Нашему полку поставлена задача — надежно прикрывать переправы и плацдарм. Но от аэродрома до Днепра далековато. Можно было провести лишь скоротечный бой и возвратиться с минимальным остатком горючего — как говорится; на пределе.

…В воздушных боях над Днепром и плацдармами противник нее большие потери. И немецкое командование усилило огонь дальнобойной артиллерии по переправам. Для корректировки артогня фашисты высылали «Фокке-Вульфы-189». По силуэту они напоминали раму, и фронтовики называли их попросту — «рамами». Экипаж «рамы» не только корректировал огонь артиллерии, но в то же время вел разведку перегруппировки и подхода войск. Экипаж состоял из опытных немецких офицеров, специально подготовленных для выполнения этих задач. С борта самолета они передавали разведданные по радио фашистскому командованию.

…Сентябрьским утром мы эскадрильей прикрывали войска, переправлявшиеся через Днепр в районе Домоткань — Куцеваловка. Над переправами пробыли недолго — из-за недостатка горючего. Пора было возвращаться. Разворачиваемся курсом на восток. И тут вдали, над Левобережной Украиной, я замечаю самолет — летит нам навстречу. Как будто «ПЕ-2». Сзади две точки — вероятно, истребители прикрытия.

— Не то противник, не то свой? — усомнился я.

Мы бы уже могли производить снижение, чтобы не так долго терять высоту в районе аэродрома. Но правило такое: пока не опознал самолет, принимай его за противника. Решаю лететь с ним на одном уровне, чтобы опознать.

Да это же «рама»! А две точки сзади — «мессеры».

«Рама» летела на высоте 3500 метров, а для корректировщика это было необыкновенно высоко. Как правило, «рама» держалась на малой высоте, прикрываясь облаками.

Вражеский самолет нагло шел прямо на нас; Видно, экипаж был уверен, что проскочит. Время терять было нельзя: «рама» могла штопором уйти вниз — на территорию, занятую фашистскими войсками.

Подаю команду: «Все вдруг!» — это означает быстрый разворот группы — и вмиг разворачиваюсь на 180 градусов.

Иду на сближение. Самолет противника заметался в прицеле. Атакую. Длинная очередь — и «рама» начала падать. Выхожу из атаки — иначе можно столкнуться — и передаю по радио:

— Добейте его! Для тренировки!

Осматриваюсь — от «мессершмиттов» и след простыл: ребята так рьяно тренировались, что на землю от «рамы» полетели одни лишь обломки.

…Никогда, кажется, мы с таким нетерпением не ждали перелета на передовой аэродром — так хотелось дольше оставаться на прикрытии. Мы уже изучили подходы к новому аэродрому. Командир, летавший туда на разведку, предупредил, что немцы пытались его перепахать, но не успели — провели лишь несколько борозд. Плуг бросили прямо на летном поле. Сейчас там работала передовая команда БАО (батальона аэродромного обслуживания) — заравнивала борозды.

Подлетая к аэродрому в Касьянах, я заметил борозды. Но нам передали: «Садитесь спокойно!» Плуг я увидел, когда вылез из самолета. Летчики шутили:

— Вот даже таким орудием немцы пытаются нас задержать.

В Касьянах мы узнали, что наши подозрения по поводу жилого дома на полтавском аэродроме оправдались. Он был искусно заминирован: часть подвала и помещение под лестницей были тщательно замурованы — там лежали бомбы; к ним шла проводка от приемника, установленного на окраине аэродрома.

Очевидно, по сигналу самолета, пролетевшего над аэродромом, когда мы там ночевали, реле сработало. Но взрыва не произошло, потому что утром того дня связисты из передовой команды случайно перерезали проводку от приемника к бомбам,

Касьяны — деревня, разбросанная у оврага. Самолеты первой эскадрильи стояли на поляне вдоль домов, второй — чуть подальше, а нашей третьей — за околицей.

Началась напряженная боевая работа. Первое время мы эскадрильями прикрывали переправы и плацдармы — их героически отстаивали и расширяли наши войска. Прикрывали и подходы войск к Днепру, и коммуникации на Левобережной Украине.

30 сентября я в третий раз повел эскадрилью в район Бо-родаевки прикрывать плацдарм. Боевой порядок у нас такой: впереди я и мой ведомый Мухин, за нами — пара Гопкало, замыкает пара Брызгалова.

Внизу, на плацдарме, ожесточенный танковый бой. Оглядываюсь и вижу — сзади сверху появляется пара истребителей с желтыми коками. Это охотники. Они атакуют пару Брызгалова. Надо мгновенно отразить атаку, иначе немцы ребят собьют…

Произвожу резкий маневр: стремительно разворачиваюсь навстречу вражеским самолетам. Выскакиваю с небольшим набором высоты сзади своей эскадрильи. Даже не успеваю дать группе команду повторить маневр.

Иду в лобовую атаку. Вражеские охотники открыли огонь по моему самолету и вихрем пронеслись мимо — на запад. Мне показалось, что сзади раздался треск. Прислушиваюсь к работе мотора: перебоев нет. Оглядываю плоскости. Пробоин не видно. Все в порядке.

Снова разворачиваюсь, чтобы занять место впереди группы. И глазам своим не верю: мои испытанные товарищи нарушили боевой порядок — без приказа, не дожидаясь команды, погнались за охотниками. А главная задача — уничтожать бомбардировщики.

Передаю по радио:

— Вернитесь! Ко мне!

Ответа нет.

Увеличиваю газ. Мчусь вслед за ними. Нет, не догнать. Оставлять войска без прикрытия нельзя. И я возвращаюсь.

Если врагу не удается сбить, он старается увести в сторону — тактика известная. По-видимому, охотники высланы, чтобы нанести внезапный удар, нарушить боевой порядок, отвлечь наших истребителей.

Мои товарищи не могли забыть о боевой задаче. Но не всегда все учтешь, не всегда можешь быстро оценить обстановку и принять правильное решение. В этом-то и сложность. Я же так стремительно развернулся на вражеских охотников, что летчики эскадрильи, очевидно, не успели дать себе отчет в обстановке. Они поддались первому порыву и погнались за охотниками.

Снова пытаюсь собрать группу. Передаю:

— Нахожусь в районе прикрытия! Все ко мне! Все ко мне!

Все тщетно. Самолеты уже далеко за линией фронта. Видны лишь их силуэты.

Остаюсь один прикрывать район, порученный моей группе. Внизу, на плацдарме, по-прежнему идет ожесточенный танковый бой.

Медленно тянется время. Внимательно слежу за воздухом. Вот-вот появятся вражеские бомбардировщики. Это чувствуется по обстановке. Удастся ли мне одному отогнать врага?

На горизонте показывается несколько точек. Они быстро увеличиваются. Я наготове. Вглядываюсь. А, это возвращаются мои товарищи! Вот они — все тут!

Спешу к ним пристроиться. Не тут-то было. Самолеты развивают скорость и уходят домой. Смотрю на часы. Время, отведенное на прикрытие, истекает: товарищи торопятся домой.

Впереди самолет Гопкало — такой же серый, как мой. У всех остальных — зеленые. Понятно! Ребята приняли его самолет за мой и, очевидно, не разобрали мою команду. Помехи были сильные: вероятно, «ко мне» поняли как «за мной».

Передаю снова:

— Все ко мне! Они летят дальше.

— Ко мне! Сбор!

Никакого внимания. Меня не заметили, команды опять не разобрали. И снова я вижу вдали — теперь уже на востоке — лишь силуэты самолетов. Улетели. Ничего не поделаешь… Но досадно: потерял группу.

Снова я один в воздухе. Воздушного противника не видно. В наушниках шлемофона — обычное потрескивание.

Время, отведенное на прикрытие, истечет через минуту. Пора возвращаться домой. Скоро на смену прилетит новая группа.

Напоследок осматриваю воздушное пространство. Все спокойно. И вдруг сквозь треск в наушниках отчетливо раздается мой позывной:

— «Сокол-31»! «Сокол-31»!

И вслед за тем команда:

— Юго-западнее Бородаевки появились бомбардировщики. Немедленно атакуйте!

Стремительно лечу в указанном направлении.

Поспешили друзья уйти — сейчас бы вместе нагрянули!

Уже бывали случаи, когда я «на пределе горючего» делал короткие атаки. Вспомнился бой севернее Белгорода. Но тогда рядом со мной был мой ведомый — Василий Мухин. А тут я совсем один.