— И нечего рунами своими давить! — закричал я. — Толку от твоих рун, коли ты безногий? Любой карл тебя обойдет. А я и в воде быстрее тебя буду!

Разбежался и нырнул во фьорд, как был, только подосадовал, что хорошую рубаху испорчу. Дар Флиппи почувствовался сразу. Обычно я под водой мало что чуял, а теперь слух обострился настолько, что я слышал, как волны на той стороне фьорда трутся о борта кораблей. Слышать-то слышал, но разбирал мало. Флиппи свой дар знает лучше и, поди, на слух мог эти корабли и посчитать, и сказать, драккары то или кнорры, груженые или нет.

Я сделал с десяток взмахов, прежде чем услыхал, что позади плеск стих. И сторхельтова сила стремительно приближалась. Я поплыл так, что смог бы перегнать лодку с десятком вёсел, при том даже не выныривая за воздухом, благо в моем хирде был подходящий дар, да и дар Дельфина тоже должен сработать.

Быстрее! Еще быстрее! Но тут мимо меня скользнула длинная хищная тень. Флиппи! Он даже не бил ногами, а лишь изгибал тело, как змея или угорь, и изредка взмахивал руками, с каждым гребком вырываясь на десяток шагов вперед.

Что ж, тогда… Я усилием воли выкинул Флиппи из стаи. И едва удержал подкативший к горлу ком. Тяжесть вод разом навалилась на меня, и хотя я еще мог не дышать, но плыть стало гораздо труднее. Наверх! Пора всплывать. Здесь, в глубинах, всё же не место людям.

Дельфин замер где-то там, внизу. Я его уже не видел и не слышал, только чуял его рунную силу. Если он и теперь не сдюжит, значит, так тому и быть. Может, и впрямь выкупить его корабли? И хирдманов. Со мной им всяко будет лучше, чем с другим хёвдингом. Никто не возьмет их всех, а разбредаться по разным хирдам им вряд ли захочется.

Вот так, размышляя о том о сем, я доплыл до пристани, где стояли Флипповы суда, взобрался на причал, встряхнулся и пошел взглянуть на них поближе.

Я и прежде слышал, что Дельфин строил свои корабли сам и будто они отличались от обычных драккаров, но особо никогда не вглядывался. А сейчас своими глазами узрел, что они особые. Мощный киль обит железом, притом железом не простым, а с небольшой примесью твариных костей, нижние доски толще обычных. Наш «Сокол» явно ходит побыстрее, но Флиппи и не скоростью брал. Так-то хирдманов у него не настолько много, они хорошо уместились бы и на двух. Третий корабль смотрелся скорее как золотая цепь на шее ярла — показать всем вокруг, как богат и удачлив этот хирд. Но я видел Флиппи в бою с хуоркой, с тремя кораблями он мог ловить тварей лучше.

С Флипповых судов на меня подозрительно поглядывали воины, что сторожили их. Ну еще бы, вынырнул какой-то странный хельт и вместо того, чтоб пойти обсохнуть, кружит возле них и глаза пялит. Один даже подошел к борту и открыл рот, как из воды наконец вынырнул Дельфин. Вынырнул, подплыл к причалу и легко взмыл наверх, усевшись на мокрые доски.

— Флиппи! — воскликнули на корабле.

И хельт на четырнадцатой руне тут же спрыгнул, подбежал к своему хёвдингу, что-то начал спрашивать.

— Погодь, — отстранил его Дельфин. — Как там тебя? Эрлингссон? Скажи еще раз, каков твой дар.

— Стая, — ответил я. — Весь мой хирд — это стая. Мы слышим друг друга, держим друг друга и помогаем, — подошел к нему поближе и шепнул на ухо: — А еще делим дары друг друга на всех.

Флиппи сидел и молчал, весь сгорбившись и свесив руки. Я подождал немного, потом пожал плечами и пошел прочь. Я и так сделал больше, чем собирался, и рассказал больше, чем стоило. Жаль его хирдманов. И корабли жаль. Может, Рагнвальд потом заберет их?

— Эрлингссон! Не хочешь ли как-нибудь поохотиться со мной?

Я оглянулся и оскалил зубы:

— Как-нибудь.

Мы проторчали в Хандельсби еще несколько дней, а отец всё никак не возвращался. Так-то это ничего не значило. Хирды могли задержаться на седмицу-другую по разным причинам: шторма, ранения или поломка корабля. Может, отец отсиживался на каком-нибудь острове, выжидая, пока уйдет морская тварь. Потому я решил сходить в Сторбаш без него. Вернусь, и тогда встретимся.

Плохо еще, что Тулле так и не вышел от Мамирова жреца. Даже Магнус не мог сказать, в чем там дело. Поначалу через стаю я слышал, что Тулле жив и здоров, слышал, что он не в Хандельсби, а где-то выше, в горах, скорее всего, вместе со жрецом. А потом вдруг перестал его слышать вовсе. Я чуял, что его огонь не погас, да и болью меня не резало, но теперь Одноглазый будто оказался за стеной. И, как ни странно, это меня успокоило. Значит, жрец чему-то учит Тулле, а не пытается его забрать. Это пусть. Чем больше умеет и знает мой хирдман, тем лучше.

В Сторбаш я собирался пойти на одной лишь «Лебеди» и только со старыми проверенными ульверами, однако Простодушный оставался в Хандельсби за старшего. Ладью я отдам отцу, она отлично подойдет для небольших походов в ближайшие деревни, а вернемся мы на одном из спрятанных драккаров, что когда-то отобрал у нападавших на Сторбаш Альрик.

Перед отплытием я раздал часть серебра хирдманам, часть оставил в Хандельсби вместе с оружием и прочими вещами, но немалую его долю я отвезу в Сторбаш. Пусть хранится там. В случае чего уверен, что отец не поскупится и отдаст серебро моим ульверам.

Мы готовились отплыть с рассветом. И когда Офейг уже отвязывал «Лебедь», на пристани показались двое мужчин. Они побежали к нам, и один из них крикнул:

— Кай! Погоди! Возьми с собой Хакона!

Я придержал ладью, пока они не добрались до нас, потом махнул рукой, мол, давай сюда. Младший тут же перескочил через борт и остановился, повернувшись к берегу.

— Отец!

— Иди! Кай, увези Хакона! Я этого не забуду, клянусь топором Фомрира!

— Харальд! — прервал я хорошо знакомого воина. — Давай тоже к нам!

— Я на службе у конунга, не могу.

— Рагнвальд позволит, я с ним поговорю. К тому же ты скоро вернешься. Я ненадолго, лишь родных проведать.

— Отец, пойдем! — воскликнул Хакон.

Харальд, некогда Косматый, а ныне Прекрасноволосый, чуток посомневался, посмотрел назад и перепрыгнул на «Лебедь».

— Вёсла разобрать! — крикнул я. — На воду!

И ладья легко отплыла от пристани.

Пока мы петляли по фьорду, вглядываясь в воду и еле перебирая веслами, мне было не до разговоров. Лишь когда «Лебедь» вышла в море, я смог выдохнуть.

Только сейчас я рассмотрел, что Хакон в свои четырнадцать или около того зим уже был на пятой руне, а нравом и выдержкой мог бы сравняться с мужем тридцати зим. Это Вагн Быкоголовый, ярлов сын, мог выкрикивать глупости за конунговым столом. Да, он тоже прошел немало сражений для юнца, но его всегда прикрывали и поддерживали воины из дружины отца. Хакон же видел разоренную деревню, обугленные трупы матери и братьев, жил у чужих людей, пока Харальд бегал по хирдам и выгрызал себе руны, а потом и вовсе присоединился к хирду отца. Сравнивать Хакона и Вагна — все равно что сравнивать дикого кабана с домашней свиньей.

Едва Харальд запрыгнул в ладью, мальчишка тут же успокоился, сел так, чтоб никому не мешать, и поприветствовал ульверов, которых знал.

Харальд Прекрасноволосый дорос до хельта, видать, немало за прошлую зиму поубивал тварей.

— Ну, что случилось и почему ты хотел, чтоб я взял Хакона с собой.

— Скиррессоны, — выплюнул Харальд. — Они никак не угомонятся. За две зимы пропали почти все мои хирдманы.

— Пропали? — удивился я.

— Да. Ни трупов, ни крови. Пошел отлить — и исчез. Осматривал вместе с дружинниками остров — и исчез. Может, Скиррессоны оставили нас напоследок? Я — ладно, но Хакон должен жить.

— Почему раньше ко мне не пришел? Мы тут уже седмицу живем.

— А толку? Мы вон тоже едва не на конунговом дворе ночуем. Боялся, что они догадаются и поспешат нас прирезать, потому и пришел лишь перед отплытием. Я не прошу тебя взять Хакона в свой дом или свою деревню, не хочу принести беду на твой порог. Оставь его где-нибудь в другом месте, в Мессенбю или где еще. Он сильный и смекалистый, сам справится.