— Приятненького.

Получился тон "чтоб вы сдохли", но именно это и сработало — он тихо рассмеялся, иронично прижал ладонь к груди и склонил голову, благодаря за такую честь, она до сих пор не смотрела ему в глаза, взяла чашку, сделала глоток горячей воды. Жар прокатился внутри комом, ощущения были неприятные, она пыталась убедить себя, что она молодая, здоровая, и ничего с ней не случится, она и подольше не ела, бывало.

«Когда ты не ела "подольше", тебя Милка бульонами с ложечки отпаивала по часам, как котёнка, а сейчас ты хочешь сразу натолкать полный желудок каши.»

Она взяла совсем немного, попробовала, вкус не ощущался, запах тоже, она механически жевала и запивала горячим, пытаясь себя убедить, что делает для себя что-то хорошее. Не съев и половины, поняла, что больше не может, допила воду, встала налить ещё. Села за стол и спросила у чашки:

— Что я должна знать перед тем, как собираться на бал?

«Дзынь.»

Министр посмотрел на "часы истины", иронично кивнул на них Вере:

— Теперь видите, насколько это неточный прибор?

— Вижу.

«Дзынь.»

Он помолчал и отодвинул тарелку, достал блокнот, пролистал, убрал. Переплёл пальцы и сказал им:

— С большой вероятностью, будет покушение, а может, и не одно. Яд будет точно, я бы вообще не рекомендовал вам есть за пределами этой квартиры, "Чёрного Кота" и столовой моего отдела, и пить, но это сложно, так что пейте только то, что сами взяли с общего стола или подноса, из рук бокалы не берите, и никому не позволяйте приносить вам напитки. Вам будут их приносить всё равно, в крайнем случае, берите, но не пейте. Но лучше не берите. И не ходите долго с одним и тем же бокалом, взяли с общего подноса, отпили один раз — всё, больше не пейте, захотите пить — возьмите новый бокал.

Она молча кивнула, он достал из кармана несколько маленьких бумажных конвертов.

— Я принёс вам яды.

— Как мило. Обожаю яды.

«Дзынь.»

Министр поморщился:

— Я хочу, чтобы вы запомнили их запахи. У вас, похоже, нюх как у борзой.

— Похоже.

— Это может спасти вам жизнь. Человека, который подаёт еду и напитки королевской семье, отбирают по тестам для парфюмеров, и обучают различать яды по запаху, это не раз спасало династию.

— Круто.

Он встал и вышел из комнаты, вернулся с бутылкой вина, взял из шкафа три чашки, в две налил воды, одну оставил пустой. Сел за стол, налил в пустую немного вина, насыпал из пакетика серого порошка в воду и в вино, придвинул Вере:

— Это карнский "мышиный", его легко достать, но он малоэффективен, от него смерть наступает не сразу, можно успеть вызвать врача и выжить. Симптомы как при пищевом отравлении — тошнота, пот, головокружение, всё такое. Эта доза — не смертельная, но неприятных ощущений доставит массу. Почти все остальные карнские яды похожи на него по запаху. Вера понюхала обе чашки, поморщилась и кивнула, чтобы он убирал — она запомнила. Он поднялся вылить в раковину, вернулся с чистыми чашками и повторил процесс наливания и насыпания, опять придвинул Вере:

— Это цыньянский "белый призрак", дорогой, эффективный, действует медленно, симптомов нет, человек просто засыпает и у него останавливается сердце. Противоядие есть, но его не успевают обычно принять.

Этот Вера тоже запомнила, он отодвинул чашки, открыл последний конверт и протянул вере:

— Это кий-лай, тоже цыньянский. Его не подмешивают в еду, им смазывают ножи, гребни, острия шпилек, ногти, шипы на дверных ручках, иглы в диванных подушках. Внимательно смотрите, куда садитесь и за что берётесь, выбирайте стулья из дерева, без подушек, следите за тем, чтобы на них ничего не лежало, даже носовой платок или салфетка — причина туда не садиться. За дверные ручки не беритесь вообще, особенно если там есть поверхности, которых не видно, но за которые нужно взяться, двери вам должны открывать слуги, если поблизости нет слуг, открывайте ногами, или беритесь за декоративные элементы. У вас есть щиты, которые не позволят проколоть кожу, но это полезная привычка, которую лучше вырабатывать как можно раньше, щиты не всесильны и не вечны, даже у самых сильных артефактов есть ресурс, который заканчивается в самый неподходящий момент.

Она кивнула, он нервным движением взял чашку с водой, Вера вздрогнула и припечатала её ладонью к столу, не дав поднять.

Внутри бешено грохотало сердце, она подняла перепуганный взгляд на министра, пытаясь понять, что с ним случилось, что он забыл, какую чашку брал пить, а какую — для демонстрации яда.

Он посмотрел ей в глаза пару секунд, не выдержал и улыбнулся.

«Он не забыл.»

Она нахмурилась и укоризненно шепнула:

— Как дитё малое.

Встала и пошла мыть руку, на которую попала вода, плеснувшая из чашки, когда она так отчаянно бросилась его спасать.

«Идиотка. Как тогда, в подвале отдела, когда его хотел поцарапать дядюшка. Он бы правда не дотянулся. А дотянулся бы — не поцарапал бы, на нём стопудово миллион щитов, как можно рассчитывать пробить их ногтями? Такая наивность.

Или нет? А может, он именно тогда был без щитов, или они разрядились, или дядюшка знал секретный способ их пробить? А вдруг дотянулся бы? И не было бы этого всего, ничего не было бы, меня бы перевели из этой квартиры, со мной бы работал другой человек. Мы не спали бы в одной кровати, он не нарисовал бы мне оленя, я не нарисовала бы ему шмеля…

Господи, как же нелепо я влюбилась, как невовремя, в какого неподходящего человека. Мы же всё равно расстанемся. Однажды я просто пойду своей дорогой, обойду его и пойду дальше, а он будет жить свою жизнь, весь в своих недоцыньянских запутанных правилах, неуместных традициях и сожалениях о несбыточном. Будет ходить по чахлым садам своего пыльного дома, кланяться духам-хранителям и разговаривать с бесценными камнями о былой славе. Наши отношения — следы от воды на склоне высохшего пруда, наивное упорство в построении неподходящего здания на неподходящем грунте, оно всё равно рухнет, но мы закрываем глаза и строим, строим, как будто наше желание способно изменить реальность, и мир однажды сдастся и прогнётся под нас. А этого не будет, зыбкий грунт уже едет под ногами, но мы не смотрим под ноги, мы смотрим друг на друга, громоздя пустые надежды этажами. Когда это здание рухнет, оно нас похоронит. А может быть, только меня. Скорее всего, именно меня. Какая бы грязь ни творилась в отношениях, мужчина всегда выходит из них чистым, а женщина — растоптанной. И поэтому я должна остановиться первой. Сейчас. Сейчас, Вера. Прямо сейчас. Домоешь руки и…»

Министр встал из-за стола, подошёл, вылил в раковину отравленное вино и воду, постоял молча рядом. Мягко положил ладонь Вере на плечо.

«Убрать или нет?»

Раньше она действовала по велению сердца, но вчера её сердце замолчало, она стала обдумывать каждый шаг. Ощущения были неприятные, но с одной стороны, не настолько, чтобы устраивать скандал, с другой стороны — позволять ему это постоянно она тоже не хотела. Решила не убирать. Больше всего на это решение повлияло то, что у неё были мокрые руки, а оставлять на его рукаве след не хотелось.

«Богиня логики, Вера, мо-ло-дец, продолжай.»

— Вы могли промолчать, — вкрадчиво сказал министр, таким самодовольным тоном, как будто она в любви призналась, а не показала, что не желает ему смерти.

«У вас же сто процентов с собой противоядие. Вы бы заметили, что выпили не то, какой смысл?»

Его ладонь на плече двинулась вниз, потом вверх, кончики пальцев тронули волосы на затылке, пустив по корням неприятное электричество. Ей хотелось расчесать это место до крови, чтобы стереть тень этого ощущения.

— Но вы не сдержались. Вы так импульсивны. Мне это нравится.

Кончики его пальцев прочертили линии по спине до пояса, обратно, опять тронули плечо, прошлись по синякам на предплечье, пробуждая слабую, но всё же боль.

— Я не готовился вчера к вам прикасаться, так что остаётся только надеяться, что расплата придёт после бала, а не во время. И мне, а не вам. Вы же не получили от этого удовольствия, я надеюсь? В нём было столько вальяжного кошачьего кайфа от всего происходящего, как будто он наслаждался каждой секундой, каждым словом.