А он что так и будет стоять на берегу и просто смотреть, в надежде, что она одумается?

Ворон смежил веки. Не его дело. Жалко, девчонку, но что он может сделать? Никто ее силком в воду не тащил… Или все же колдун затуманил ей голову? Загипнотизировал. Кто знает, на что они способны.

Мэлис обернулась и посмотрела него.

Одинокая, хрупкая фигурка.

А потом пошатнулась и ушла под воду. Разом.

Больше Ворон не думал. Лишние несколько часов жизни — не то, ради чего стоит умирать трусом. Как минимум попытаться стоит.

Мэлис боролась — неужели передумала умирать? — но ее уносило все дальше, тянуло к рифам, прочь от берега.

Он метнулся к воде и нырнул прежде, чем его успели остановить. Никто не ожидал, что наемник ринется на помощь. Что уж там — он и сам не ожидал. Ворон был хорошим пловцом. Раньше. Сейчас же толща воды тисками сдавила тело, казалось, что руками он не гребет, а ломает стены.

Соленая вода разъедала глаза. Он шарил наугад, чувствуя, как закачивается в легких кислород. Еще немного и сам утонет. Пальцы наткнулись на преграду. Мэлис! Ворон обхватил ее руками. Тяжело, и не он тянет девушку, а она его — вниз.

Изо рта вырвались пузырьки воздуха, пробивая дорогу сквозь мутную толщу воды к свету.

Стук сердца в ушах оглушал. И ноги не желали слушаться, вязли в будто ставшей густой воде. Нельзя сдаваться, не сейчас. Проклятье там или нет, но он еще не умирает. Еще есть время.

…Ворон вынырнул, стискивая Мэлис в объятиях. Закашлялся, судорожно втягивая в себя воздух.

— Сможешь плыть? — спросил, стаскивая мокрые веревки с ее рук.

Она посмотрела на него ошарашенно — в голубых глазах мутная пелена непонимания — и медленно, через силу кивнула.

От места, где они вошли в воду, их отнесло далеко, и фигуры людей были едва различимы. Те суетились, громко переговаривались, кто-то бросился в воду в след за Вороном, но поплыл не туда. Сейчас их прикрывали торчащие зубьями из воды рифы и преследователи потеряли двух самоубийц из виду.

Только радоваться было рано.

Очередная волна накрыла с головой, закрутила, потянула вниз.

Мэлис схватила его за рубашку:

— Ворон!..

— Отпусти…и плыви к… берегу… — Он вынырнул с трудом, сплюнул воду. — Туда, к дальним скалам… с земли не будет видно.

Она продолжала цепляться за него, не жалея разжимать пальцы. Покачала головой. Боится. За себе или за него?

— Плыви!.. я буду за тобой.

Сколько сможет…

Руки отяжелели и немеют, мышцы ноют, требуя покоя. Ворон ведь все равно не доплывет — слишком далеко. Сил не хватит. Их уже нет. Так зачем бороться? У него нет ответа, но, когда очередная волна бьет в лицо, опрокидывая, он выныривает и продолжает двигаться. Вперед.

…Ворон не помнил, как добрался до маленького грота в скале. Повис на выступающих из моря камнях и закрыл глаза. Все еще жив… они оба живы.

Дуваф говорил что-то еще, Ян не слушал — человеческие слова перестали иметь значение. С шорохом выплескивались на берег волны, оглушительно шуршала галька, на одной ноте выл затерявшийся в скалах ветер. Хотелось заткнуть уши, но руки не слушались.

Будь здесь Грай, он рассказал бы что случилось. Грай… кучка пепла и несколько черных перьев на скользком глянцево-сером камне вот и все, что осталось.

Он нашел вороненка в первый месяцы жизни у Дувафа, выходил, вылечил сломанное крыло. Ян был готов отпустить его, но тот остался сам. Грай стал ему лучшим другом в этом мире. Вторым во всей жизни…

Если бы духи этого мира могли говорить, они рассказали бы Яну… Они рассказали бы о том, как он опоздал и о том, как лишился всего, что было ему дорого. А возможно они рассказали бы об ошибке, что он совершил одной дождливой ночью, выбрав не тот путь.

Но разве Ян ошибся тогда, вступившись за Иссу?!

Нет, это не его мысли! Не его…. Бороться, не впускать Дувафа, не дать снова подчинить себе.

Он стиснул рассеченную ладонь в кулак, боль отрезвляла. Горячими каплями засочилась сквозь пальцы кровь.

— Мэлис была невиновна… — каждое слово, будто каленое железо, жгло язык. — Ты мог отомстить мне — это было бы справедливо. Я виновен. Не она.

— Это был ее выбор, девчонка сама вошла в море.

— Ложь…

Или нет?

Его ломали — Ян ощущал почти физическую боль. Сейчас Дуваф был сильнее, и он хотел, чтобы Ян поверил, что все потеряно, что Мэлис мертва. И по капле черная, тягучая тоска вливалась в сердце.

Обреченность и пустота.

Нет!

Ян тряхнул головой, отгоняя морок.

— Я лишь указал ей путь, — учитель пожал плечами.

Учитель. Ян ведь был по-своему привязан к нему. Любил.

— Ты молод и скор на решения, мальчик, ты причинил мне боль, предал доверие. Сначала я был уверен, что накажу тебя по всей строгости. Но… никогда у меня не было ученика более достойного. И я не отрицаю своей вины. Поэтому выменял твою жизнь, на жизнь этой женщины. Я был в своем праве.

Пропитанные сладким ядом слова льются в уши. Еще недавно, несколько часов назад, Ян был бы счастлив услышать о том, что и он дорог наставнику. Все-таки дорог.

Теперь это не имело никакого значения. Потому что тот Ян тоже умер вместе с Мэлис.

Обреченность и пустота.

Чужие мысли… или уже его?

— Ты лжешь, Мэлис жива, — губы расходятся в улыбке. Или оскале. Их словно растягивают крюками. Больно. Но Ян не поверит, не позволит себе верить. — Мэлис жива.

Он стискивает кулак и уже не ощущает боли. Только кровь все идет. Горячая. Густая.

— Поедем со мной в Белый город, — Дуваф ловит его взгляд, и Ян вязнет точно в паутине. Замирают звуки, и волны больше не бьются о берег. — Тебе нечего здесь делать. Не сопротивляйся и останешься жив.

В груди что-то хрустит, словно ломаются кости. Он весь ломается.

Обреченность и пустота.

Мэлис мертва и ты, Ян, тоже мертв.

Чужие мысли. Его мысли. Переплелись, спутались, повязали по рукам и ногам.

Мэлис мертва из-за него. Исса пропала тоже из-за него. Он должен понести наказание.

Тонкие губы бывшего учителя трогает мимолетная улыбка, она отрезвляет, словно пощечина.

Колдовство. Наваждение.

Дуваф сам не верит в то, о чем говорит. Не знает наверняка.

— Нет! — Ян отшатнулся. — Я никуда не поеду! Мэлис жива, я найду ее.

— Глупец… — гримаса презрения кривит лицо Дувафа. — Какой же ты глупец. Схватить его!

Колдуны не двигаются — и то правда, зачем тратить силу на того, с кем справятся и обычные люди? Ян истощен, и они это знают.

Храмовники надвигаются на него. У одного в руках веревка, у других — оружие. Если он окажет сопротивление — его убьют. А он окажет, не сдастся просто так. Этого ведь и добивался Дуваф: убить, если не удастся сломать.

Но Ян не может сейчас умереть.

Сначала нужно найти Мэлис…

Он смежил веки.

Сосредоточиться и позвать.

Холодом мазнуло по бедру, и ткнулся в руку холодный нос. Его бесенок. Хищная, вечно голодная тварь с изнанки мира. У Яна не хватит сил, но у нее хватит.

— Простите… или не прощайте. Уже не важно.

И спустил беса.

Пена волн окрашена розовым, и закатное солнце расцветило первые сумерки алым. Гудит море.

Холодно. Воздух сырой и пахнет тиной и солью. Горечью.

Иссиня-черные перышки в волосах треплет ветер.

Кто-то смог бежать, Ян не стал их преследовать, позволил сесть на корабль и уплыть. Когда не стало Дувафа, он не ощутил облегчения. Сделалось только больнее.

Отравленный голос бывшего учителя все слышался ему в шорохе гальки и плеске волн, в дыхании ветра. В биении собственного сердца.

Колдовство, липкое, как паутина, и такое же ядовитое.

Обреченность и пустота.

Мэлис больше нет.

Она вошла в море и ее поглотили волны. Тело искали и не нашли. Ее больше нет. Те, кого Ян отпустил, не лгали. Но… их слова не смели быть правдой.