Я вспомнил о поручении, что мне дали на Триггее:

— А еще Стюрбьёрн Сильный ждет, когда же ты позовешь на помощь его вингсвейтаров. Он нарочно оставил при себе самых сильных воинов, почти что одних сторхельтов.

— Стюрбьёрн? Сын Олафа? Но он же… Мой отец вырезал весь его род, — растерялся Рагнвальд. — Он же не думает…

— Я знаю Стюрбьёрна не так давно, зато неплохо сошелся с его сыном Гуннвидом, и готов поклясться своим даром, что он давно отпустил прежние обиды. Лишь гордость не позволяет ему бросить Триггей и свою крепость, чтобы прийти на помощь. Тебе надо лишь послать зов!

Конунг еще немного помолчал, а потом вдруг расхохотался:

— Холгер, безднов сын! Ты и впрямь привел хороших гостей в мой дом! Давно я так не радовался!

Золотое Руно заулыбался еще шире, показав разом все зубы.

Отсмеявшись, Рагнвальд встал из-за стола и сказал:

— После таких вестей у меня появилось немало дел. Магнус, проводи гостей в лучший дом, проследи, чтобы их накормили и напоили. Вечером я жду тебя, Кай, и твоих людей на пиру. Поведаешь всем о том, как побывал в Годрланде и что делал в Альфарики!

В Хандельсби, неподалеку от конунгова двора, издавна были приготовлены места для почетных гостей. Там стояли и обычные длинные дома, и бани, и сараи для хранения скарба. От обычного двора гостевой отличался лишь отсутствием скотины и огорода, даже конюшни не было, ведь все гости сюда прибывали не верхами, а по морю.

Нам выделили аж два длинных дома, хотя мы могли бы разместиться и в одном. Милий с Простодушным сходили к пристани и привели хирдманов сюда. Рабы уже вовсю топили бани, тащили одеяла и шкуры, зажигали масляные лампы, выметали случайный сор.

Потом хирдманы по пятеро-шестеро сходили в бани, чтоб смыть пот и соль последних переходов. Я переоделся в лучшие одежды, с трудом вычесал спутанные волосы и заплел их в короткие косицы, надел украшения и вот так отправился на конунгов пир. Весь хирд я, конечно, тащить не стал, сказал, чтоб каждый старший выбрал двоих-троих с собой. Остальные голодными тоже не останутся, им принесут угощения прямо в дома.

Я ожидал, что Рагнвальд устроит великолепный и пышный пир, как в ту зиму, которую снежные волки вместе с Альриком провели в Хандельсби. Тогда всех у дверей встречал чернокожий великан, плясали сарапские рабыни, тогда я впервые попробовал заморские вина и отведал непривычные лакомства. Да, сейчас я понимал, что тот конунгов пир был беднее и хуже, чем любой из гульборгских, на которых я побывал, но всё же подспудно ожидал чего-то такого.

Шагнув за порог, я увидел Рогенду, конунгову жену, одетую в обычное нордское платье, хоть и щедро расшитое золотыми нитями да богато украшенное бусами; сверкали фибулы, мягко покачивались серьги, поверх платка вились тонкие цепочки. Она с улыбкой приветствовала гостей и делала с каждым несколько шагов, как бы провожая к столу. Рядом с ней стояли ее подруги-помощницы, раз уж дочерей подходящего возраста у конунга не случилось.

Внутри пиршественный зал также дышал севером: медвежьи шкуры на стенах, твариные шкуры на лавках. Вместо живичских ярких свечей повсюду висели искусно выкованные масляные лампы, на столах столь же красивые деревянные миски да чаши с вырезанными узорами. Из кувшинов пахло пряными травами, вился дымок от зажаренного кабана, в больших горшках подали форикол из баранины и капусты, из-под протертого ягодного соуса выглядывали ломти тушеной оленины, мимо скользнула рабыня с копченой на сосновых шишках сельдью. Всё то, что хоть изредка, да бывает на столе у любого норда.

Сам Рагнвальд сидел во главе стола, возле него старший сын и наследник Магнус, дальше — старые конунговы дружинники, сторхельты и хельты, несколько ярлов, нынче гостивших в Хандельсби, крупные торговцы, хёвдинги вольных хирдов. Кого-то я узнал, кого-то видел впервые…

Когда все расселись и наполнили чаши, конунг поднялся и поприветствовал гостей:

— Знаю, многие уже отчаялись, особенно после пропажи ярла Гейра, что бился с тварями, не жалея себя, но боги не оставили Северные острова. После долгого похода вернулся хирд сноульверов, снежных волков. Прежде их хёвдингом был прославленный Альрик Беззащитный, который всегда бился с врагом в одной лишь рубахе, а сейчас на его место встал Кай, сын Эрлинга, по прозванию Лютый.

Он понял чашу, глядя на меня, и я встал, чтобы показать себя остальным.

— Снова он! — раздался звонкий мальчишеский голос. — А отец еще говорил, что не стоит торопиться! Он всего на две зимы меня старше, а уже хельт!

Я оглянулся и увидел парнишку, что едва перевалил за шестнадцать зим. Вагн Акессон! Его щеки всё еще не заросли волосами, но он уже стал хускарлом! Да, пока на шестой руне, но две зимы назад он был всего на третьей. Видать, боги благоволят ему, раз он до сих пор жив!

— Что изменит еще один хельт? — спросил хускарл, чью бычью шею опоясывала толстая серебряная цепь. По одежде он больше походил на ярла, чем на хирдмана или дружинника.

— Кай пришел в Хандельсби на двух кораблях, привел шестьдесят пять воинов. Из них три десятка — хельты!

— Да пожрет меня Бездна! — воскликнул Вагн. — Где ж ты так погулял? Остались ли в тех местах еще воины?

Хотя он постоянно влезал поперек конунга, никто за столом не рассердился на него. Видать, Акессона здесь все хорошо знали и уважали.

— Я хочу выпить за удачу Кая Лютого! — судя по всему, Рагнвальд собирался произнести большую речь, но передумал и сказал попросту: — Дранк!

— Дранк! Дранк!

Мы дружно опустошили свои чаши.

— Кай! И впрямь поведай, где ты был и что повидал! — попросил меня Магнус.

Я с тоскою глянул на исходящие паром яства, но отказываться не стал. Рассказал о нашем походе через Дёккхаф и ловушке друлингов, о Дагне и Раудборге, о коварстве тамошнего воеводы, о великолепии Гульборга. О Набианоре упомянул лишь коротко, пусть сперва Рагнвальд услышит это, зато описал пир у Брутуса и жестокие забавы его сыновей. В конце коротко поведал о битве под Смоленцом и наказании раудборгского воеводы. Потом сел, опустошил вновь наполненную чашу, чтоб смочить горло, и принялся набивать брюхо.

Люди за столом громко обсуждали услышанное, но Магнус первым сумел поймать главное в моих словах. Или, может, вторым после Рагнвальда, но заговорил именно он:

— Выходит, что Бездна появилась не только на Северных островах! Она уже давно буйствует на юге и востоке!

— А я сразу говорил, что нечего бежать! Надо биться с ней! — сквозь общий гомон прорвался голос Вагна.

Мальчишка не выдержал, ушел со своего места, растолкал моих хирдманов и влез между мной и Херлифом.

— А знаешь, какой дар мне послали боги? — спросил он и тут же, не дожидаясь ответа, выпалил: — Я могу застращать любую тварь!

— Это как?

— Если я встану перед тварью и крикну по-особому, она ненадолго замрёт. Только это действует всего один раз. Если крикнуть перед той же тварью второй раз, ничего не будет. Мамиров жрец говорит, что это Фомрир послал мне такую помощь. Хотя отец говорил, что если есть условие, то всегда будет и дар.

— У тебя и условие есть? — удивился я.

— А то! Ни у кого такого нет! Я руны получаю только от тварей. Ни от людей, ни от зверей благодати нет.

— Как же ты тогда первую-то… — ошарашенно сказал я.

— А, — отмахнулся мальчишка. — Отец заставил меня зарезать всю скотину в доме. Ну, не всю, а одну корову, одну лошадь, одну козу и даже собаку, а потом привел меня на зимнюю охоту в Хандельсби и помог добить гарма. Я враз до третьей руны поднялся. Тогда я и решил, что хочу стать хёвдингом. Это лучше, чем сидеть ярлом на земле!

Он отхлебнул медовухи и продолжил, нарочито пригорюнившись:

— Эх, я-то думал, что твари полезли из-за меня. Ну, вроде как боги прислали сюда их, чтобы я поднялся выше двадцатой руны и стал богом, как Фомрир. А теперь приперся ты и говоришь, что твари нынче повсюду, куда ни плюнь!