И вот наконец мы получили приказ: вылететь на аэродром севернее Костшина (Кюстрина). В шести километрах от него по Одеру проходит линия фронта, на другом берегу реки — наш плацдарм. Берлин в восьмидесяти километрах. Мы стали тщательно изучать маршрут, район нового аэродрома, уточняли линию фронта.

На аэродром южнее Костшина уже прорвался один полк на «ЯКах». Он вел тяжелые воздушные бои, отражая налеты.

Да и аэродром по нескольку раз в день штурмовала немецкая авиация, и среди летного состава были потери даже на земле.

Наша помощь требовалась срочно. Но нам сообщили, что аэродром, предназначенный для нас, грунтовой и еще не подсох. Да и погода на маршруте нелетная: над Северогерманской низменностью по-прежнему туманы. Передовая команда БАО и техсостав были отправлены туда на машинах.

Обычно истребители базируются ближе к линии фронта, а бомбардировщики — дальше. На наш же аэродром в Познани сели бомбардировщики и как бы нас вытеснили.

— Наседают на нас бомберы, — шутили летчики. — Пора и нам убирать шасси.

Наконец Топтыгин, тоже уехавший на новый аэродром, прислал телеграмму: «Передовая команда добралась благополучно, аэродром готов для приема полка».

И командир решил послать меня первым парой с Титаренко: я должен, уже как летчик, определить погоду на маршруте, оценить обстановку в районе плацдарма, выяснить, каковы подходы к аэродрому с воздуха, пригоден ли он для посадки.

Вырулить на бетонную полосу трудновато — колеса застревают в грязи. Но вот мы в воздухе. Сначала низкая облачность прижимала к земле. Затем прояснилось.

Аэродрома еще не видно, но невдалеке от того места, где он должен находиться, над переправами появилась большая группа «фокке-вульфов» — самолетов пятьдесят. Наши зенитчики вступили в единоборство с воздушным врагом.

Образовался как бы купол из разрывов зенитных снарядов. Вот где наша помощь нужна! Но вступать в бой — значит себя обнаружить, а может, и помешать перелету полка.

Неприятно заходить на аэродром, когда близко самолеты противника. Но немцы нас не заметили: мы летели на бреющем над лесом и наши самолеты как бы сливались с фоном местности. Внимательно следя за воздухом, ищу аэродром. Вот он, среди деревьев. Еще несколько дней назад он входил в систему берлинской противовоздушной обороны: фашисты рассредоточивали свои самолеты на грунтовых аэродромах, чтобы ввести нас в заблуждение, — бетонированный аэродром издали виден с воздуха. На этом аэродроме недавно сидели истребители-перехватчики с радарными установками — «Мессершмитты-110».

…С бреющего с ходу производим посадку. Летное поле в порядке. Нас радостно встречают начальник штаба, технический состав. Быстро закатили, самолеты в лес, замаскировали. Сообщаю командиру части кодом: к приему самолетов готов, но зенитки еще не прибыли, «работа» есть.

Все готово. Мы в ожидании. И вот к аэродрому начали парами подходить наши красноносые «Лавочкины». Летчики производили посадку молча, помогали техникам побыстрее закатывать самолеты в лес, тщательно маскировать ветками, приготовленными заранее.

К вечеру прилетел еще один полк, на «ЯКах», и расположился на южной окраине аэродрома.

Перед ужином Чупиков собрал летчиков и сказал спокойным тоном, каким говорит командир, уверенный в своих подчиненных:

— На нашем направлении противник располагает большим количеством авиации и пока соотношение сил не в нашу пользу. Располагает он и хорошей аэродромной сетью с ночным оборудованием. Как правило, аэродромы бетонированы, каждый к тому же прикрыт зенитками. Самолеты могут взлететь в любую погоду, в любой час дня и ночи. Над Берлином и другими важными объектами непрерывно барражируют истребители. Поэтому будем выполнять задачи в сложнейшей обстановке. Зато противника долго искать не придется. Но помните: перед боем надо все взвешивать еще быстрее, действовать еще напористее, помогать друг другу по первому сигналу. А сейчас после ужина сразу на отдых. С утра предстоит напряженная боевая работа.

На следующий день мы прибыли на аэродром до рассвета. Еще было темно, а мы, летчики, уже принимали рапорты от техников о готовности самолетов к вылету.

Начало светать. В готовности № 1 находится дежурное звено. Командир держит в руках ракетницу, смотрит на часы. Когда станет светлее, он даст сигнал на вылет звена. Куманичкин, Титаренко и я стоим рядом с командиром.

— Интуитивно чувствую, — говорит он, — пора вылетать. Но еще темновато.

Невольно поднимаем головы. Всматриваемся в сторону запада. И вдруг раздается отдаленный гул. Он доносится c северо-запада. Поворачиваю голову и вижу большую группу «фокке-вульфов». Они уже перешли в пикирование.

— Нас атакуют «фоккеры»!

Засвистели бомбы; Противник нас упредил: мы не успели вылететь наперехват.

— По щелям! — приказывает командир.

Прислушиваюсь к звуку падающих бомб, к реву самолетов. Несколько бомб пролетело с шипением — значит, совсем рядим; другие со свистом упали дальше.

На душе тревожно. Успели ли товарищи укрыться? Хорошо, что замаскировали самолеты. Но убережет ли их маскировка?

Пулеметно-пушечный обстрел. Значит, все бомбы уже сброшены. Второй заход. Раздается оглушительный грохот: столкнулись два самолета. Они развалились и упали где-то на окраине аэродрома.

Теперь с «фоккеров» бьют под углом в 90 градусов. Смотрю на часы: прошло пятнадцать минут. Противник, вероятно, решил блокировать аэродром. Очевидно, сейчас прилетят бомбардировщики.

Вблизи линии фронта таких аэродромов, как наш, три. И конечно, врагу это не нравится. Прошло двадцать долгих минут, а фашисты все не уходят.

Но вот все стихло. Вылезаю из щели. Тревожно осматриваюсь и вздыхаю с облегчением: вижу командира, товарищей, среди них — Куманичкин, Титаренко.

У командира встревоженное, суровое лицо. Он дает команду проверить весь личный состав.

Оказалось, во время налета была убита официантка из батальона аэродромного обслуживания. Пройдя долгий военный путь, она погибла незадолго до победы. Несколько техников полка получили ранения. Среди летного состава потерь не было. Летчики дежурного звена успели выскочить из машин, два самолета сгорели. Больше пострадал соседний полк «ЯКов»: там не придали такого значения маскировке и урон ему был нанесен немалый.

Во время налета проявил отвагу и находчивость Давид Хайт. Он бросился к раненому технику на помощь, не обращая внимания на обстрел. Сорвал с себя рубашку, разодрал ее, перевязал техника и вынес в лес, за что был награжден медалью «За отвагу».

С того дня мы еще в сумерках стали поднимать в воздух самолеты на барражирование, чтобы вовремя перехватить и сковать воздушного противника, который все время делал тщетные попытки штурмовать наш аэродром.

Войска на Берлинском направлении продолжали с боями переправляться на западный берег Одера, расширять плацдармы.

Враг направлял к району боев большие группы «фоккеров». Сбросив бомбы, они действовали как истребители. Немцы пытались воспользоваться плохими метеорологическими условиями — самолеты маскировались облаками, — шли на все, лишь бы сбросить бомбы на наши войска.

Наш полк усилил активность. Летчики по нескольку раз в день вылетали на боевое задание. Завязывались сильные воздушные бои. На нашем фронте появились модернизированные «Фокке-Вульфы-190», с мотором водяного охлаждения. Но нам еще не доводилось с ними встречаться: мы даже не знали их силуэты. Они развивали большую скорость и в основном предназначались для ведения воздушного боя. Но, несмотря на все свои ухищрения, противник во время налетов на наши плацдармы и переправы нес большие потери и стал уклоняться от боя.

10 февраля Титаренко и я возвращались с охоты без добычи.

Перелетели Одер. Слышу по радио свои позывные. Узнаю голос командира полка. Чувствую — он встревожен. Сообщает, что над аэродромом появились два немецких самолета, как будто «мессеры». Так случилось, что наших самолетов в воздухе не было, а поднять наперехват нельзя: на взлете враг мог сбить. Увеличиваю скорость и вижу два самолета незнакомых очертаний: нос напоминает «Мессершмитт-109», а хвост — «фоккера». Ясно — это и есть немецкая новинка.