны золотом.

Гривна равна нашей марке. Если пересчитать на годрландские илиосы, выйдет под две сотни. И это всего за седмицу-две. Очень щедро. Так щедро, что даже подозрительно. Если мы задержимся тут на этот срок, ничего дурного не выйдет. Но почему такие разговоры ведет княгиня, а не сам князь? Это ведь он ведает казной и решает, нужны ли семь десятков воинов. Или это снова какая-то хитрость? Поманить глупых нордов золотом, а потом обвинить их в чем-то и погнать вон из княжества. Княгиня что-то обещала? Что с бабы взять… Напутала по глупости своей бабьей.

— Скажу прямо, княгиня. Найма не ищу, но твои посулы весьма щедры. Слишком щедры. Потому хочу знать, что за работа такая, за которую дают четыре марки золота. И даже так не обещаю, что возьмусь. Нет у меня веры живичам, особенно тем, что посылают на переговоры жен.

Княгиня приподнялась и пересела поудобнее, сложив пухлые ладошки лодочкой. Даже сейчас, в окружении незнакомых хирдманов, посреди луга, на цветастых подушках, она выглядела хозяйкой, той, кто носит на поясе ключи целого княжества.

— До нас доходили слухи о хирде, что прогневал водную владычицу, убил дочь Ведявы, обманом заманив в свои сети, — заговорила она нараспев. — И о пришлом хёвдинге, что несколько месяцев назад встал во главе прежде вольного Велигорода, потеснив старинные и уважаемые рода.

— Это был обычный найм на поимку твари. Причем наняла нас женщина-нордка. И не просто женщина, а воин, соратница, с которой нам уже доводилось сражаться бок о бок. Да, ее обманули тоже, но ее потери не сравнить с нашими. Она всего лишь перебралась в другие земли вместе с женихом, а нам пришлось бежать, бросив товар. Бежать без припасов, почти без серебра, без груза. И всё потому, что я поверил женщине.

Мирава Чеславдоттир выслушала меня с улыбкой:

— Правду говорят: если мальчика покусала собака, то он и мужчиной будет шарахаться от лая.

Я вспыхнул гневом, но заставил себя сдержаться. Мы на ее землях. Пусть скажет всё и уже уйдет из нашего лагеря, а мы завтра же начнем переход.

— Раньше Смоленец тоже был вольным городом, вокруг по болотам и лесам сидели лутичи, буйчи, варяне да вороничи. С запада каждые пять зим приходили игулы да друлинги. С севера давил богатый Велигород, полотский князь жадно поглядывал сюда, желая оторвать кусок. А смоленецкие рода никак не могли прийти к согласию, кому сколько воинов выставлять, какой силы да в какой броне. Купцы не могли свободно пройти ни по рекам, ни по зимним дорогам, всюду их поджидали лихие люди. Не было порядка на смоленецкой земле. Потому люд решил посадить на княжий стол достойного мужа, и хорошо, если у того мужа не будет интересов в других княжествах, зато будут обученные воины. Думали-думали и позвали на стол хёвдинга Святобоя. Но это прозвание ему дали уже здесь, а отец с матерью нарекли его Свеном.

Нордское имя заставило меня очнуться от дум, наведенных плавной речью княгини. Неужто в Смоленце князем был кто-то с Северных островов?

— Святобой навел порядок, пристрожил соседей, болотные племена привел под свою руку и стал собирать с них дань. Здесь же женился, родил сыновей и прожил всю жизнь. Мой муж, Данияр Свенссон, старший из сыновей Святобоя, помнит, откуда родом был его отец, привечает торговцев, воинов и скальдов с Северных островов, знает множество вис и песен. Потому и я, его жена, понимаю нордскую речь.

— И где же Данияр Свенссон нынче?

— Ушел со всей дружиной к реке Вязьма, дабы оборонить княжество от коняков.

— «Коняков»? — не понял я.

— Диких всадников, что идут с востока. Они себя называют «даланы́н кошлары́» — степные птицы. Вчера прискакал гонец с вестью, что коняки идут и с юга. Как они прорвались через леса Чернобора? Князь воротиться не успеет, да и не спокойно у него, потому я решила нанять хирд, что по воле богов остановился на наших землях в нелегкий час. По глупости обрадовалась, услыхав, что они пришли на драккаре, всё же сородичи князя! Видать, ошиблась.

Слыхать не слыхивал ни о каких Свенах-Святобоях. Может, если бы княгиня поведала, чьих был тот Свен, с какого острова да из какого города, я бы вспомнил. Но даже если бы и знал, что мне с того? Ну сидел норд на княжении в Альфарики, теперь его сын правит, но не бежать же на помощь каждому встречному норду? Единственное, что поменялось после слов княгини, — появилась уверенность, что здесь меня не обманут.

В чем-то Мирава Чеславдоттир права. В прошлый раз хирд был слишком мал и слаб, потому нас и смогли прогнать из Раудборга. А кто сейчас посмеет так сделать? Теперь не мы должны бояться, а нас! Вдруг я скажу, что оговоренная плата мала и нужно больше? Кто захочет воевать с хирдом в семь десятков воинов?

И золота она сулит немало. А еще мне хотелось испытать воинов в деле. Пока это одно название, а не хирд, нужна битва, и не надуманная, а настоящая.

— И куда ты думала послать мой хирд? Уж не в Смоленец ли?

Хвала богам, княгине хватило ума не улыбнуться. Она задрала подбородок, глянула на Путяту и сказала:

— В Смоленце высокие стены и храбрые жители, он устоит перед коняками. А вот деревни и города на юге княжества остались без защиты, но о том пусть Путята расскажет.

Я кивнул, и Лавр принес ковер с подушками для княжеского дружинника. Тот неловко опустился на корточки и кое-как примостился, то и дело ерзая задницей.

— Мы больше реками ходим, — медленно проговорил он, с трудом подбирая нужные слова на нордском. — Посуху дорог немного. Коли коняки идут с юга, им никак не миновать Звениславль. Вот там вы и встанете.

— Перед стенами или внутри?

— Перед стенами вы не выстоите. У этих коняков два сильных бога: один с конской головой, другой — с двумя парами рук, каждая держит лук со стрелами. Потому и дары они отвешивают такие: либо единение с конем, что тот понимает и слушается даже мысли всадника, либо меткая стрельба — хоть на скаку, хоть на бегу, хоть вверх ногами. Вне стен вас враз засыпят стрелами и растопчут.