С ходу атакую ведущего. Открываю огонь. От «фоккера» что-то отлетело, и за ним потянулся широкий белый шлейф. Очевидно, пробита водосистема. Второй скрылся в облаках.

Подбитый самолет пошел к земле в стороне от аэродрома. Но вдруг снова стал набирать высоту: видимо, летчик рассчитывал дотянуть до своих — ведь линия фронта рядом.

Нет, тебе не уйти! Даю вторую очередь. Вспыхнул мотор. Самолет стал падать. И вдруг от него снова что-то отделилось.

В воздухе появился белый купол парашюта. Его несло к нашему аэродрому.

Первым ко мне на аэродроме подбежал Куманичкин:

— Поздравляю с пятидесятым: сбил, как говорят, с доставкой на дом! Фашист приземлился невдалеке от аэродрома, попытался удрать в лес, да наши техники мигом его поймали.

Мы с Куманичкиным и Титаренко отправились на КП, где командир вел допрос гитлеровского летчика. Хайт бойко переводил показания пленного — белобрысого, в белой замшевой куртке, измазанной грязью. Под правым глазом у аса красовался внушительный фонарь.

Фашист пытался сдержать дрожь. Поглядывая на нас исподлобья, с важностью сообщил, что он — сын знатного немецкого барона, недавно переброшен в числе других фашистских асов с западного фронта, где сбил восемь англо-американских самолетов. Сынок барона поинтересовался, кто его сбил. Узнав, вдруг стал заискивающе улыбаться, протянул мне руку и что-то залопотал: оказывается, поздравлял с победой. Его заискивание было мне противно, и я резко повернулся к нему спиной.

Несмотря на большую высоту, вижу берлинские аэродромы, и особенно отчетливо аэродром Темпельхоф.

Молчание земли всегда что-то в себе таит: вероятно, поблизости в воздухе невидимые нам самолеты.

Осматриваю воздушное пространство и замечаю впереди, ниже и правее нас, четверку «Мессершмиттов-109». Они барражируют над восточной окраиной Берлина.

Только я хотел атаковать, как в наушниках шлемофона раздался тревожный голос Титаренко:

— Сзади «мессеры»!

Быстро разворачиваемся в лоб атакующим, чтобы сразу отбить удар. И вовремя: огненная трасса прошла мимо нас. Рядом проскочили два «мессершмитта». Вот почему молчали зенитки!

С набором высоты разворачиваюсь вслед за врагом. Четверка впереди тоже начинает заворачивать к нам. Используя преимущество в высоте, перевожу самолет в пикирование и атакую. Но тут пара, которая проскочила вперед, начала приближаться. Пришлось снова набрать высоту. И вот я немного выше пары. Летим на встречных курсах. Открываю огонь.

Пара снова проскочила мимо и ушла на солнце. Тогда я сверху ринулся в атаку на четверку. Ее боевой порядок нарушен. Самолеты разлетаются в разные стороны, уклоняясь от боя. Прошло несколько минут, и мы ушли домой. Досадно было, что сбить не удалось.

Фашисты, цепляясь за малейшую возможность спастись от окончательного краха, пытались надежно прикрыть Берлин. Плотность зенитного огня тут была такой, что буквально каждый метр простреливался. Над городом все время барражировали немецкие истребители.

И вот однажды я получил задание в паре с Титаренко вылететь на охоту в район Берлина и попутно произвести разведку аэродромной сети.

— Рискованный полет! — сказал мне Чупиков. — Подготовьтесь самым тщательным образом и смотрите в оба.

На высоте 6000 метров перелетаем линию фронта, приближаемся к Берлину с юга. Увеличиваю скорость. Зенитки молчат.

Плацдармы, занятые советскими войсками на западном берегу Одера, не давали противнику покоя. Он пытался наносить по ним массированные удары с воздуха. Тактику гитлеровцев мы уже хорошо знали. Они крались за облаками, затем выскакивали, пытались бомбардировать наши войска и снова уходили в облака.

12 февраля в паре с летчиком Громаковским вылетаю в район плацдарма. С нами в воздух поднимаются Куманичкин в паре с Крамаренко и Орлов с ведомым Стеценко. Погода стоит облачная, лишь в просветах ясное синее небо. Как всегда, в таких метеорологических условиях применяю бреющий полет. Каждая пара ищет врага в разных районах. По опыту знаю, что группу в несколько самолетов целесообразнее разделить на пары: так легче и эффективнее искать врага на большом пространстве. Связь мы поддерживаем по радио: условлено сообщать друг другу о встрече с противником.

Недалеко от линии фронта из-под нижней кромки облаков вываливаются «фокке-вульфы» — самолетов тридцать. Строятся в боевой порядок, готовясь нанести удар по советским войскам.

Осматриваюсь: наших истребителей прикрытия не видно. Сорвать налет противника — наш долг. От успеха зависит жизнь боевых товарищей — советских солдат и офицеров.

Сейчас все внимание воздушного противника направлено на построение боевого порядка. Потом ошеломить его будет труднее — это я тоже знаю. Медлить нельзя.

Передаю по радио второй и третьей парам:

— Нахожусь в шестом квадрате. Все ко мне!

И Громаковскому:

— Прикрой! Атакую!

Иду на сближение с противником. Прижимаюсь к земле, как бы сливаясь с фоном местности. Под прикрытием Громаковского с ходу снизу врезаюсь во вражеский строй. С дистанции ста метров даю три очереди в «брюхо» «фокке-вульфа». Из пробоины вырвалось пламя, и горящий самолет рухнул на землю.

Тут другой немецкий самолет ринулся на меня сверху сзади. Но Громаковский вовремя заметил опасность. Отвернув вправо, он дал заградительную очередь, а второй — прицельной — очередью сбил «фоккер».

Гитлеровцам так и не удалось построиться в боевой порядок. Они заметались. Но некоторые самолеты быстро установили взаимодействие. Обстановка еще напряженная.

Снова перехожу на бреющий полет, собираюсь нанести повторный удар.

Рядом со мной появляется самолет. Это Куманичкин. Кстати подоспел боевой друг. Передаю ему:

— Саша, бей фашистов!

В паре с Крамаренко он идет на сближение с вражеской девяткой. На высоте 150—200 метров внезапно атакует ведущего. И с первой же очереди его сбивает.

— Молодец, Саша!

Стремительно атакуем врага. Действуем слаженно, четко.

Часть «фокке-вульфов» уходит в облака, часть поворачивает на запад.

Подлетает Орлов. Под прикрытием Стеценко он атакует вражескую машину. Зажигает ее, проскакивает вперед. Но попадает под удар: фашист успевает открыть огонь. Наш боевой товарищ сбит… И его и немецкий самолеты падают на землю.

Атакуем уходящего врага еще яростнее. Последний «фокке-вульф» пытается скрыться в облаках. Сбить его — за Орлова! Под прикрытием Громаковского атакую сверху. Противник спешит облегчить самолет и бросает бомбу в расположение своих войск. Быстро настигаю его. Мой напарник не отстает. Дистанция подходящая. Открываю огонь — «фокке-вульф» врезается в землю. Вот тебе, собака, за Орлова!

Осматриваюсь: вокруг ни одного фашистского самолета. Мы, охотники, вели бой как истребители прикрытия и помешали врагу бомбить наши войска на плацдарме.

В напряженном воздушном бою с противником, который в пять раз превышал нас численностью, наша шестерка сбила восемь вражеских самолетов: один — Куманичкин, один — наш погибший боевой друг Орлов, один — Стеценко, два — мой напарник Громаковский, три — я.

Когда я докладывал командиру о бое, на КП приняли радиограмму от командующего сухопутной армией генерала Берзарина. Оказывается, он наблюдал за воздушным боем: видел, как наша шестерка отразила вражеский налет, как немцы сбросили бомбы на свои же войска, как были сбиты восемь «фокке-вульфов» и смертью храбрых погиб наш боевой товарищ. Все это происходило на глазах пехотинцев: они напряженно следили за ходом боя.

Генерал Берзарин прислал на имя нашего командира благодарность за помощь. А благодарность наземных войск была для летчиков-истребителей высокой наградой.

Поступили сведения, что немецкие охотники продолжают залетать в глубь расположения наших войск — к аэродромам, на которых базируются штурмовики. Увязываются за их боевыми порядками и внезапно атакуют во время посадки, когда истребители сопровождения уже отваливают.