Что же это? Прежде ведь такого не было?

Пока Простодушный помогал страдальцам заполучить новые руны, я прошелся по полю, усеянному телами, заодно отыскал свой топор. Мы посекли не всех, наверное, немало коняков выжило и умчалось обратно к реке, увлекая за собой многих лошадей, что остались без всадников. Воины Полюда сейчас вылавливали тех, что не смогли убежать.

Я же смотрел на безбородые лица мертвецов и хмурился. Если после отца-хускарла, порубившего карлов, мне досталось такое тяжелое условие, то что получит мой сын? Ведь я уже хельт и убил немало низкорунных воинов. Зато хотя бы не посчитаю его неспособным к боям, надо всего лишь разгадать замысел богов.

Еще я хмурился потому, что оружие у убитых коняков было плохоньким. Тащить его в Смоленец, потом грузить на корабли и везти на Северные острова… Надо ли? Проще продать живичам за треть цены. Коней, раз уж они тут так дороги, мы перегоним к княгине и тоже продадим. Ведь почти всех коняков убили мои хирдманы, и всё, что на них, принадлежит нам, не только их жизни.

Вскоре ко мне подошел Херлиф.

— Всё, коняки закончились. Руну получили Пистос и Офейг. Лундвару не хватило. Сварт получил десятую руну, еще клетусовец и один из львов. Есть раненые. Больше всего досталось Тулле. И тебя бы самого проверить, вон как кольчуга посечена.

И впрямь! Пластины, укрепленные твариным прахом, коняки разрубить не смогли, а вот на плечах кольца разошлись, и оттуда виднелись красные пятна на рубахе. Но боли не было. Я поковырял пальцем в одной прорехе — ничего, гладкая кожа. Видать, во время боя дар Дударя сразу заживил все раны.

— Я снова призову стаю. Может, Бьярне подсобит хускарлам? Сварта я сам проведу, а насчет тех двоих… Дай Дометию и Дагейду по сердцу, пусть они сами помогают своим, без языка и доверия от меня толку немного.

Стая откликнулась сразу, хотя боль раненых немного мешала. Я хотел взять лишь Дударя и тех, кому нужен его дар, но так не вышло. Либо звать всю стаю, либо по одному убирать огни хирдманов, чего мне делать не хотелось.

Парней скрючило еще сильнее, даже те, кто еще держался, рухнули наземь. Неужто я сделал только хуже? Отозвать дар? Выждать? Я высмотрел Тулле, подбежал к нему и увидел, как глубокая рана на его лице затягивается сама собой. Нет, пусть лучше помучаются немного, но исцелятся.

А немногим позже и болезненная гримаса ушла с лица нашего жреца. Он открыл глаз, подергал пальцами рук, потом плечами, чуть поднатужился и сел. Следом за ним, кряхтя и бранясь, зашевелились и остальные. Я убрал дар. Дальше они как-нибудь сами. Еще бы понять, что с ними случилось…

Уговор с княгиней был на две седмицы, потому мы остались в Вениборге еще на несколько дней.

Я вдоволь наговорился с Одинцом, который не соглашался отдавать мне всю добычу с убитых коняков. Хорошо, хоть Полюд не лез в наши споры, а занялся укреплением посада, отправкой лазутчиков и думами, как усложнить переправу через реку. Может, потому я и отдал ему почти всё собранное железо за бесценок. Пусть хоть карлов вооружит, и то лучше будет. А вот конями я делиться не хотел.

Одинец по дурости своей полагал, что нанятый хирд служит лишь за оговоренную плату, а добычу забирает тот, кто его нанял. На Северных островах такое изредка бывало, но всегда проговаривалось загодя. Например, к ярлу Ториру Тугой Мошне мы пришли именно на этих условиях: нам плата, а всё, что есть нужного в твари, — ему или другим хирдам. Мой отец звал в Сторбаш хёвдингов безо всякой платы, зато обещал отдать сердца огненного червя. Если же ничего такого сказано не было, значит, делят по чести: кто убил, тот и забирает всё добро.

— Ты же сам велел оставаться на стенах! — злился княжий племянник. — Словно знал, что идут мальчишки, не получившие и первого потока.

— Что ж не спрыгнул за мной? Еще один меч бы не помешал.

— За тобой? — взвился Одинец. — Да ты видел себя? А своих людей? Вы же будто поганых грибов обожрались! Или будто в каждом тварь притаилась! Один твой воин коня располовинил! Коня! Со всадником! И он даже не хельт! Вы будто из Безд…

— Замолчи! — холодно бросил я. — Мы с тварями больше твоего бились. Еще одно слово, и я не посмотрю, чей ты там родич.

Впрочем, этот разговор был самым легким. Мне еще предстояло объясниться с остальными хирдманами. Хундр со своими псами, Дагейд со львами, да и Болли со Стейном жаждали побеседовать со мной и узнать, что же у меня за дар такой. Да и живичи, что видели со стены, как мы сражаемся, тоже недоумевали. Честное слово, моё восхищение Клетусом росло чуть ли не с каждым днем! Как же хорошо он выучил своих людей! Дометий и его соратники приняли мой дар безо всяких вопросов.

Я оттягивал расспросы как мог. Запасливый Херлиф прихватил несколько твариных сердец с кораблей, так что мы помогли еще троим хирдманам стать хельтами. Как прошло у Дометия и Дайгеда, не знаю, но Сварт едва не сломал мне руку. Что же будет, когда Трудюр доберется до десятой руны? Может, для него баб повыносливее позвать, а самому спрятаться?

Но в последний вечер перед выходом из Вениборга я всё же собрал хирд в большом зале детинца, поставил на столы бочонки с темным пивом, которое тут недурно варили, и жестом пригласил говорить.

Первым, к моему удивлению, выступил Агний, старший среди живичей, что мы набрали в Альфарики.

— Ты не позвал нас в битву, оставил на стенах. Почему? Не считаешь нас своими хирдманами? Не хочешь давать нашу долю? Или не доверяешь?

Хундр невольно передернул плечами. Им я такой воли в словах не давал.

— Не доверяю, — честно сказал я. — Прежде у нас был обычай: если против нового воина выступали трое старых хирдманов, мы его не брали. Сейчас всё иначе. Если есть руны, дар и смелость, то я возьму такого воина в хирд. Но прежде чем он войдет в стаю, мы смотрим на его нрав, на отвагу, на умения.

— Как показать свою удаль, если не в бою?

— Я не знал, какой силы будут коняки, и не знал, справитесь ли, а терять всех в первой же битве не хотел.

— Или думал, что нас скрючит, как остальных? — спросил другой живич.

Хускарлы отлежались немного и сейчас уже почти исцелились.

Я говорил с Тулле, Живодером и теми, кому было дурно. Выходило так, что тела хускарлов не выдержали хельтовых даров. Прежде сколько хельтов у нас было? Один-два. И их дары передавались не полностью. Да и какие у нас были хельты? Мой дар — стая, он больше не повторяется. Квигульв с копьем, а у нас больше с мечами ходят. Исцеление, чуткость к рунной силе, умение скрывать руны… Они не нагружают тело. После присоединения клетусовцев добавилась защита Дометия и меткость лучника, тоже не самые тяжелые дары.

А тут разом обрушилось множество хельтовых даров, сплетенных меж собой: и сила, и ловкость, и быстрота, и еще, и еще… Пока стая держала людей вместе, хускарлы боли почти не чувствовали, сражались так, будто сами стали хельтами, но твариных сердец-то они не ели. Что будет, если взвалить на спину слишком тяжелый груз? Или пробежать быстрее, чем ты можешь? Или ударить с такой силой, чтоб отнялись руки? Вот и рвались жилы, выкручивались кости; Пистос умудрился их даже сломать, хвала Скириру, благодать его исцелила.

Я не знал, что так будет, но порадовался, что оставил живичей вне стаи, иначе бы некоторые из них сильно покалечились.

— Что это было? — посыпались вопросы. — Это конякский яд?

— Правда, что норды едят мухоморы перед боем?

— Нет, они грызут свои щиты!

— Но у этих не было щитов!

— Нет, пьют дурманящий напиток и превращаются в волков. Слыхал, как они выли?

— Разве ж превращались? Вроде на двух ногах бегали!

— Я хвост видел. Ну, у воеводы нашего.

Хальфсен шепотом пересказывал мне слова живичей. Смех да и только! Но стоило одному из них упомянуть вылюдь, как я вмешался:

— У нас всех разные боги! Но враг один — твари и Бездна, их породившая. Среди нас нет вылюдей, нет тварей. На Северных островах мы будем сражаться с Бездновыми отродьями! Потому я больше не буду вас беречь. Вам нужно стать сильнее, иначе вы не выдержите тяжесть дара, что даровал мне Скирир.