С тех пор она больше не встречалась с Яном. Видела издалека и только. Она бы никогда не решилась подойти. Ни к чему это. А он никогда даже не смотрел в ее сторону. Забыл? Конечно же, забыл. У него своя жизнь, своя наука. Там, за высоким забором.

И только она одна будет знать, как долго после той встречи мечтала, глядя на плывущие в вышине облака, о том, как Ян рассказывает ей о мире за лесом: о городе, может быть даже о море, о той стране, где родился…

Глупые мечты забылись, как и детская вера в то, что Исса когда-нибудь снова увидит маму.

Дом встретил непривычной тишиной. Даже половицы под ногами скрипели вполсилы. Пахло скисшим молоком и густым прогорклым запахом свечей. Букетик из лютиков, что Исса набрала накануне, повял. Свесили будто в изнеможении серо-желтые головки цветы, что еще утром радовали ярким цыплячим окрасом.

Кора сидела за столом. Спина ее, закутанная шалью с разноцветной бахромой, горбилась.

— Что-то случилось?

Не оборачиваясь, опекунша указала на соседнюю лавку.

— Письмо из города, — пауза кажется бесконечной. — Твоя мать умерла.

Глухой болью отозвалось сердце. И — пустота. Осколки слов и никак их не собрать. Рассыпаются.

Внезапная смерть. Она не болела. Просто остановилось сердце…

И снова недосказанность, Исса чувствует это. Что-то нехорошее случилось, но разве ей скажут? Нет, даже если будет просить. А она не будет. Зачем ей, которая не знала о том, как жила ее мать, знать, как та умерла?

Женщина из ее фантазий, которой и не существовала никогда, не умрет. А та, из города, где небо серо от дыма и пыли, что открещивалась от родства до последнего вздоха — чужой человек. Исса ведь так и не узнала даже ее имени.

А все-таки глухая боль не унимается. Стискивает грудь.

И от запах застоявшейся воды и кислого молока мутит.

— Я скоро уеду. Моя работа здесь закончена, — голос Коры сух.

И она по-прежнему не смотрит на Иссу.

Нет, дело не только в смерти женщины из далекого города.

Девушка до боли впивается пальцами в колени:

— А как же я?

Она знает ответ, но наивно надеется, что он будет другим.

Не будет.

— Твоя мать уже сговорилась с будущим мужем. Давно.

Давно? Почему давно? Насколько давно? И почему Иссе ничего не говорили? Значит он из Холмвилла. Конечно… Мать позаботилась о ее судьбе заранее. Может и правда предполагала, что с ней может что-то случится.

Муж из города, как и мечталось. Только почему вместо облегчения Исса чувствует все возрастающий страх? Что-то не так. Кора обеспокоена, подбирает и не находит слов.

— У меня есть ее волеизъявление. Заверенная во всех инстанциях бумага… Все уже решено, ничего изменить нельзя.

А ведь молоко было свежее, соседка только утром принесла. Когда только скиснуть успело? Хранили они его на леднике, а в нем даже камень заговоренный был.

Что за дурацкие мысли? Не о том, думать надо.

И Исса слушает Кору. Не слова — сам голос. Чужой. Ломкий. И говорит та со спешкой, будто боится не успеть.

— Твой будущий муж приходил сегодня. Сказал, что жрец не нужен будет. Здесь церемонию и проведем. Он сам проведет. У них… свой ритуал. Особый.

Исса зажмурилась до ярких кругов перед глазами. Онемевшими вдруг руками растерла виски.

— В следующем месяце…

В следующем месяце, когда бока яблок нальются багряным цветом.

— Платье уже есть. Из города прислали, — Кора повернулась, и Исса увидела у той на коленях сверток. Шелк. Бледный, как крыло моли. И бусины на нем прозрачные, как глаза рыб. Кружево — тонкая паутинка. Облепит — не вырваться.

— Красивое, — губы Коры изгибаются в улыбке.

Кружево и шелк. Невеста. И чудится, как невидимый ветер треплет широкий подол. Ах, нет, это дрожат руки опекунши.

И Исса почувствовала, как леденеют щеки. Попыталась подняться, но ноги не слушались.

— Куда же ты?..

— Мне нехорошо.

Из свертка выпадают алые ленты, и словно змеи сворачиваются у ног.

Ленты цвета крови в волосах. Утробное шипение.

— Мне приснился сон. Это ведь только сон… плохой сон. Чудовищный.

— Сон? — Кора смотрит на нее в удивлении. — О чем ты?

Уйти. На воздух, что пахнет ночными цветами и остывающей землей. Прочь.

Исса держится за стену, каждый шаг по раскачивающемуся полу дается с трудом. Кора не пытается ни остановить, ни помочь. Так и сидит, сжав в желтых старушечьих пальцах крыло моли… свадебное платье.

Исса толкает дверь. И еще раз.

Заперто.

Как? Почему? Когда?

За окном силуэты людей. А она ведь видела следы копыт, когда шла домой, но не придала значения. Слишком торопилась. Мать или Кора все предусмотрели, и теперь не сбежать.

Нет, Исса не согласна. Если придется, то она будет драться. И плевать, что воля родителей — непреклонный закон. Разве та женщина ей мать?

— Успокойся, пожалуйста, — Кора смотрит на нее, но в глазах нет сочувствия. — Твоя мать решила, что так будет для тебя лучше.

Проклятая женщина! Исса ненавидит ее всей душой. За что она с ней так?

— Колдун? Отмеченный иной стороной — это правда лучшее для меня? — голос сорвался. — Уродливый старик. Чудовище!

Кора прикладывает палец к губам. Молчать? Нет уже, Исса не будет молчать.

— Да в своем ли уме была зовущаяся моей матерью?! Не бывать этому браку! Слышишь меня, не бывать!

Она кричала, пока силы ее не оставили. И тогда, захлебываясь в слезах, она еще долго сидела на полу, обхватив колени руками. Кора ушла, предоставив ее самой себе.

Поверить в то, что из всех возможных мужчин ей предназначен колдун, Исса не могла. Он богат, но что ей с того богатства? И что с того богатства ее мертвой матери? И разве у колдунов бывают жены? Исса не помнила. Да и зачем таким жены — они же другие. И не люди даже.

Она свернулась клубочком прямо на полу под дверью, а ночью ей приснился колдун с черными провалами глаз. Он беззвучно смеялся и тянул к Иссе костлявые пальцы.

Утро не принесло облегчения. Кошмар, что развеивался с первыми лучами солнца, в этот раз не спешил исчезать. Вчерашний вечер, свадебное платье из бледного шелка, скисшее молоко и увядший букет в горшке — все было. И сейчас еще не выветрился несвежий дух и чужая, тягучая сила ощущалась в воздухе.

Колдун был здесь, пока Исса ходила на холм, и о чем-то договорился с Корой. Та не выглядела удивленной и обескураженной — заранее знала о том, кого мать прочила Иссе в супруги. Ее продали уже давно.

Бежать. Куда угодно — лишь бы подальше из этого места. Время еще есть, а способ она найдет. Обязательно.

Данное себе обещание позволило немного успокоиться. Колдун никогда не коснется ее. Никогда.

Кора, слишком хорошо знавшая свою подопечную, не спускала с Иссы глаз даже дома. Тянулись дни, однообразные и беспросветные. В первый девушка сожгла письма, что присылала мать. После этого у нее отобрали свечи и зачарованный искристый камень. Боялись, что она подожжет дом?

— Смирись, девочка, — только и сказала Кора, когда Исса отказалась есть. — Ты выйдешь за колдуна. Он вовсе не стар и не так страшен, как тебе кажется. В городе к ним относятся с уважением и очень ценят. Это селяне суеверны и боятся собственной тени. И он защитит тебя.

Девушка только качала головой. От кого ее было защищать колдуну? Глупая ложь.

Кора ушла.

А вечером к ним пришел гость. И Иссе пришлось выйти из комнаты.

— Меня зовут Дуваф.

Колдун все-таки был стар, но не дряхл. В сухом неказистом теле чувствовалась сила — такой проживет еще десяток лет, так что стать счастливой вдовой Иссе не грозило. Он был невысок и узок в плечах, плавен в движениях, но суетлив. И чем-то неуловимо колдун напоминал девушке змея.

Длинные волосы заплетены в косицы и стянуты на затылке желтым шнурком, одет он во все желтое, с вкраплением коричневого. Ткань лоснится. Дорогая. Из завернутых манжет торчат тощие запястья и узкие ладони, с тыльной стороны которых тянутся вены-змеи, и шевелятся, ползут куда-то при каждом движении пальцев. Ногти желтые — лаковые, как у девицы.