— Дала? — Вера не сдержала саркастичный тон, министр тоже нахмурился:

— Что-то несомненно дала. Я увидел вашу реакцию. И узнал, что вы думаете.

— И что я думаю?

— Что вы не имеете права предъявлять претензии.

Внутри неё адвокат и прокурор листали личное дело господина министра, находя в нём много разного, но ничего такого, что давало бы ей на него какие-то права. Она ничего не сказала, он налил себе ещё и вопросил бокал:

— Почему Эйнис считает себя вправе предъявлять претензии, а вы — нет?

— Это надо спросить у Эйнис. Наверное, у неё есть основания.

— А у вас нет?

— Это бессмысленный разговор.

Он молчал и пил, она испытывала большое желание лечь обратно и отвернуться к спинке, натянув скатерть на голову. Ветер за окном выл, как оставленный взаперти хаски, Вера чувствовала себя этим ветром, осенним, мокрым, продрогшим и злым от бессилия войти в тёплый дом и расслабиться.

Министр помолчал и спросил:

— Как это происходит в вашем мире?

«Что — это? Поход к шлюхе? Расставание? Примирение? Что?»

Она медленно глубоко вдохнула и ответила на тот вопрос, который сама выбрала:

— Когда мужчина приходит с чужим запахом, его вещи выставляются за дверь, а время, на него потраченное, считается спущенным в унитаз. Он забирает вещи и уходит навсегда. Это самый спокойный и цивилизованный вариант. В более темпераментных парах его вещи летят из окна.

— Я не об этом спрашивал. Но спасибо, что мои вещи на месте, — прозвучало иронично, наигранно-иронично.

«Какие мы хреновые оба актёры.»— Обращайтесь, — вздохнула Вера, — готова не прикасаться к вашим вещам, как бы вы меня ни унижали.

«Я просто свои соберу. Мне и собирать почти нечего.»

— Я вас не унижал.

«Дзынь.»

Вера так неудержимо расхохоталась, что слёзы выступили, уткнулась в скатерть, вытирая лицо, отдышалась, махнула рукой и улеглась как раньше, жалея о том, что скатерть Тонга такая тонкая и лёгкая, ей хотелось завернуться во что-нибудь более надёжное.

— Вера… Я не ожидал, что это так обернётся.

Она пыталась сдержать смех, но всё равно смеялась, кусая губы и качая головой от желания биться в стены этого глупого мира, с сарказмом прошептала:

— Какая неожиданность!

Он поставил бокал, сказал чуть громче:

— Ладно, я признаю, это было не лучшее решение, я поддался панике и искал любой способ сделать хоть что-нибудь. Вы думаете, я не слышал, что тут происходит? Я всё слышал, я просто сделать ничего не мог, зачем мне сюда приходить, если вы меня не слушаете и не верите мне, а продолжаете себя необоснованно казнить, каким образом вас убедить, как вам помочь, я не знаю. Я пошёл к женщине, которая могла дать совет, ей пятьдесят скоро, я не думал, что она всё ещё в профессии и будет рассматривать меня как клиента, я вообще не особо в состоянии думать, когда слышу, как вы тут… Ваш "купол тишины" — примитивный низкоуровневый артефакт, зачем вы его вообще купили?

Она молчала, понимая, что зря молчит, но слов не находилось.

— Вера? Вы знаете, для чего он предназначен вообще?

— Нет.

— Это артефакт шумных парочек, которые опасаются разбудить спящих через стену родственников скрипом кровати.

Она тихо рассмеялась, еле слышно шепнула:

— Я его включаю, чтобы не греметь кастрюлями, когда вы спите.

Он наклонился вперёд и схватился за голову, беззвучно ругаясь, она лежала с закрытыми глазами и отслеживала его движения по звукам, его волосы давали такой особый шорох при прикосновении, который ни с чем не спутать, её волосы звучали совсем по-другому.

Время как будто закольцевалось и повторяло вой и шорох ветра, треск поленьев и разрозненные фразы, она повторяла их про себя, пытаясь запомнить.

Он выровнялся и зазвенел горлышком о бокал, Вера спросила:

— Что вы пьёте?

— Лекарства, Вера. Вам не предлагаю, у вас другие, и вы зря отказались, вам стало бы легче.

Она промолчала, думая о том, что не может понять по запаху, что именно он пьёт, она не различала запахов с самого утра, почти никаких, за редким исключением.

Опять повисла тишина, Вера ощущала напряжённое осторожное внимание, как будто его желания двигались по воздуху змеями, пробуя её личное пространство на зуб, и готовясь превратиться в намеренья, если она даст повод. Она не хотела.

Он допил и убрал бутылку на пол, сел по-другому, тихо позвал:

— Вера?

Она ждала, что он продолжит без её одобрения, но он не продолжил, пришлось ответить.

— Что?

— О чём вы думаете?

И мягкая змея ломится на её территорию, делая вид, что она вовсе не мускулистая удавка, а просто посидит тут рядышком, воздухом подышит.

— О чём вы думали, когда пришли утром?

— Чёрт, Вера…

— Я не об этом. Я изучаю свои способности сэнса, но иногда я чувствую что-то, чего не понимаю. Когда вы пришли, у вас изначально было внутри что-то такое, что я не поняла, наверное, я сама такого никогда не чувствовала, поэтому не знаю, что это. Что вы чувствовали, если описать это одним словом, общее состояние?

Он задумался, напрягся, неуверенно ответил:

— Злость.

«Дзынь.»

— Я чувствовал, что меня надули, досаду.

«Дзынь.»

— Раздражение, я чувствовал, что ошибся, не обдумал…

«Дзынь.»

Опять повисла тишина, дождь всё-таки пошёл, сразу забарабанив по стёклам дробью, слился в тяжёлый грохот и гул водопадов.

— Я чувствовал себя предателем.

Часы промолчали. Вера приподнялась на локте и посмотрела на министра, но он на неё не смотрел, кивнул сам себе, изучая каминную решётку:

— Да. Вы меня разбаловали, расслабили, я стал считать, что все женщины доброжелательны и бескорыстны, и готовы мне безвозмездно помогать. Но когда я вошёл к ней, увидел её, то понял, что делаю что-то не то, там такая атмосфера… Я должен был уйти сразу. Но решил, что если уже пришёл и потратил на это столько денег, то уйти, не поговорив, будет странно. И остался. Но начал себя плохо чувствовать ещё тогда. А когда она стала мне рассказывать, как лучше вас обмануть, испытать и проверить, ещё и духами облила, я окончательно понял, что это катастрофа. Но уже было поздно. Я уехал в наёмной карете, чтобы не оставлять запах в своей, сжёг костюм, отмывался три часа — ничего не помогло. Вам правда незнакомо это чувство? — Я никогда никого не предавала.

Он усмехнулся и промолчал. Она задумалась, опять прокручивая в голове свой разговор с пожарными, сказала:

— Тот парень, в "Коте", который просил меня посмотреть, кто его проклял… У него внутри такая штука, как была у вас, только больше раза в три. Он теребил браслет и прятал шею, я подозревала супружескую измену, но теперь мне кажется, что там что-то посложнее.

— Хм. Я проверю, хорошо, — он достал блокнот, черкнул пару слов, убрал и сказал: — Вы спать собираетесь? Завтра будет сложный день.

— Я буду спать здесь.

— Спите где хотите. Камин выключить?

— Как хотите.

Он встал, подошёл к камину и позвал:

— Вера, — она посмотрела на него, он показал на круглую бусину в рельефном узоре камина, — вот эта, она вращается. Вверх — включить, вниз — выключить.

Он выключил и включил, она отвернулась. Кто-то умный внутри говорил, что надо делать восхищённые глазки, благодарить и просить показать остальные волшебные штуки этой квартиры, но она приказала заткнуться всей толпе, которая теперь жила у неё внутри, отвернулась и уткнулась лбом в спинку дивана, мечтая уснуть без сновидений на ближайшую тысячу лет.

Рядом заскрипел пол, она поняла, что там планируется очередная глупость сегодняшнего бесконечного безумного дня, устало сказала:

— Спите на кровати.

— Я буду спать где захочу.

Кто-то из толпы внутри спародировал старый анекдот: "Хозяин, где хочет — там лежит".

Она почти уснула, когда почувствовала, как её поднимают и несут, но у неё не было сил спорить.

Она проснулась от ощущения, что кто-то трогает её руку. Еле ощутимо, как будто маленькая птица холодной когтистой лапкой, или очень маленький котёнок.