— А что за дар-то?

— Стая! — просто ответил я.

И тут Трехрукий Стейн ахнул, хлопнул себя по лбу и что-то яростно зашептал Болли.

— Мы станем волками? — удивился Агний.

— Нет. Мы станем чем-то большим, чем просто хирд воинов.

А впрочем, чего таить? Когда я был хускарлом, то не мог пробуждать свой дар в любой момент. Нужны были битва, злость, стена щитов. Видать, тогда я и привык, что в стаю можно звать лишь во время боя. Но ведь я могу сделать это и сейчас! К тому же не для баловства, а на пользу хирда. Даже Тулле не за что меня укорить.

Я мягко потянулся к огням, что тихо мерцали внутри меня. Нащупал и новые, едва видные, опалил их своим даром и вобрал в стаю.

Живичи повскакивали с лавок, ошарашенные новыми чувствами. Псы заворчали, ощутив это второй раз в жизни, у некоторых выступили слёзы. Клетусовцы замерли, прикрыв глаза, скорее всего, проверяли свои новые умения, что проявлялись лишь в стае. Дагейд и львята отскочили от стола и пробовали свою силу: кто сминал пальцами лезвие ножа, кто кувыркался в воздухе. Болли повернулся к Стейну, тот повернулся ему навстречу… О да, странно и чудно ощущать мир не только через себя, но и через собрата, через всех собратьев, даже через тех, что сейчас далеко от нас.

— Мы стая, — негромко сказал я. — И нет никого сильнее нас!

1 Месяц Фольси — с 21.04 по 20.05.

Возвращались в Смоленец мы уже на конякских лошадках. Хватило не всем, но не все умели и хотели ехать верхом. Болли, к примеру, отказался, сказал, что устанет делать свое тело легким гораздо быстрее, чем идти. Трёхрукий тоже отмахнулся.

Одинца мы прихватили с собой. Теперь я понимал, что княгине ссориться с нами не с руки, так что никаких препятствий или обид она чинить не станет. Если уж в небольшой городок в стороне от крупных рек и торговых путей пришли три сотни воинов, то сколько же коняков нынче там, где стоит князь? Я и чисел таких не знал. Но Одинца всё же забрал. Мало ли как бабский ум вывернет? Вдруг вздумает угрожать сожжением моих кораблей, если я не пойду на подмогу к ейному мужу?

Я оглянулся на свой хирд и снова подавил желание пробудить стаю. Теперь оно горело пуще прежнего. Вроде терпеть и не сложно, но в то же время невыносимо. Когда я в Бриттланде сломал себе руку, и Орсова женщина обмотала ее тряпицами с мазью, кожа под повязкой сильно чесалась. Настолько сильно, что мне постоянно хотелось засунуть нож под тряпки и как следует поскоблить там. Вот и сейчас было что-то похожее. Если бы не слова Тулле о том, что это мой собственный бой, и если я поддамся, то дар возьмет надо мной верх, я бы давно сдался.

Также я знал, что и хирдманам нравится быть в стае, кому-то из-за небывалой силы, кому-то из-за единения с другими. Но им терпеть проще, ведь это зависело от меня, а не от них.

После того собрания все новые хирдманы притихли. Обычно-то случались и ссоры, и драки, которые вроде как для обучения, а на деле — для того, чтоб узнать, кто сильнее. А тут как отрезало. И ни единого насмешливого или пытливого взгляда на меня. Только уважение и затаенный страх.

Забавно, что после боя, где псы и львята впервые ощутили мой дар, такого не было. В пылу сражений не все прочувствовали стаю в полной мере. Ну силы прибавилось, ну видеть стал во все стороны разом, ну соратников чувствовал как самого себя. Порой такое случается. Я и сам когда-то не сразу понял, что у меня появился дар. А вот ощутить это просто так, безо всякого боя…

Потом ко мне один за другим подходили разные хирдманы. Хундр просил прощения за своих псов. Трёхрукий сказал, что Скириров дар достоин своего имени. Фагр из Дайгедовых людей захотел узнать, как я получил его. «Ведь дар — это отражение мыслей и страхов человека! — добавил он. — Для меня честь служить хёвдингу, который своих людей ставит выше себя». Живичи, как один, восхваляли ум и прозорливость отцов, доверивших своих сыновей незнакомому норду.

Словом, это было утомительно.

Один лишь Дометий сказал что-то толковое:

— Хёвдинг, я давно хотел предложить… Твои воины сильны и довольно умелы, но они не вполне знают свои дары. Надо, чтобы каждый понимал, на что он способен и в какой мере. Клетус проверял нас не один день и с каждой новой руной заставлял это делать снова.

— Например, как долго можно просидеть под водой? — улыбнулся я, вспомнив, как Дагна гоняла ульверов перед охотой на озерную тварь.

— Верно.

— Хорошо. Ты этим и займешься. Проверь каждого в хирде. Может, у кого-то есть скрытые дары?

И я с нетерпением ждал, что же Дометий мне расскажет. Сейчас он только начал, да времени толком нет, почти весь день в пути, а вечером хирдманам хотелось наесться да уснуть.

В Смоленце наше возвращение не осталось незамеченным. Мы не стали пересаживаться на ладьи, а доехали до города верхом. И хотя княжеские дружинники встретили нас загодя, поначалу в городе поднялся переполох. На наших глазах ворота закрылись, и оттуда послышались крики и плач смоленецких жителей. Видать, они решили, что дикие всадники добрались и сюда. Уж не знаю, как их там успокаивали и что говорили, но когда ворота открылись, нас встретила сама княгиня. Она преподнесла хлеб, щедро посыпанный солью, ласково поприветствовала и даже не попросила оставить хирдманов за городскими стенами, как в прошлый раз.

— Для твоих людей по нордскому обычаю я устроила богатый пир, — сказала она, не сводя с меня глаз. — А тебя приглашаю к себе, за княжеский стол.

Мне вдруг стало неуютно. Я попытался отбрехаться:

— У нас принято, чтоб хёвдинг пировал вместе со своими хирдманами.

— Пир будет идти долго, до самого утра или даже до следующей ночи. Ты успеешь.

И тут я понял. Лошади же! Непонятно только, чего именно она хочет: забрать часть табуна задаром или выторговать цену пониже. Ну, пару-тройку коней я ей подарю, а вот за остальное придется платить.

Я обернулся, чтоб позвать нескольких ульверов, но никого не нашел возле себя. Их уже увели, пока княгиня кормила меня этим Бездновым хлебом. И меня это разозлило. Ишь как хитра, лиса! Решила, что самая умная? Да и хирдманы хороши! Чем их заманили, что ни один не догадался вывернуться и остаться подле своего хёвдинга? Даже Хальфсен, который вообще редко отходил от меня, пока нет Милия!

Вообще я не жалел, что стал хёвдингом, но иногда — вот как сейчас — меня поманывало вытворить какую-нибудь глупость. Например, схватить княгиню за задницу, чтоб проверить, насколько ей нужны те кони. Как далеко она зайдет? Или запрыгнуть на крышу ближайшего дома, отыскать хирд и увести его из Смоленца прямо сейчас. Но нельзя. Уже невместно!

Да и корабли… «Сокол» с нашими богатствами стоял в здешней гавани. «Лебедь» осталась на полпути в Вениборг, и Херлиф сейчас вел ее прямиком в Смоленец. Вот он бы догадался остаться подле меня!

Так что я в который раз стиснул зубы и оскалился в улыбке. Сдохну, но вытяну с княгини кучу золота за конякских лошадей!

Мирава Чеславдоттир провела меня в красивый деревянный терем, щедро украшенный резными завитушками, средь которых проглядывали и лица богов, и зверушки, и птички. Захлопотали девки, поднесли мне чашу для умывания и рушник, и пока я тер лицо, княгиня спросила:

— Может, хочешь сперва помыться в баньке, а потом за стол?

Я невольно покосился на нее. Уж не собирается ли она пойти со мной? А то я будто к жене вернулся.

— Хорошо бы!

Она хлопнула в ладоши, в комнату влетела еще одна девка.

— Дорогого гостя проводить в баню, помыть, попарить, подать чистую одёжу!

Причем сказала она это всё на нордском.

Баня тут была хороша! Две девки меня терли, намывали и хлестали вениками, пока третья наливала воду, поддавала пар да подносила холодное пиво. А когда я потянулся к одной из них, она не завизжала, а сама подалась ко мне, скидывая длинную рубаху.

Так что из бани я вышел уже размякшим, чуть осоловевшим и довольным жизнью. Разве что в животе немного урчало с голоду, но те же девки отвели меня прямиком к столу. И чего там только не было! И рыбная похлебка, и пироги с разной начинкой, и каши с мясом, и запеченная птица, и лепешки… Фагрское вино, нордская медовуха, живичские настойки на ягодах и травах.