Я крепко сжимал широконосое копье, пояс привычно оттягивали кольца толстенного каната из живичской пеньки, а внутри уже закипал азарт грядущей битвы. Только вот место для боя не особо удобное. Я-то ладно, уж Флиппи Дельфину вертеться угрём в воде не привыкать, а вот хирд близко подобраться не сможет — слишком уж опасен для кораблей фьорд возле Хандельсби. Впрочем, и не надо, тварь-то хельтова, с ней я и один справлюсь.

Перед входом я, как всегда, немного помедлил, чтобы прохладная морская вода нежно облизала мне ноги, а уже потом полностью занырнул в соленые волны. Я любил море, а море любило меня, не случайно же сам Нарл взглянул на меня и оделил своим даром. А вот тварь, похоже, не спешила со мной встретиться, пряталась среди обломков кораблей во фьорде.

Не по нраву мне это поручение, а отказаться нельзя, и не потому, что Рагнвальд приказал. Что мне тот конунг, когда я уже несколько зим как сторхельт? А потому, что тварь влезла именно в этот фьорд! Единственный проход к Хандельсби. Только поэтому я переступил через главную свою заповедь: никогда не сражаться с тем, что мне неведомо. Об этой твари знали лишь то, что она еще не перешагнула за пятнадцатую руну, а вот ее облик никто описать не мог. Сам конунг ее не видел, а те воины, что встретились с ней и выжили, врали кто во что горазд.

— Это гроздь щупалец, которыми она утаскивает небольшие суда на дно…

— Нет, у твари длинное и гибкое тело — само как щупальце!..

— Нет, это вообще дрянь с огромным телом, живущая только на дне, а отросток у нее — это как рот…

Тьфу! Нарл её знает. Главное, что силой особо не полыхает — и то хорошо.

Толчок. Внизу я ощутил волнение водяной толщи. Вот и обнаружила себя рыбка… Только странно, что рунной силы не слышно, как будто трехрунный мальчишка-карл в воде плещется… Нет. Ничего. Теперь совсем пропала куда-то. Надо у скальных дозорных спросить — вдруг видели, куда метнулась…

В несколько гребков я взлетел ввысь, вынырнул и застыл на месте.

На берегу бушевала сама Бездна: повсюду лежали разорванные пополам тела. Разом я потерял не меньше десяти хирдманов, хотя до того две зимы проходил без единой смерти. Еще трое вжались в камни, зажимая кровавые огрызки вместо рук или ног. Что за…?

Три мощных гребка руками — и я вышел на берег неподалеку от десятиногой туши в толстом панцире размером с валландского быка. Тварь угрожающе щелкала здоровенными клешнями, смотрела на меня круглым глазом на шевелящейся ниточке, но в атаку не лезла — чуяла сторхельтову силу.

Я подпрыгнул, замахнулся копьем, целясь в глаз. Бронированная мерзость отскочила с быстротой, которую я не ожидал от неповоротливой на вид твари, а глаз втянулся куда-то внутрь панциря. Плохо. Придется долго ковырять, прежде чем достану до сердца.

Отыскал взглядом верзилу-хельта на четырнадцатой руне. Живой. Уже хорошо.

— Акке! Копьё сюда!

В девяти шагах от меня в прибрежный песок воткнулся кол с железным наконечником — Акке заранее себе прикупил, к сторхельту готовился. Как раз то, что нужно. Мое копье делалось для тварей без панциря, чтоб оставлять широкие раны.

Я снова разбежался, на лету выхватил копье. Непривычно тяжелое! Оттолкнулся от земли и ударил что было сил в буро-коричневую броню. Бум. Скшшшш. Копье скользнуло в сторону, оставив лишь небольшую царапину на спине твари. Будто в стальной умбон ударил ножиком. Плохо дело. Почти всех моих молотобойцев уже покромсали на куски. Всего один остался. Надо отвле…

Что-то жестко сдавило мне ногу и потянуло прямо на клешню. Я отчаянно швырнул копье, попал прямо в щель между нижней и верхней половинами панциря, но в тот же миг меня самого отбросило куда-то вправо. Оглушительный клекот разнесся по берегу, и мои парни тут же набросились на тварь со всех сторон.

Слегка оглушенный, я приподнял голову.

Кровь.

Много крови.

Вокруг лежали погнутые секиры, поломанные копья, молот…

Надо встать. Скорее… Я стоял на четвереньках и не понимал, почему такая слабость. Впервые с тех пор, как отведал твариное сердце, я был настолько слаб. Нарл, дай мне силу! Я одной лишь волей вздернул себя на ноги и тут же повалился набок. Левая нога словно онемела, но в то же время ее резало жесточайшей болью.

Превеликая Бездна!

Я оперся на руки и посмотрел на ноги. На ногу. Ниже левого колена не было ничего, только боль и буро-красный песок. А в сотне шагов от меня бушевала раненая тварь. Из-под панциря торчало древко копья Акке, и какой-то толстый розовый жгут хлестал землю вокруг бугристого уродливого тела.

— Мразь! — взрыкнул я и выпустил всю свою рунную мощь на волю.

Хускарлы, стоявшие в двадцати шагах от берега, упали как подкошенные, а тварь завизжала так, что уши заложило. Дернулась влево, вправо, а потом засеменила к морю.

— Стоять, Безднова отрыжка!

Не глядя, я закрутил две петли каната вокруг ножа. Бросок. Удалось зацепиться за одну из суставчатых лап прямо в месте сгиба. Второй рукой я схватил чей-то меч и воткнул по рукоять в землю. Только бы удержать…

Дохни! Сдохни же, тварь. Пусть она лопнет изнутри. Я раздавлю ее прямо в панцире всей мощью шестнадцати рун! Из ушей потекло что-то теплое. В голове слышен только тонкий противный свист. Чудовище металось, дергало руку. Еще держать! Плечи разрывало болью, но пока еще силы хватало.

Еще рывок. Меч переломился, и тварь махом перескочила к воде, утаскивая меня за собой.

Нарл…

Пиво снова подали безвкусное. Как вода. Нет ни голосов, ни шелеста волн, только еле слышный шум. Вместо левой ноги — обрубок, постоянно дергающий болью.

Если я верно понял то, что показывали руками Вагни и Йорген, то в тот миг, когда тварь скрылась в море, подоспела конунгова дружина. Никто не ожидал, что тварь выскочит на берег. Никто… Веревку, что утягивала меня на глубину, успели перерубить, а меня самого тут же понесли к Орсовым служительницам.

И вот уже седмицу я сплю там, где велят, ем то, что дают, пью то, что наливают выжившие хирдманы. То и дело меня хлопают по плечу, что-то говорят, но у меня нет сил поднять голову и посмотреть им в глаза. Я не хочу видеть жалость друзей и насмешки врагов.

Если бы бой шел в воде, я бы точно эту гниль в одиночку уделал… Точно бы уделал! Да! Точно бы убил! Только бы в воде! Точно! Убил бы. В воде лишь бы! Сволочь! Точно… В воде… Тварь! Уделал бы… размазал… Выродок… Точно бы…

Напоминаю, что это конец первой песни, а не всей книги. Продолжение здесь же

Когда закончилась похлебка и выкупленное пиво, когда утихли разговоры, и ульверы улеглись спать либо встали на страже, я поначалу тоже привычно завернулся в одеяло, но сон никак не шел.

У меня из головы не выходила пропажа ярла Гейра. Мы не были друзьями, даже маломальской приязни меж нами не сложилось. Я ему не нравился, потому что убил Торкеля на его землях и поставил слово ярла под сомнение, он мне — потому что чуть не закопал меня заживо. Пусть ульверы, тогда еще бывшие под Альриком, вывезли ярла с обреченного на погибель острова, но пришли слишком поздно. Всю семью Гейра к тому времени уже сожрали твари прямо на его глазах.

Так что, хотя любить его мне было не за что, уважать я его уважал. Он хорошо правил своими землями, несмотря на скудность урожаев люди ели сытно и жили мирно, сам ярл не чурался битвы и неспроста поднялся аж до сторхельта.

Если кто и должен был выжить в такие времена, так это ярл Гейр Лопата. Но он, как и большинство воинов, привык сражаться на суше. Для водных тварей почти ни у кого не было ни подходящих даров, ни умений, ни опыта, кроме разве что Флиппи Дельфина.

К тому же корабли… Драккары хороши многим: и быстротой, и легкостью, и устойчивостью, а вот крепостью похвастаться не могут. Бездарный хускарл одной лишь силою пробьет дыру в борту, хельт же легко сломает киль — хребет драккара. Да, почти все норды неплохо плавают, но плавать и сражаться в воде — не одно и то же.