— Хундр! Открыть ворота! Пускай Болли с остальными войдут. И да, сначала пусть им крикнут со стены, что это мы, а не князь.

Не хотелось бы потом перебираться через Альвати вплавь.

— Дометий, на тебе стены. Возьми кого нужно и обойди всё, проверь каждую башню. На воротах поставь людей.

Ко мне подошел Простодушный:

— Ну что, пойдем к Жирным?

Он знал, как сильно меня злила кража нашего товара, пусть и невольная. Я постучал пальцами по топорищу и с неохотой покачал головой:

— Сначала Красимир. Жирные уже никуда не денутся, на воротах ульверы.

— Верно. Пусть подождут. К нашему приходу перетрясутся, поди, все.

Я сразу повеселел. А ведь и верно. Они скоро узнают, что Вечевая сторона перешла под мою руку, и вот тогда пожалеют, что не вели дела честно. Пусть вздрагивают от каждого стука в дверь, от каждого проходящего мимо хирдмана!

— Что делать с ранеными? — Херлиф все еще не отошел от меня. — Можно отдать девятирунным. Или на исцеление пустить?

Через стаю я слышал, что раненых у нас немало, больше от стрел, но есть и подрезанные, и оглушенные, и поломанные, одному вон челюсть едва не выбило. Но смертью вроде ни от кого не веяло, Живодер с Дударем справятся.

Хельты? Да, надо бы. Но еще надо поднимать наших низкорунных.

— Живичам под нож. И Пистоса надо поднять на руну. А еще Трудюр должен последним из ульверов перейти в хельты.

Херлиф усмехнулся, похлопал себя по паху:

— Меня тоже пробрало. Хорошо, что такое уже бывало, потому и сумел распознать. А вот новым хирдманам не повезло.

Я дернулся от новой вспышки боли. Воины Дометия столкнулись с кем-то очень сильным.

— Пошли к Дометию Трёхрукого! — крикнул вдогонку Простодушному.

Медленно распахнулись ворота, в них вошел Болли, как всегда, впечатляя своими размерами и толщиной. Его я тоже послал к Дометию. Что-то там у них бой никак не заканчивался. Уж не Красимир ли там? Пытается выбраться из города? Может,есть резон и мне туда сходить?

Но стоило только подумать о том, как из темноты вынырнул Рысь вместе с живичем, что нас встречал у ворот.

— Слушаю, — нетерпеливо бросил я, уже пожалев, что попросил его притащить.

Живич явно не был воином. Три руны, под три десятка зим, весь какой-то огрузлый, не толстый, а скорее опухший. Всё время шевелил пальцами, что походили на мохнатых червей. Большие унылые уши, нос нависал над верхней губой багровой каплей. Глянешь на такого, подумаешь, дундук какой-то, простофиля. Купец ли? Купцы должны выглядеть представительно, чтоб уважение внушать. Или, наоборот, заискивающе, чтоб подольститься к покупателю. Почему прислали такого? Не посчитали нужным отправить кого получше? Или потому и послали его, потому что не жалко? Вдруг бы мы принялись убивать всех подряд?

— Я от Годославских, — сказал живич. — Чтоб пособить вам, дядя позвал князя Красимира погостевать да побеседовать о воинах, что наш род выделит на защиту Велигорода. Надо было сразу идти за мной! — чуть ли не с обидой выкрикнул он.

— Надо было сразу говорить о деле, а не молоть языком почем зря. Где князь сейчас?

— Почём мне знать? Только глухой не слышал, что идет бой.

— Так зачем ты нужен тогда? Рысь, знаешь Годославских?

Леофсун кивнул:

— К ним я и пошел с самого начала.

— Возьми…

Я глянул на хирд через стаю. Все при деле, все заняты. Нас и впрямь слишком мало. Кто на воротах, кто на стенах, кто на Торговой стороне и пристани. Есть раненые, есть те, кто собирает добычу. Херлиф отправил нескольких ульверов пройтись по улицам, приглядеть за порядком и проверить, не упустили ли кого из дружины.

— Ладно! Вдвоем сходим.

Рысь все еще скрывал свои руны, сейчас он выглядел как четырехрунный карл. Впрочем, хельтом купцы бы его вряд ли впустили. Я снова вспомнил предупреждение Тулле о слишком частом применении дара, но ни у меня, ни у Рыси выбора не было. Я должен знать, что делают хирдманы, где они, а Леофсун должен прятать силу, чтобы влезать туда, куда хускарлам и хельтам путь заказан. Да и какой от этого вред? Это с Трудюром всё понятно. А что может случиться у Рыси? Даже если всегда будет прикидываться карлом, свою силу он не утратит.

Жители Вечевой стороны Раудборга затаились в своих домах и притихли. Всех храбрецов и любопытных ульверы уже убрали, так что мы шли по безлюдным улицам лишь в сопровождении собачьего лая, который следовал за нами от двора к двору.

Живич то и дело пытался затеять разговор, говоря что-то вроде: «А это двор Милобуда, он шерстью торгует и сукном», «А этот род ходит к вам, в Северное море, возит воск и пеньку», «Глянь-ка, до сей поры не спят, почем зря свечи жгут. Опять Умил жену и дочерей заставляет до полуночи ткать».

Хвала Скириру, двор Годославских оказался не так уж далеко от ворот. Но там что-то было неладно, потянуло дымом, хотя кто станет топить баню на ночь глядя? И тут из верхних оконцев вырвались языки пламени.

Мы подбежали к двору, я вырвал калитку в ограде. Годославский пентюх взвыл, бросился к дому, рванул подпирающие дверь бревна, но не осилил. Те уходили в землю чуть ли не на локоть. Мы с Рысью легко вырвали подпор, я распахнул дверь, и на меня вывалилась женщина с дитем на руках.

Пока пентюх говорил с бабой, я с сомнением смотрел в задымленные сени, где огонь вспыхнул с новой силой. Стоит ли лезть внутрь? Да и зачем? Красимира там уже нет, это и ослу понятно. Понял, что Годославские его обдурили, вырезал самых сильных воинов, подпалил всё и ушел. Вот только куда?

Почувствовав неладное, я обернулся. Рысь уже выкручивал руку пентюху, чтобы тот бросил нож.

— Это всё ты! Ты! Я говорил деду: нельзя верить нордам! А он меня не послушал! Надо было сразу за мной пойти! Тогда бы все были живы!

Он даже не заметил, как легко с ним сладил воин почти той же силы.

Я подошел и легонько ударил живича по щеке:

— Одумайся! Ты последний мужчина из рода! Еще раз подымешь на меня нож, и Годославские исчезнут вовсе. Ты сам дурак! Надо было сразу говорить, с чем пришел! Теперь винишь деда, винишь меня… А что князя не винишь? Он же убил твоих родичей!

Мы с Рысью обошли дом, убрали и другие подпоры, но оттуда уже никто не вышел, открыли сараи с конюшнями, чтоб спасти скот.

Огонь теперь вырывался не только из окон, он охватил крышу и стены наверху. Соседи повыскакивали наружу, наплевав на угрозу от нас и страх, стали таскать воду, поливать стены своих домов и сараев, что были ближе к терему Годославских.

Рысь, не сводя глаз с переливов пламени, спросил:

— И что теперь?

— Ничего, — сплюнул я. — Если Красимир сбежал из города, то и пусть. Мне плевать, вернется он сюда или сгинет в болотах. А вот если затаился здесь, вот тут уж беда.

— Обыскать дома…

— Он сам хельт, поди, и с собой взял хельтов. Если слать хускарлов на поиски, только сгубить их. Да и хельтов надо посылать впятером, не меньше. Не напасешься же. Разве что Коршуна отправить. Пусть проверит всех хельтов на Вечевой стороне, особенно если почует разом трех-четырех в одном месте. Это же живичи, тут много таковых не будет.

— Сейчас?

Я прислушался к стае. Дометий вычистил всех тараканов на стене и сейчас раскидывал людей. Через дар казалось, будто мы накинули сеть на всю Вечевую сторону, и ни одна рыбешка не сумеет прорваться через нее. Жаль, что ячеи были все же крупноваты, для плотного охвата не доставало хускарлов, что сейчас понемногу приходили в себя после переизбытка сил.

Зарево от горящего терема освещало чуть не всю Вечевую сторону Раудборга. Люди выходили из домов, спешили к пожарищу со всех концов с топорами и ведрами. Если не остановить огонь, может сгореть половина города, ведь тут даже улочки были выстланы деревом. Сушь в последние дни стояла изрядная. Если ветер задует чуть сильнее, то искры будут разноситься на перелет стрелы.

— Надо помочь с пожаром.

Я позвал через стаю всех, кто не был занят на стенах и не ранен.

Забавно! Прежде я сам думал спалить весь Раудборг, а теперь вот вынужден спасать его! И ведь от кого? От Красимира, что так ратовал за свое княжество. Но тому есть причины! Что взять с погорельцев? Жизнь? Последнюю рубаху и единственный браслет?