Логмар… Я даже не знал прежде их имен. Логмар означает справедливый. И в этом ему не откажешь. Разве не справедливо отомстить за смерти брата, отца и матери?

— Мы убили всех людей Харальда. Всех до единого! Тебя хотели оставить под конец, но ты сам напросился. Зачем спас его? Зачем взял к себе? Тупая свинья!

Я сжался в ожидании удара, но это не помогло. Боль вспыхнула с той же силой.

— Слышал, у него самого есть дети, — не замолкал хускарл. — Вряд ли в его деревне остался хоть кто-то выше пятой руны. Может, нам навестить их? Приласкать жену, поблагодарить мать за такого сына…

— Ни к чему, — оборвал его Логмар. — Они отца не убивали.

Я обмяк. И впрямь справедливый. Да будут к нему благосклонны боги после его смерти! И где, в Бездну, мои хирдманы? Почему…

Твариный уд! Стаи не было! Я держал ее всё время с того момента, как мы прибыли в Хандельсби. И ведь наловчился не отпускать дар даже во сне, но, видать, удар по голове вышиб его напрочь.

Едва я потянулся к дару, как хускарл вновь обрушился на меня, молотя руками и ногами без разбору.

Никогда…

Никогда прежде…

Даже когда я не получил первой руны…

Когда он остановился, я едва дышал. Ноги превратились в сплошное месиво, один глаз не открывался, рук я толком не чувствовал. Зато… у меня всё еще был мой дар!

Я опустил голову, чтобы кровь изо рта вытекала наружу и не мешала дышать. Стая! Вспыхнули разом огни хирдманов, и я повелел: «Ко мне! Быстро! Все!»

Увидев, где мои хирдманы, я понял, что нахожусь на том же острове, только в стороне от Хандельсби. Скорее всего, Скиррессоны сделали укрытие в горах, может, отыскали пещеру, чтобы притаскивать сюда жертв и вдоволь пытать. Где-то здесь они их и закапывали.

Теперь осталось продержаться до прихода ульверов. Это просто. Я всего лишь должен молчать. Молчать и держать дар. Нельзя вырубаться. Нельзя умирать!

1 Месяц Хунора — с 24.08 по 22.09

2 Месяц Мамира — с 23.09 по 23.10.

Печатаем первые три тома Саги. Для подробной информации прошу перейти в блог:

https://author.today/post/567705

С каждым вдохом мне становилось чуть-чуть лучше. Постепенно прояснялось в голове, кровь перестала течь в глотку, и я смог дышать носом. Тонкие острые вспышки боли пробежали по рукам, зато я хоть их теперь почувствовал, сумел пошевелить пальцами и ощупать цепь.

Скиррессонов ублюдок, тот, что не Логмар, сыпал проклятиями и угрозами, не зная, что он уже почти мёртв, всё требовал назвать имена ульверов, которые были со мной во время убийства Скирре. Явно мать нагуляла его от другого мужика, скорее всего, трэля, потому как ярл-то был поумнее. Мне понравилась эта мысль, и я высказал ее вслух.

Бедолага аж захлебнулся от ярости, вытащил меч и замахнулся, но вовремя остановился:

— Нет! Нарочно хочешь разозлить, да? Чтоб я тебя убил, да? Чтоб сразу к Фомриру в дружину, да? Не-ет, так просто ты не сдохнешь! После смерти твоя душа будет гнить вечно! Боги побрезгуют даже взглянуть на нее.

— И впрямь ошибся, — прохрипел я. Очень хотелось пить, язык высох и царапал дёсны. — Не трэль то был, а бодливый козёл. Потому от твоей матери так воняло козлятиной!

Хускарл едва успел вывернуть меч и ударил плашмя, краем полоснув вскользь по плечу. Я глянул: ни капли крови не выступило, видать, дар крепкой кожи помог.

— То-то мои хирдманы носы воротили, когда ее драли, — договорил я.

Резкий скрип остановил взбешенного хускарла. Это поднялся Логмар, и лавка проскрежетала по полу.

— Угомонись, — холодно сказал хельт. — Они мертвы, и дурные слова уже не замарают их.

Потом подошел, посмотрел на меня сверху вниз:

— Знаешь, я говорил отцу, что не стоит мстить за Роальда. Ты убил его в честном бою один на один, и нет чьей-либо вины в том, что боги отвернулись от него. Отец не послушал. Когда ты убил Торкеля Мачту, я надеялся, что на том всё и кончится. Увы, я ошибся. Отец зашёл слишком далеко, как и мать: угрожать твоей семье было подло. Но ты убил их обоих. У нас нет выбора. Мы должны отомстить.

Я слизнул подсохшую кровь с губ, чтоб хоть так смягчить жажду, и сказал:

— Скоро твари доберутся и до ваших земель. Мой хирд…

— Хирд выберет другого хёвдинга. Твоя смерть ничего не изменит.

— Нет, — я хрипло рассмеялся, — мой хирд…

В дальнем углу распахнулся тяжелый полог, внутрь ворвался хельт и закричал:

— Враги! Они режут наших!

— … здесь, — закончил я говорить.

Я напряг плечи. Сила Сварта, дар Отчаянного, мощь двух сторхельтов и почти десятка силачей! Цепь не выдержала и лопнула.

Логмар соображал быстрее брата и бросился ко мне, сжимая свинокол. Я только и успел вскинуть высвобожденные руки, чтобы остановить удар. Мгновение мы смотрели друг другу в глаза, а потом его снесло в сторону с такой силой, что он влетел в стену и сполз по ней на пол в беспамятстве. Небольшую комнату тут же заполнили воины: мои хирдманы, снежные волки.

Выругался Эгиль, охнул Хальфсен, кто-то позвал Живодера. Я знал, что жалок: сижу на полу с переломанными ногами, с разбитым в мясо лицом, весь в крови, на руках — обрывки цепей. Не так должен выглядеть хёвдинг самого сильного хирда.

— Скиррессоны, — прошипел Харальд, протиснувшись вперед. — Ублюдки. Под самым Хандельсби сидели.

Только сейчас я сумел рассмотреть своих похитителей. Оба уже не мальчики, каждому за три десятка зим. Логмар, видать, в мать пошел: рослый, видный, с густой светлой бородой. Сразу видно — ярл! Второй же, хускарл, поплоше: и ростом поменьше, и морда кривовата, и борода жидковата. Подъярлок, не иначе.

— У них всего десяток хельтов был, правда, один аж на четырнадцатой руне, — отчитался Хальфсен. — Пятерых убили, остальные пока живы. Оставили, чтоб если что…

— Пить! — оборвал я толмача, увидев заветный бурдюк на поясе у Дометия.

Мне поднесли бурдюк, и я, захлебываясь, принялся глотать тепловатую воду, разведенную с вином. Он же фагр, привык к вину, а не к пиву.

— Что с ними делать будем? — спросил Эгиль. — Сразу закопаем или Живодеру отдадим?

Не успел я ответить, как заговорил Гейр:

— Отведем к конунгу.

— Зачем? — удивился Кот. — Тут суд не нужен, и так всё ясно. Мы в своем праве!

— Так надо. Рагнвальд должен показать всем, что нынче межусобные распри запрещены. Поверь, он не пощадит их.

— Кай, что скажешь?

Бурдюк вывалился у меня из рук и покатился по полу, внезапно заломило плечи, и я весь затрясся, будто припадочный. Неужто уже накатило после того, как я позаимствовал силу сторхельта? Слишком быстро… Наверное, потому, что от побоев и потери крови я ослаб. Меня скрутило хуже, чем в тот раз, да еще отдавало болью после каждого движения. Козий сын, видать, сломал мне ребро или два, и всякий раз, когда я сгибался, меня словно пронзало тем же свиноколом.

Я плохо запомнил, как меня волокли обратно в город. Перед глазами стояла красная пелена, и даже все силы стаи ничуть не облегчали мои муки.

Потом в меня вливали какое-то пойло, отмывали в теплой воде. Помню жуткий холод, пронзающий ничуть не хуже боли, помню какую-то женщину, что бранилась с Живодером, потом режущую боль в ногах, когда складывали обломки костей вместе… Лучше бы отвесили дубиной по голове, чтоб я провалился в беспамятство.

Лишь на третий день я перестал трястись от лихорадки, заново призвал стаю ради одного Дударя и сумел расспросить, что да как. Рядом со мной сидел Фродр, так что он и ответил:

— Поломали тебя знатно. Живодер говорит, через месяц встанешь.

— Почему? Есть ведь твариные кости. В тот раз за седмицу всё прошло.

— Кровь, — пожал плечами жрец. — Нельзя прикладывать твариные кости к ранам. Сначала нужно, чтобы кожа заросла.

— А что Скиррессоны?

— Передали их конунгу. Гейр настоял. Рагнвальд ждет, когда ты придешь в себя, хочет суд устроить всем напоказ, уже созвал людей.