— Что с того?

Он улыбался хищно, в предвкушении, будто перед ним лань, в бок которой вот-вот будет пущена стрела.

— Ну, что даже оправдываться не будешь?

Воздух стал колючим, как на морозе, и царапал горло.

— О чем ты?

— О том, что ты, поганая шлюха, пока меня нет, с другим трахаешься! — слюна брызнула из его рта, щеки побагровели. — Думала, я не узнаю!?

Мэлис застыла, не в силах шелохнуться, кровь отхлынула от лица. Она никогда, даже в мыслях не изменяла ему. Чтобы пожелать добровольно лечь в постель с мужчиной?

Нет. Нет. Нет.

— Качаешь головой? Да об этом на каждом углу шепчутся, за моей спиной смеются! А я думал, что ты другая… — он наступал, склонив голову, как бык. — Ты была такая скромная… такая… чистая. Лживая шлюха!

— Это неправда… — сердце колотилось так сильно, что она не слышала собственного голоса.

— Неправда? — Коннор ринулся вперед, стиснул ее плечи и тряхнул так, что клацнули зубы. — Неправда, говоришь!? Значит, я лгу?!

От ужаса плыло перед глазами. Коннор пьян и не понимает, что творит… А может, слишком хорошо понимает, он убьет ее в приступе ревности, как предыдущую жену, а потом найдет другую. Он обманутый муж, а они — изменщицы, которые никому ничего уже не смогут рассказать.

— С кем?

— Что?

— С кем, спрашиваю, ты мне изменяла?

— У меня никогда не было другого мужчины! — она закричала прямо ему в лицо, Челюсти сводило от сдерживаемых рыданий. — Я требую суда! Слышишь, я имею право на суд!

— Имеешь право? — его бешенные глаза блестели. — Сейчас я покажу тебе, на что ты имеешь право!

И сжав точно тисками руку, поволок ее вон из спальни.

Ужас был липким, как комья влажной земли. В глазах потемнело и сдавило грудь — не вздохнуть. Не будет Мэлис никакого суда, Коннор убьёт ее, закопает заживо на заднем дворе — вот и вся справедливость. И никто за нее не заступится, никто не отомстит потом. Мэлис одна и всегда была одна.

Он выволок ее во двор, утопленный в ранних сумерках, как была в одной ночной сорочке, простоволосую. Разжал руку, и Мэлис упала — ноги не держали. Коннор свистнул, созывая своих людей:

— Слушайте все! — обвел взглядом вышедших на зов охранников-головорезов и пошатывающихся от излишних возлияний гостей. — Эта шлюха, которую я звал своей женой, требует справедливого суда.

На нее смотрели, пожирали глазами. Насмешка, ожидание новой забавы, холодное безразличие — все было в этих взглядах.

— Шлюха, что за спиной мужа водила на супружеское ложе мужчин! Развратница с лицом монашки… — барон сплюнул под ноги. — Я мог бы зарубить ее на месте, но я справедлив. И призываю вас всех в свидетели — я устрою этой женщине суд, как делали в старину наши деды. — Покрасневшие глаза устремились на Мэлис, и она сжалась, ожидая удара. — Беги! Я даю тебе шанс доказать свою правоту. Если слухи ложны, если ты была верной женой, то духи или божественная пара, в кого там ты веришь, спасут тебя. Высшая справедливость, Мэлис.

Она ошарашенно смотрела на мужа, на собравшихся вокруг мужчин, смазавшихся в единое масляное пятно, и никак не могла понять смысла его слов.

— Мы устроим охоту, — Коннор раскинул руки. — Еще одну охоту. Спустим собак и загоним дичь. Если, конечно, духи позволят нам, — злая усмешка изломала губы.

— Коннор, это… неправильно.

Кто это сказал? Голос отдалено знакомый. Один из знакомцев мужа.

— Она. Трахалась. С. Другим. За. Моей. Спиной. Она опозорила мое имя.

— А если это навет?

— Думаешь, я слепец и не видел, как она смотрит на мужчин, пожирает их своими бессовестными глазами!? Как только и ждет, когда меня не будет дома? Или ты купился на ее личико, Кольм? Невинна, да? О, я тоже долго не хотел верить.

— И все же…

— Не хочешь — не участвуй! — по-звериному прорычал ее муж. — А ты! — он склонился над Мэлис. — Беги! Твое время истекает. Беги!!!

И она бросилась прочь, путаясь в длинной сорочке. В спину летели смех и улюлюканье. Мужниным головорезам будет веселье. Новое издевательство, теперь уже последнее. Никакие духи не спасут ее! Но все-таки Мэлис бежала, животный ужас, охвативший ее, гнал вперед. Дорога к городу вела через лес — в нем она и сгинет.

Мэлис не знала, сколько времени прошло, когда вдали ей померещился собачий лай. Сердце ухнуло в пятки. За колючими кустами по правую руку полузаросшая тропинка. Мэлис свернула на нее, будто что-то толкнуло в спину.

Ветки хлещут по телу, оставляя на коже ссадины, цепляют тонкую ткань сороки, та трещит и рвется — кремовые лохмотья, бывшие шелком и кружевом. Босые ноги сбиты в кровь, а в груди жжет — не вздохнуть.

Сколько она пробежала? И где сейчас?

Вокруг незнакомый лес. Деревья так кучны, что не видно неба. Тропинка тонет в буреломе, теряясь. Голоса птиц заполошны и снова чудится лай. Уже ближе.

Мэлис накрутила на руку подол, чтобы не мешался, и ринулась в заросли, куда вела тропинка. Снова бег.

Вперед. Вперед. Вперед.

… Она в изнеможении упала на землю. Сиплыми хрипами вырывалось из горла дыхание. Шумит в кронах ветер, протяжно скрипит сухой сук. Неужели убежала?!

— Далеко же ты забралась, красавица.

Она медленно, через силу подняла взгляд. Добротные сапоги на толстой подошве, кожаные штаны, рубаха на выпуск, хищно щурятся металлические бляхи на куртке. Кожаные ремни крест-накрест, пересекают широкую грудь. Тронутый темной щетиной подбородок, насмешливая ухмылка, острый взгляд, в котором нет и капли веселья.

Мужчина был ей смутно знаком — один из людей мужа, он появился у них не так давно. Мэлис помнила долгие взгляды, что он бросал на нее, не заботясь даже, замечает она это или нет. Рассматривал, будто взвешивая на пригодность, как товар в лавке у мясника. Вот и сейчас, смотрит из-под смеженных ресниц, перебирает каждую оборочку, каждый лоскуток обнаженной кожи. А обнажено слишком много — сорочка превратилась в лохмотья.

Мэлис красивая, так говорила мать. Ее тело нравилась Коннору.

Нет, она не вернется к нему! И не умрет. Во всяком случае, такой постыдной смертью.

Она откинула с лица растрепанные волосы, облизала пересохшие губы, собираясь со смелостью:

— Не отдавай меня ему…

В ответ тишина. И где-то на границе слуха лай.

— Тебя ведь зовут Ворон, да? Пожалуйста, помоги мне… И я не останусь в долгу.

Мужчина заломил бровь:

— Торгуешься? И что ты мне можешь предложить, женщина?

— Себя…

Пришлось оставить лошадь на дороге и пробираться сквозь заросли пешком. Запах сырости забивался в нос — терпкий, назойливый. Пищали вездесущие комары. Да будет ли хоть один мир, где таких не наблюдается!?

Поисковик показывал движение на востоке — это должна быть Мэлис. Если конечно чертова аппаратура опять не сбоила, что было бы очень и очень не вовремя. Собак Ворон попытался сбить со следа ультразвуком. Надолго это не поможет, но даст фору.

Баронесса нашлась на куче бурелома. Она дышала судорожно, хрипло, вызвав в Вороне совсем иные ассоциации. Легкая сорочка открывала взгляду стройные длинные ноги, упругие ягодицы, округлость бедра… Ворон тяжело сглотнул и перевел взгляд выше. По хрупкой шее рассыпались выбившиеся из косы пряди — золотое на бежевом. Жаль только родимое пятно не рассмотреть.

— Далеко же ты забралась, красавица.

Она будто нарочито медленно подняла на него взгляд. В больших голубых глазах застыли отчаянье… и решимость. Приоткрытые губы раскраснелись и дрожат, точно в ожидании. Яркий румянец на щеках.

Девушка вскинула голову, не отрывая от него взгляда, расправила плечи. Тонкий шелк очертил пышную грудь с острыми горошинами сосков. И тело Ворона отозвалось на это совершенно естественным образом… вот этого еще не хватало — западать на смазливую аборигенку, которая с большой долей вероятности является объектом поисков.