Замок отозвался положительно, Денис Георгиевич обрадовался. Иногда ключ не срабатывал, приходилось искать другой подъезд или вообще другой дом, а после покупать новые ключи с другими настройками и возвращаться. Пока все шло по плану.

Он прижал подбородок к шее, пониже, чтобы козырек бейсболки прикрыл лицо. Это на случай, если в подъезде стоит камера. Потянул ручку двери на себя.

Получасом ранее в подземном тоннеле рядом со станцией метро Парк Победы, совсем недалеко от нужного мелкому мошеннику по работе дома, сидел крысюк. Жирный, с толстым хвостом, подрезанным то ли рельсой проходящего поезда, то ли острыми зубами очень смелой, но, вероятно, уже давно съеденной этим самым крысюком кошки.

Крысюк умывался, сидя на гладкой холодной рельсе, ждал. Всю свою жизнь он провел под землей и прекрасно знал, когда на рельсе сидеть можно, а когда — нет. Если рельса гудит и за поворотом виден свет — нужно бежать в междурельсье или в дальний угол. Если гула нет и света нет — занимайся, чем твоей крысьей душеньке угодно. Хочешь — изоляцию резиновую на проводах грызи, хочешь — мусор таскай, хочешь — нападай на валяющихся без сознания людей.

Эта тут давно лежала, он успел сбегать до станции два раза, порыться в мусорке рядом с туалетом местных подземных работников, пожевать бумажки под работающим эскалатором. Вернулся, а она все лежит. Прямо на рельсах. Сначала страшно было подойти, вдруг дернется и прибьет. Знает крысюк людей, крысюк умный, крысюк старый, крысюк хитрый.

Хорошо бы ее поезд переехал. Так было пару раз на памяти крысюка. Один раз переехал ароматного заросшего мужика, другой — здоровенную длинноносую шавку, прыгнувшую с перрона за крысюком. Дура шавка, под землей не жила. Побежала на свет, от гула заметалась по тоннелю. Ну, что о них сказать? Было вкусно!

Поезд отчего-то не ехал. Уже давно.

Крысюк посидел, подождал еще.

Тельце на рельсах пошевелилось. Девушка, совсем молоденькая еще, зарычала.

Крысюк продолжил сидеть. Бояться ему было нечего — девушка явно была больная. Давно не двигалась и опасности не представляла.

Кроме того, крысюк прекрасно знал — люди в темноте видят ровным счетом ничего. А что она там за звуки издает — это не важно. Вокруг нее шевелились камни, но это были просто камни. Она пахли как камни, выглядели, как камни и двигались... нет, не как камни. Потому что камни двигаются только в руках людей. Люди их умеют кидать. Если попадут — больно.

А вокруг девчонки камни двигались без помощи рук. Значит, для крысюка опасности не представляли.

Он продолжил умываться, даже когда она резко дернулась. Это была его единственная ошибка. Она же последняя. Уже через мгновение он умер.

Volens nolens.Волей-неволей, вне твоего желания (лат.).

Василиса облизала губы. Было липко и вкусно. «Как же хочется еще». В руке лежала еще теплая тушка. Вася подняла ее поближе к лицу, с наслаждением обнюхала и вцепилась зубами.

«Кровь! Кровь! Кровь!» — стучал пульс, отбивая такт рывкам, с которыми она выгрызала куски.

Хотелось выпить всю жидкость. А ту, что пролилась мимо, размазать по коже. Впитать все, до последней капли.

Василиса исступленно терла себя скользкими пальцами по рукам, ногам, по лицу и шее — везде, где тело не прикрывала одежда.

Она сидела в туннеле, лишенном света. Осмотрелась. Увидела на бетонных плитах пола и стен капли. Они пахли просто одуряюще. Василиса уделила внимание каждой: аккуратно промакивала пальчиком и убирала его в рот, а после — хорошенько вылизала то место на полу или стене, чтобы ни малейшей частички драгоценной жидкости не пропало зря.

«Кровь! Кровь! Кровь!» — ужасно хотелось ещё.

Найти, поймать такие же сладкие и вкусные теплые кровяные мешочки.

Но кто-то звал ее. Звал так сильно, что желание пить оказалось слабее этого зова.

— ... зовут этот город Москвой, — сказала она тихо, не понимая смысла этих слов. Сейчас для нее это были бессмысленные звуки, — Р-раа! Я восстану и сожгу её!

Темные стены тоннеля погасили её рык. Мгновение и тишина.

Она постояла немного, с сожалением посмотрела на остатки смелого и хитрого крысюка и стремительно пошла по тоннелю в сторону центра.

В этот момент в семидесяти трёх метрах сверху над Василисой «наводчик» и мелкий мошенник шагнул в подъезд жилого дома у станции метро «Парк Победы».

Ровно там столетиями располагался холм, называемый Поклонной горой, пока в советские годы его не накрыла большая послевоенная стройка, изменившая облик города и без стеснения перенесшая множество исторических мест оттуда, где они были, туда, где это было удобно советской власти.

«Что-то не то...» — подумал мошенник и поднял взгляд.

Подъезд искрился свежей гранитной отделкой. Поверх темно-серого гранита хаотично раскиданы объемные скульптуры малахитово-зеленых ящериц самых разных размеров: от крошечной, с детский мизинчик, до здоровых, с французскую бульдожку.

Какой-то безумный дизайнер раскидал их по стене с намеком не иначе как на первозданный хаос бытия. По одной и группами, они сидели на стене, на подоконнике единственного в подъезде окна, даже на батарее (тоже, кстати, в тон граниту окрашенной в темно-серый, чего только не напридумывают эти дизайнеры!).

«День, определенно, удачный! — позитивно подумал Слюнякин, — черные риэлторы адрес бабки в таком шикарнецком доме с руками оторвут».

Оставалось обойти квартиры и добыть адреса вожделенных мошенниками пенсионерок.

Слюнякин поправил бейсболку и собирался прикрыть за собой дверь, как из нее подуло теплым московским ветерком. И тут все ящерицы, как одна, повернули свои змеиные зеленые головы в сторону двери и стоявшего в проеме Дениса Георгиевича. Пресмыкающиеся резко подались в его сторону и зашипели, высовывая тонкие раздвоенные языки.

Денис Георгиевич вылетел во двор. Дверь бахнула о стену и медленно поползла обратно, защелкнулась. По земле еще катилась бейсболка, а Дениса Георгиевича уже не было видно. Мелкий мошенник бежал подальше от странного дома. Бежал так быстро, как могли нести его ноги. Оказалось, могут они гораздо быстрее, чем он полагал. Также он полагал, что пора ему поискать себе более спокойную работу: курьером, продавцом или профессиональным бегуном.

***

С самого утра день Веры Степановны не задался. Красную ветку метро, пересекающую Москву наискось, перекрыли из-за аварии. Экскурсовод застрял в пробке и катастрофически не успевал ни к началу, ни к середине, ни даже к концу предполагаемой экскурсии. Вера Степановна все понимала, Вера Степановна ему сопереживала, Вера Степановна очень даже ему верила и без фотографии из салона автобуса, на которой хорошо просматривалась уходящая во все стороны бескрайняя река красных автомобильных огней.

Надо было что-то делать. Срочно.

Партнеры из Китая приехали на финальные переговоры, и все шло на удивление гладко. Вчера, на первой встрече, они всего четыре часа торговались и согласились почти на все пункты Веры Степановны. Сегодня вечером должны были, по ее плану, согласиться на оставшиеся, подписать контракты и, через пару дней, отбыть.

Если бы не знаменитые московские пробки! И самое красивое метро в мире, будь оно неладно!

Китайцы обидчивые, китайцы восточные, китайцы немного странные, а уж какие прижимистые и капризные, когда речь заходит о подписании контрактов на поставку оборудования для муниципалитета такого большого города как Москва. Найдут ведь повод придраться и пересмотреть уже, казалось бы, согласованный контракт.

Но Вера Степановна Шварц была урожденная Шварц. По маменьке даже и Роденберг. Какой-то транспортный коллапс не мог нарушить ее наполеоновских планов!

Прямо в пушистых розовых тапках и с чашкой кофе руке она вышла из квартиры и позвонила в соседскую дверь. Хороший район, в котором жила Вера Степановна, включал в себя не только самые дорогие в стране цены на квадратный метр жилья и впечатляющие счета коммунальные услуги, но и приличных, хорошо образованных соседей.