— Твоя тетка наняла мой хирд, чтоб не пустить коняков дальше Вениборга, про тебя она ни слова не сказала. У меня шесть с половиной десятков воинов против ваших неполных четырех, и хельтов у меня поболее. Так что я готов выслушать Полюда, который знает здешние места, но решать, что делать, буду сам.

— У тебя треть хирда — живичи! Ну как я скажу им перейти под мою руку?

— А скажи! — усмехнулся я.

Если он хотя бы заикнется о том, я дождусь, пока он договорит, а потом скручу цепями и кину в реку. А, Бездна, нельзя! Он же мой залог! Значит, в клетку какую-нибудь, чтоб под ногами не вертелся.

Но совсем дурнем Одинец не был. Посмотрел на меня злобно и завел новую речь как ни в чем не бывало:

— И как же думаешь оборонять город, норд? В детинце хоть ограда есть, а посад весь пожгут и пограбят.

— У меня есть имя, живич! У моего отца есть имя. А для непонятливых есть еще и боевое прозвание.

Я никогда прежде не сражался с конными воинами и не понимал, как вообще биться верхом. Неудобно же! Стену щитов не выстроить, мечом особо не размахнуться, да и конь под тобой пляшет. А ну испугается, вздыбится? Как тогда биться? И конь ведь не тварь, он по рунам не растет, его убить проще некуда. Потому на Северных островах хоть верхом и ездят порой, но в битву всегда идут на своих двоих.

Мне думалось, что мой хирд попросту сделает стену щитов перед подъемом на холм и разобьет этих коняков, но Путята ведь не зря сказал, что надо встать на стену, а не перед ней.

— Как сражаются коняки? — спросил я после коротких раздумий. — Нельзя ли пугнуть их лошадей рунной силой? Несколько хельтов, и кони шагу не смогут ступить.

— Пугнуть! Ха! — рассмеялся Одинец. — А ты видел хоть одного коняка?

— Нет.

— Что ж! Мой конь куплен у них. Пойди пугни-ка его!

Я глянул на Трёхрукого Стейна и мотнул головой, мол, пойди проверь. Заодно посмотрю, послушается ли. Из-за того, что я познакомился с Болли и Стейном, пока был еще карлом, а они уже хельтами, я никак не мог поверить, что они сами по доброй воле пошли под мою руку. Казалось, будто они все время проверяют меня, взвешивают и оценивают.

Трёхрукий без малейшей заминки поспешил во двор к стойлам. До нас донеслось испуганное ржание, треск и брань живичей.

— Все кони взбесились, взбрыкнули, а вороной едва ухом повел, — доложил Стейн, вернувшись. — Я не во всю силу надавил, иначе б те померли, но вороной конь на удивление крепок.

— Коняцкие лошади стоят дорого, — заметил Полюд. — Их покупают князья да дружинники с двумя потоками как раз из-за их стойкости. Они и тварей не боятся. А уж если на такой лошади коняк с даром, так чудится, будто у них одна душа на двоих. Лошадь сама знает, куда бежать, когда останавливаться, а когда и к земле припасть. Видел, как одного такого стрелами осыпали, а он верхом вертелся, как уж, окованным боком принимал.

— В бой сам-на-сам они не спешат, — подхватил Одинец. — Нахлынут гурьбой, точно волна, выпустят по две-три стрелы каждый, коня поворотят и назад, а там уже и вторая волна накатывает. И так, пока все колчаны не опустеют. Лишь потом достают мечи, чтобы добить оставшихся.

— Значит, у них стрелы и мечи. Щиты? Броня? Шлемы? На коне железо есть?

— Щиты редко, с ними ж неудобно стрелять. Коняки попроще в толстых халатах или шубах, на голове шапка с мехом, а те, что побогаче, могут быть и в шлемах, и в доспехе из пластин.

Я силился вспомнить что-то подходящее из тех книг, что мне читал Хальфсен, но там враги были получше: либо сидели за стенами, как мы сейчас, либо вставали в чистом поле, чтобы сразиться честно, лоб в лоб.

Стена щитов не закроет нас от стрел полностью, да и стоять намертво, чтобы опустошить колчаны коняков, как-то не хочется. Поймать их возле самого города тоже не выйдет, слишком уж широко тут все вырублено. Да, на холм, где стоит детинец, не всякий конь с нахрапу заскочит, но зачем им вообще ехать сюда, если рядом, на соседнем холме, раскинулись постройки, где и скотина, и бабы, и утварь всякая. Конечно, серебром там особо не разживешься, ну так другой добычи хватает.

А если отдать им посад на разграбление и напасть, когда они поведут полон и скотину обратно? Тут скачи не скачи, добычу-то не бросишь!

— Бросят, — сказал Полюд. — Отъедут подальше и наскочат заново, постреляют вместе с полоном. Да и не дело это — своих нелюдям отдавать.

Выкопать ров? Несколько рвов? Раскидать колючки против лошадей? Сделать ограду? Пусть хлипкую, на один раз, которую любой карл повалит, главное, чтобы кони не перескочили зараз. Полить траву маслом и поджечь, как коняки пройдут это место, чтоб не смогли развернуться?

Всю долину возле города мы, может, и не успеем раскопать, но хоть что-то. И надо перекрыть дорогу из Вениборга в Смоленец, устроить завал из бревен, чтобы даже хускарлы зараз не растащили.

Но я хотел не просто не пустить коняков мимо города, я хотел битвы. Хотел стаей напрыгнуть и перегрызть им горло, получить еще несколько хельтов.

— Брод, — негромко подсказал Херлиф.

Брод? А, вот же Бездна! Тут же еще река под боком, конякам всяко придется ее переходить.

— Полюд, а где поблизости брод? Где они будут переходить?

— Брода тут нет, ладьи свободно ходят, да и река-то неширока, любой переплывет. И обрывов тут почти нет, полого по обеим сторонам.

— Значит, они могут перейти где угодно, — вздохнул я.

Может, скрытники сделать? Спрятать там пару десятков хирдманов, а как коняки пройдут, так пусть выскочат и закроют им дорогу? Только вот руны-то не скроешь. Эх, не надо было Рысь в Смоленце оставлять! Он бы спрятал воинов.

Вот есть же дары, которые всегда с человеком: сила, ловкость, исцеление, чуткий слух. А есть такие, где нужно еще и самому постараться. К примеру, меткость! Если к луку непривычен, то нацелишься ты, может, и верно, но сумеешь ли натянуть тетиву? Вовремя отпустить ее? А учесть ветер? Дождь? Без опыта и твердой руки толку от твоей меткости не будет. Или вот дар Рыси. Даже в стае не каждый сможет скрыть свою силу, для того умение нужно и привычка. Или Квигульв! Я даже с его даром не так хорош с копьем, как другой умелый копейщик, потому как привык к своему топору.

Словом, ни одной дельной мысли у меня не появилось. Лошади, стрелы, коняки…

И так было, пока не заговорил Дометий. Причем заговорил на своем, на фагрском, чтобы не спотыкаться на каждом слове, Хальфсен-то всяко перескажет лучше.

— Порой много думать — тоже плохо. К тому же ты, Кай, думаешь неверно. Ты всё смотришь на врага, видишь его силу, ищешь слабости, но для чего? Они лучше тебя знают, в чем хороши и в чем плохи. Надо думать о себе, о своих воинах. В чем наша сила? Где наша слабость? Вот об этом надо думать. Враги-то нас еще не видели! Они ничего не знают о нас.

Я стоял на стене Вениборга и ждал.

Отправленные Полюдом лазутчики один за другим возвращались в город.

— Коняков больше двух сотен, скорее даже три или четыре, издалека худо видно. У многих по две лошади.

— Коняки в двух днях пути.

— Коняки скоро подберутся к реке!

— Коняки в полудне пути!

Последний гонец так и не вернулся. Жаль, что лазутчики не смогли подобраться достаточно близко и не разобрали, что там за воины. На каких рунах? Кто во главе? Кольчуги там или тряпичные халаты? Вроде не блестело, но можно ведь поверх кольчуги накинуть тряпицу или зачернить железо, чтоб не сверкало.

Воины Полюда и Одинца тоже стояли на стенах. И вот они блестели изо всех сил, даже пахарям и ремесленникам, которых взяли с посада, надели на лбы повязки с железными пластинами. Из моих рядом были только шести-семирунные живичи да несколько умелых лучников.

Вскоре раздался резкий свист. И возле голубой речки вдруг появилась новая река — буро-коричневая, живая, пенящаяся сотнями грив и хвостов, шумящая топотом копыт, бурлящая переливчатым ржанием. На мгновение у меня похолодели кишки. Как удержать реку? Как остановить ее бесконечный бег? Нас так мало… Нет. Мы справимся! Удержим! Вырежем! Только бы Скирир послал сюда не лучших конякских воинов! Хельтов ульверы не остановят.