— Вася, прикрой! Атакую!

Мой ведомый ничуть не удивился: как же тут в бой не вступить — не выдержала душа истребителя!

Сближаюсь. Но вдруг передо мной возникает огненная стена — это разрывы зенитных снарядов. Через такой заслон до «Юнкерса-52» не доберешься. Дальнейший полет грозит гибелью.

Делаю резкий отворот в сторону и прижимаюсь к земле. Не удалось сбить «Юнкерс-52» над вражеским аэродромом! Пришлось довольствоваться тем, что получены очень важные сведения.

Из Кировограда мы полетели к Александрии, тут я тоже собрал важные данные.

На аэродроме Мухин с жаром рассказывает друзьям о нашем полете, а я спешу на КП. Подробно докладываю о передвижении войск противника в районе Кировограда, к правому флангу нашего фронта.

Полк получил задачу прикрывать войска, наступавшие на правом фланге, и сопровождать бомбардировщики. Но непогода мешала нам действовать активно. Низко ползли облака, застилая небо — оно словно сливалось с землей, покрытой снегом. Иногда налетала пурга, и в двух шагах ничего не было видно. Встречи с противником происходили внезапно.

И вдруг весь полк облетела весть, что группа бомбардировщиков под командованием Ивана Полбина без прикрытия истребителей выскочила на фашистский аэродром в тот миг, когда «Юнкерсы-87» вылетели бомбить наши войска. Полбинцы отбомбили аэродром и вступили в бой с «юнкерсами», действуя как истребители. Мы без конца говорили об этом бое, о мастерстве и отваге экипажей «ПЕ-2», радовались их успехам. Многое слышали мы в те дни и о подвигах партизан и говорили о том, что их действия приближают час победы. Нас разбирала досада: даже бомбардировщики в бой вступают, а мы, истребители, бездействуем!

Уже освобождены были Александрия, Знаменка, Черкассы.

Войска нашего фронта наступали на Кировоградском направлении. Всё знакомые места — мы с Мухиным недавно здесь пролетали.

Великое счастье было наносить обстановку на карту, когда линия фронта отходила на запад!

Стоило облакам подняться, и мы вылетали на боевое задание. Еще издали с самолета видна была черная полоса на ослепительно белом фоне. Казалось, среди снегов зияет расщелина: это и была линия фронта. Подлетая ближе, я отчетливо различал бесчисленные воронки, вырытые артиллерийскими снарядами и авиационными бомбами.

Высота облаков—100—150 метров. Пробить их трудно. Внимание было напряжено еще больше, чем во время боев, которые мы проводили на небольшой высоте над Днепром. Тогда видимость была лучше, а сейчас легко было потерять пространственное положение.

Приходилось, атакуя противника, внезапно входить в облака и быстро из них выходить. Иногда в облаках, когда не видно естественного горизонта, у летчика создаются иллюзии — кажется, что летишь вниз головой или боком. Тут верить своим ощущениям нельзя — они обманывают. Верить надо только приборам. И приборы всегда показывали точно: с благодарностью вспоминал я в воздухе наших прибористок.

Еще в конце ноября я решил вести бои на бреющем полете и в любую погоду надежно прикрывать войска.

Как известно, самолет трудно пилотировать на небольшой высоте в сложной метеорологической обстановке. Нелегко ориентироваться в воздухе, вести бой, одновременно следить за действиями своих товарищей и думать о том, как бы не врезаться в землю. Надо особенно внимательно контролировать каждое свое действие, соразмерять каждое движение. Надо владеть безукоризненно техникой пилотирования, чтобы, маскируясь на фоне местности, первым найти врага, атаковать его и умело вести противозенитный маневр.

Пилотажу на малой высоте в сложной метеорологической обстановке упорно учились все эскадрильи полка. И научились действовать уверенно и, как я уже говорил, в воздухе понимать друг друга без слов.

Летали мы так низко, что, случалось, чуть не сшибали макушки деревьев. Стоило врагу показаться из-под кромки облаков, как мы неожиданно появлялись снизу, словно от земли отделялись, и наносили стремительный, внезапный удар. Этот тактический прием, неожиданный для врага, позволял нам наносить ему большие потери.

Успеху способствовали разборы. Проводил их командир части: мы подробно анализировали действия каждого летчика и группы в целом. Такой способ совершенствования борьбы с противником вошел в быт полка.

Сутки сидим в готовности для вылета. Но все время идет мокрый снег. Наконец к полудню облака начали подниматься, погода немного улучшилась. Командир Подорожный и штурман полка Яманов вылетели на разведку погоды в район нового аэродрома.

С нетерпением ждем их возвращения. И вот над аэродромом появился самолет. По полету видим — это Яманов. Самолет приземляется. Действительно, из кабины вылезает штурман. Мы окружили его, с тревогой спрашиваем:

— А где же командир?

— Не знаю, — ответил он упавшим голосом. — На маршруте встретили низкую облачность. Начался снегопад. Дальнейший полет был небезопасен. Я передал командиру по радио: «Возвратимся!» Но он упорно продолжал снижаться к земле: мол, пройдем под облаками. Я потерял его в районе Александрии.

Мы собрались на КП и долго ждали командира, хотя все сроки уже давно миновали.

Только под вечер стало известно, что майор Подорожный погиб в районе Александрии, юго-западнее нашего будущего аэродрома. Очевидно думая проскочить сквозь снежный заряд, он снизился на недопустимо малую высоту и врезался в землю.

Майор Подорожный всегда показывал нам пример храбрости и мастерства, принимал грамотные решения. И как-то не верилось, что он допустил гибельный просчет. Мы были подавлены, жалели нашего молодого, способного командира.

…К нам прилетел новый командир, майор Ольховский. Мы его уже знали: до сих пор он был старшим инспектором нашей авиадивизии, кончил Военно-Воздушную академию, уже обладал командирскими навыками. Производил он впечатление человека волевого, серьезного, держался просто. На счету у него было несколько сбитых самолетов.

Выстроился весь полк. Семенов доложил новому командиру.

Майор поздоровался с нами, сказал:

— Полк понес тяжелую потерю. Но головы не вешать. Перед нами стоят ответственные задачи, нас ждет еще много испытаний. И мы должны встретить их во всеоружии. Сообщаю, что завтра на рассвете мы перелетаем. Во время посадки усильте осмотрительность, помните об охотниках. И как следует отдохните перед перелетом.

Комэскам он приказал остаться, прошел с нами на К.П. Уточнив некоторые вопросы, расспросил нас о самочувствии, пожелал нам бодрости. Отпуская, напутствовал:

— По моим данным, полк подготовлен неплохо. Но все же я обращаю ваше особое внимание на оценку метеорологической обстановки, а также на ориентировку при плохой видимости. Причина гибели майора Подорожного — опытного штурмана и отличного летчика — вам известна. Будьте же внимательны во время полетов при неустойчивой погоде!

Наутро полк благополучно перелетел на новый аэродром южнее Кременчуга — в Шевченково.

В тот день мы предали земле останки майора Подорожного под троекратный салют из винтовок.

Незадолго до нового, 1944 года как-то днем я вернулся после вылета на прикрытие и сразу заметил, что у Иванова необычайно оживленное, даже радостное выражение лица. Не успел он сказать «Никитин», как я увидел, что ко мне, по обыкновению размахивая руками, бежит Михаил. А за ним — Паша Брызгалов. Я кинулся навстречу Никитину. Мы сжали друг друга в объятиях.

— Миша! Цел и невредим! Где пропадал? Дай же я на тебя посмотрю…

Миша похудел, возмужал — видно, довелось пережить много тяжелого.

Нас обступили летчики. С лица Брызгалова не сходила счастливая улыбка: еще бы, вернулся его закадычный друг!

Кто-то сказал:

— В нашей эскадрилье сегодня праздник!

— Да что мы стоим? Пойдем в землянку, расскажи обо всем!

Я усадил Мишу у раскаленной печурки— бочки из-под горючего, с трубой и дверцей. Вокруг него уселись и все мы.