На разбойника было страшно смотреть — он побледнел, а в его глазах застыл немой вопрос- «И как теперь жить дальше?!»

— Через пять лет проверю. Всем, кто спросит, говори, что мы торопимся в Цитадель, чтобы вступить в армию.

— Но…

— Молчать.

Бросив взгляд за окно — едва начало светать, по ощущениям около четырёх утра, самое сладкое время для сна — я разбудил Сёму.

Вкратце обрисовав ему наше текущее положение дел, попросил его разбудить Эда и собраться в дорогу, а сам пошел в общий зал — пообщаться с трактирщиком.

Вообще, мне моментами кажется, что земная цивилизация со всеми её вежливыми манерами и джентельменским поведением — это ошибка выжившего.

Такое огромное исключение из правил.

Почему?

Да потому что на Земле ты можешь быть очкастым хлюпиком и успешно качать свои права.

А вот в любом другом мире в приоритете право сильного. И если спускать с рук или прощать выпады в отношении себя, в следующий раз может прилететь больнее.

Поэтому жалеть трактирщика я не собирался.

Спустившись в зал, я с недовольством посмотрел на все ещё празднующих наемников, некоторые из которых заснули прямо за столом, и направился к прилавку.

И чем ближе я подходил к… барной стойке, тем забавней было наблюдать за трактирщиком.

Его сонный взгляд прояснялся, уступая место сначала удивлению, потом непониманию, затем страху.

— Ээээ, — проблеял он, когда я навис над прилавком. — Чем м-м-могу помочь?

— Ты, скотина такая, отравил меня и моих братьев, — я крутанул в руке отобранный у Кухара стилет. — Там, откуда я родом, за такое убивают.

— Ксур попутал, господин! — трактирщик принялся осторожно драть на себе волосы. — Он угрожал смертью мне и моим дочерям.

Судя по эмоциям, про смерть врёт как дышит, а про дочерей — нет.

Убить рука не поднимается — даже несмотря на всю его гнилую сущность. Оставлять дочек без отца — последнее дело. Но наказать необходимо.

Хах, а что если…

— Знаешь что, — я, понизив голос, поманил трактирщика к себе, — мы сделаем вот как…

Трактирщик машинально подался вперёд, чем я и воспользовался, ухватившись за его редкую шевелюру.

Бац!

От звука встречи его лица с барной стойкой мне тут же полегчало, и я, не удержавшись, впечатал его морду в стойку ещё разок.

А следом ловко защелкнул вокруг его шеи рабский ошейник.

Тут же появилось ощущение невидимого поводка, и я довольно усмехнулся.

— С этого момента ведешь дела честно. Напитки не разбавляешь, посетителей не обманываешь. Комнаты чтобы были всегда прибранные и чистые, еда вкусная. Себе в убыток не работать, но за прибылью не гнаться — главная цель: довольный и радостный посетитель.

— Помилуйте…

— А в качестве виры подготовь еды с собой на день пути и гони десять золотых.

— Но…

— И это плата не за мою жизнь, — я нахмурился, — а за твою. Выполнять. Живо.

Трактирщик хотел было возмутиться, но его тут же скрутило в три погибели, и он, зашипев от боли, свалился за прилавок.

— У тебя пять минут, — предупредил я его. — Время пошло.

Честно говоря, рабы мне были не нужны, но на мой взгляд, это был лучший способ проучить этих мошенников.

Интересно, что будет с ними через полгода? Может…

— Эй, парень! — чей-то низкий голос вырвал меня из мыслей, и я нехотя повернулся.

Командир отряда пьяно поднялся из-за стола, чем вызвал недовольство своих собутыльников.

— Что, Претендент, любишь подчинять, ик, своей воле простых людей? — его меч с тихим шелестом покинул ножны, а сам он грузно шагнул мне на встречу. — Готовься к смерти, отрыжка Бездны!

— Как ты меня называл? — переспросил я, не спуская подозрительного взгляда с командира наемников.

— Ненавижу рабовла… ик… дельцев! — воин попёр на меня, но запутался в своих же ногах и с грохотом рухнул на попавшийся ему на пути стол. — Ух я тебя щас…

— Как он меня назвал? — я повернулся к собирающему снедь трактирщику.

— Он назвал вас подонком, господин, — тут же ответил трактирщик, и не задумываясь о том, что своими словами может ранить струны моей тонкой душевной организации.

— Во-первых, — я недовольно скривился, — никакой я тебе не господин. Для тебя ровным счетом ничего не изменилось, кроме некоторых справедливых ограничений. Ты, на секундочку, не дрогнув, отравил двух мелких пацанов.

Трактирщик скривился, но ничего не ответил. Вместо этого он, как ему казалось, незаметно посмотрел на сражающегося со столом наемника.

К его несчастью, наемник в этом бое пока что проигрывал.

— Во-вторых, — продолжил я, — он сказал «Претендент», так?

— Он сказал «Подонок», — с видимым удовольствием повторил трактирщик.

— Ладно, — я с подозрением посмотрел на трактирщика и покосился на наемника, который всё-таки начал побеждать дубовый стол. — Когда он придет в себя, правдиво расскажешь ему как всё было.

— Слушаюсь, — скривился трактирщик и с явной неохотой выложил на прилавок десять золотых и здоровенный сверток с едой.

Я же, убедившись, что сражение со столом забрало у наемника последние силы, задумался.

Неужели мне показалось, что он назвал меня Претендентом? Может быть, подсознание хочет мне что-то подсказать? Или это последствия отравления?

Впрочем, хорошенько подумать над этим вопросом мне не дали спустившиеся со второго этажа пацаны.

Сёма, заметив на шее трактирщика ошейник, задумчиво на меня посмотрел, но промолчал. А Эда больше интересовала еда, чем трактирщик и пирующие наемники.

Подхватив сверток, я направился к выходу из таверны.

Напоследок хотелось произнести что-то пафосное, типа: «И смотри у меня!» или «Веди себя хорошо!», но я не стал.

Всё, что я хотел сказать, уже сказал.

Выйдя из трактира, я убрал еду в Пространственный карман и посмотрел на пацанов.

— Побежали?

— Побежали, — кивнул Сёма. — В каком, говоришь, месте нас возможно будет ждать горячая встреча?

— Около Васильков, — отозвался я. — Но есть шанс, что мы проскочим до рассвета.

Мы, не сговариваясь, посмотрели на восток, где уже занималась заря и… побежали.

Несмотря на то, что бежалось легко и даже в удовольствие, на душе было тяжело, потому что я все никак не мог перестать думать о Кухаре и трактирщике.

Правильно ли я поступил или опустился до их уровня? Как использование рабских ошейников и хитроумных схем вяжется с путём Чести?

Неужели я превращаюсь в Якова Ивановича или в Громова?

И возможно ли не нарушить свои принципы, поднимаясь по, скажем так, карьерной лестнице?

— Ты гонишь, Миш.

— Что прости? — я с удивлением посмотрел на бегущего рядом Сёму.

— Ты загоняешься, — терпеливо повторил пацан. — Я не эмпат, но по твоему лицу сразу видно, что до сих пор рефлексируешь.

— Возможно, — не стал спорить я, удивляясь про себя, откуда у Сёмы такая выносливая дыхалка.

— Забей, — посоветовал Сёма. — Я бы их вообще прирезал.

— Знаешь, — я покосился на бегущего рядом пацана, — хотя я и понимаю, что ты не ребенок, но, когда слышу от тебя такое, слух режет.

— Когнитивный диссонанс, — подключился к беседе Эд. — Это нормально.

— Кароче, — Сёма сплюнул в кусты, — харош париться насчет тех идиотов, давай лучше обсудим, что делать с засадой.

— Ты не понимаешь, — я покачал головой. — Я надел на них рабские ошейники. А я ненавижу рабство. Получается, я ничем не лучше них.

— Ты дурак? — Сёма аж задохнулся от возмущения. — Один нас опоил, второй залез в комнату со стилетом и ошейниками… Да они молиться за тебя до конца жизни должны, что в живых остались!

— Сёма прав, — Эд неодобрительно посмотрел на сбившего дыхания Сёму. — Без обид, но ты или идёшь к своей цели, или пытаешься остаться чистеньким.

— Как-то жестоко получилось.

— Жестоко? — Эд переглянулся с Семой и покачал головой. — Как ты вообще выжил с такой позицией? Думаешь, они невинные самаритяне?