— Скажи, я готов.

Фродр согласно наклонил голову.

— И это… Ты говорил, что плата за знание — боль. Я заплатил немало. Сейчас сможешь ответить?

Жрец повернулся ко мне пустым глазом и едва заметно усмехнулся:

— Когда это я говорил, что можно расплатиться болью? За каждый вопрос своя цена. Тогда была боль. Нынче нужно совсем другое.

— Так скажи, что нужно! — хотел крикнуть я, но получилось лишь прохрипеть, а потом закашляться.

— Рано, — сказал Фродр и встал. — Пойду скажу, что ты готов к суду.

Я такое видел раньше. Всё уже было: и этот огромный зал с языками пламени в очаге посередине, и десятки уважаемых мужей, стоящих вдоль стен, и величественный конунг в злате и серебре, и даже гнездящаяся в теле боль и покрытая шкурами лавка, куда меня положили. Встревоженное лицо отца, злые ульверы рядом, звонкий голосок Вагна Акессона, который не мог замолкнуть даже на мгновение, хмурые шепотки созванных хёвдингов и ярлов.

Разве что прежде не было великана Стюрбьерна, возвышающегося над всеми, как огромная скала. Он подошел ко мне сразу, как я устроился на своем ложе, ласково поприветствовал и поблагодарил за переданную весть:

— Вот уж никак не ожидал, что сын Зигварда Безухого прибудет ко мне сам! Как я мог не откликнуться на его зов после такой чести? Ты давай побыстрее вставай на ноги! Будем вместе бить тварей!

От зычного голоса в голове загудело, но я был рад видеть Стюрбьерна. Уж не знаю, поможет ли его хирд Северным островам, но лишним точно не будет.

Последними ввели Скиррессонов, и они выглядели получше моего. Знать, Гейр всё же сдержал ульверов и не дал покалечить ублюдков. И я не знал, хорошо это или плохо. С одной стороны, Лопата не пошел против моего слова, так как я не успел ничего сказать, с другой — он взял и поворотил весь хирд так, как ему вздумалось. А ведь он только-только присоединился к нам! Впереди него не один я, но и Простодушный, и Вепрь, и Дометий… Если Гейр принудил их силой, тогда как мне оставлять его за своей спиной? Тут еще надо будет разбираться.

Перво-наперво Рагнвальд дал слово моему отцу. Эрлинг рассказал историю моей вражды с ярлом Скирре с самого начала: про разорение Растранда, про смерть Роальда, про Торкеля Мачту и про попытку похищения Фольмунда. Об этом уже говорилось на предыдущем суде, что был четыре зимы назад, кто-то слыхал о том, кто-то — нет. Потом отец поведал о нанятых хирдах, что перекрыли выход из Сторбаша, и об их смерти от рук нашего хирда. Дальше речь повел Харальд Прекрасноволосый. Он рассказал правду о смерти ярла Скирре, о причине своей мести и о гибели своих хирдманов.

— Мои люди пропадали не во время пьянок или отдыха, — добавил Харальд. — Они гибли во льдах, когда выслеживали тварей. Мы принесли весть о захвате Бриттланда, мы откликнулись на зов конунга и помогали биться с наступающей Бездной! Но мои люди погибли не в твариных когтях, а под пытками сыновей Скирре. Они прошли до конца тот путь, на который Кай Лютый лишь едва заступил.

Волей-неволей все присутствующие взглянули на меня. Я лишь криво усмехнулся. Харальд, оказывается, умел говорить красиво и убедительно.

Потом взял слово Магнус. Он поведал всем о моих заслугах, о силе хирдманов, которых я привел из дальних земель, о том, как именно ульверы дважды вызволили ярла Гейра и привезли весть о Бездне на его землях, о том, что мы вычистили два острова от тварей, и что Скиррессоны поймали меня в тот день, когда ульверы только вернулись после месячного похода.

Рагнвальд махнул рукой, и вперед выступил плюгавенький муж с пергаментом в руках. В тот раз я не понял, что это было такое, но сейчас уже знал, что конунг тоже держит человека, ведающего грамоту. Оно и не удивительно. Мало ли гостей из дальних земель приезжало к Рагнвальду?

— Ярл Логмар Скиррессон передал двадцать четыре воина, из которых трое — хельты, а остальные — хускарлы с шестой по девятую руны, — зачитал человечек.

— Я полагал, — заговорил Рагнвальд, — что столь малое число воинов связано с гибелью ярла Скирре вместе с большей частью его дружины, потому не настаивал на ином. А нынче выходит так, что ты, Логмар, приберег силы не для сражения с тварями, что несут беду на все Северные острова, а для кровной мести. Мести, которая началась с проступка твоего отца!

Скиррессон поднял голову и попытался что-то сказать, но Рагнвальд повысил голос и загрохотал на весь зал:

— Мне нет нужды слушать тебя. Я знаю всё, что ты скажешь. Месть за отца — твой долг! Это верно! Но ты забыл главное — у нас идет война! Ярл Гейр, каково наказание за межусобицу во время похода?

— Выжившего закопать заживо, — спокойно ответил Лопата и глянул на меня с легкой усмешкой.

Видать, он всё же помнил, как едва не сделал то же со мной, когда я убил Торкеля Мачту. Если бы не хитроумие Альрика, гнил бы я нынче в земле, а над моим телом росла бы яблоня.

— Так тому и быть!

Логмар встретил приговор с высоко поднятой головой, а вот его брат не сдюжил: заверещал, как раненая свинья, завопил про справедливость, про убитого отца, начал бранить и меня, и суд, и Рагнвальда. Стиг, стоявший рядом, легонько отвесил Скиррессону оплеуху, свернув ему челюсть.

— Но ради заслуг Скирре, который немало помогал мне в прошлом, — внезапно продолжил Рагнвальд, — я дарую вам легкую смерть. Кай! Пусть их жизни заберет кто-то из твоих хирдманов. Вам нужны руны!

Я глянул на своих парней. В лучшем случае за двоих выйдет одна руна, и то если благодати уже набрано немало.

— Дударь! — сказал я. — Давай ты!

Его дар едва ли не самый полезный для стаи, правда, вспоминал я об этом, лишь когда сам бывал раненым. Хотя в любом другом хирде Бьярне бы вряд ли ценили. Зачем нужен воин без боевого дара, который умеет залечивать лишь собственные раны?

Дударь радостно осклабился, взял меч, который ему передали дружинники конунга, двумя взмахами обезглавил Скиррессонов и полыхнул силой одиннадцатой руны.

— Сыновей отдать на воспитание родичам со стороны жен, — негромко сказал Рагнвальд своему писарю, — их земли — под мою руку, отправить туда людей, что лишились своих домов. Присмотрит за землей, — конунг глянул на Стига, потом на остальных своих дружинников, — Бёгвар. Нынче он всё равно не боец, но ярловых людей подмять сумеет.

Раздав указания, Рагнвальд подошел ко мне, единственному, кто сидел во время конунгова суда помимо самого конунга.

— Тут и моя вина. Харальд говорил о пропаже его людей, но мне было не до того. Я послал самую умелую Орсову женщину в Хандельсби, надеюсь, она поможет поскорее встать на ноги. Хотя у тебя и свой костоправ неплох.

— Распустил ты людей, Зигвардссон! — пробасил Стюрбьёрн. И, как всегда, от его голоса аж полы с лавками затряслись. — Распустил!

— Отец рано умер, не научил, как должно, — с улыбкой отозвался Рагнвальд. — Может, хоть ты поучишь меня уму-разуму? Вот что сделать для Кая Эрлингссона, чтоб не держал он на меня обиды?

— Женить на своей дочке! — немедленно ответил глава вингсвейтаров.

— Так он уже женат. Уже двое сыновей народилось. Верно я говорю, Эрлинг? Да и сам Эрлинг не промах, еще одного сына родил.

— Серебром ода… — сказал Стюрбьерн и сам же себя оборвал. Видать, вспомнил ту небольшую толику удачи, которую я у него оставил. — Может, земли дать? Вдруг Кай захочет из морского ярла стать обычным?

— Не могу! Он мне вольным хёвдингом нужен, а не землепашцем.

Я едва успевал переводить взгляд с одного говоруна на другого. От густого голоса Стюрбьёрна разболелась голова и заныли разом все раны, я изо всех сил старался не кривиться и слушать их шуточную перепалку.

— М-да, тяжело, когда у вольного хёвдинга добра больше, чем у какого-то конунга. И жена у него есть, и дети, и богатство, и воины с кораблями.

— Ничего, — рассмеялся Рагнвальд, — есть у меня подходящий дар для Эрлингссона. Нужно только обождать, пока он будет готов.

С этим мы и вернулись к себе.