И в самом деле, с того дня наш бесстрашный товарищ стал Гораздо осмотрительнее. Он одержал много побед над воздушным врагом и получил звание Героя Советского Союза.
Однажды на рассвете
По приказу Ставки войска на нашем участке фронта перешли к обороне. После тяжелых наступательных боев надо было привести их в порядок, подтянуть тылы, нуждались в восстановлении дороги. На отдельных участках по-прежнему приходилось отражать контрудары немцев, которые стремились столкнуть нас за Прут. Они подтянули авиацию, усилили ^вой 4-й воздушный флот. Нужно было не только уничтожать противника в воздухе, но и ослабить его ударами по аэродромам.
Как-то под вечер перед полком ставится задача: на рассвете вылететь на сопровождение штурмовиков, которые базируются вместе с нами. Они должны вывести из строя аэродром в районе Роман.
Ведя разведку и прикрывая войска, мы видели, что на этом ближайшем к нам аэродроме сосредоточено большое количество «фокке-вульфов» и «мессершмиттов».
К сопровождению мы готовы всем полком. Поведет нас майор Ольховский. Со своей эскадрильей я должен пойти южнее аэродрома. Наша группа — сковывающая, и нам приказано блокировать аэродром, сбивать вражеские самолеты на взлете, не допускать с юга «мессершмитты». Остальные истребители будут непосредственно прикрывать штурмовиков.
Когда сидишь на аэродроме вместе со штурмовиками, можно хорошо подготовиться к боевому вылету, все предусмотреть до мельчайших деталей. Но на подготовку времени в обрез. Как всегда в таких случаях, мы постарались за ночь предусмотреть все, казалось бы, непредвиденное.
Еще до рассвета, как в тот вылет, когда мы сопровождали «Петляковых» к Днепропетровску, загудели моторы, на взлет пошли «ИЛы», груженные бомбами. Когда оторвался последний, начали взлетать истребители.
В темноте не видно штурмовиков. Летим по курсу, проложенному на земле.
Мы уже за линией фронта. Под нами аэродром. В предрассветных сумерках видно, как засуетились, забегали немцы. Взлетающих самолетов не видно. Передаю кратко:
— Воздух чист.
Штурмовики ринулись в атаку.
Внимательно слежу за воздухом, чтобы не допустить истребителей с юга. А так и подмывает посмотреть на аэродром. Там бушевал огонь — горели самолеты. Взлететь ни одному не удалось.
Появилась группа немецких истребителей: они летели, очевидно, по тревоге с другого аэродрома. Но мы отбили все их атаки, без потерь вернулись домой.
Над территорией, занятой фашистами, далеко от линии фронта, наша группа удерживала господство в высоте, успешно навязывала воздушному противнику свою волю, тактику. Как этот вылет отличался от первого, когда я ворочал головой, думая об одном — как бы не оторваться от ведущего! А тут у меня на все оказалось время: и успевал своевременно оценить обстановку, не упуская инициативы.
Врагу, как выяснилось после, «ИЛы» нанесли значительный урон. На некоторое время активность фашистской авиации снизилась.
В один из тихих дней
В один из тех дней, когда у нас шли так называемые бои местного значения, я вдруг снова почувствовал стреляющую боль в ухе.
Зайти к полковому врачу не удалось: мы несколько раз вылетали на прикрытие наземных войск, отражавших контрудары немцев. В полете и во время боя боль проходила. Но когда после очередного вылета я вылез из кабины, от боли потемнело в глазах.
С трудом доложив о выполнении задания, я прямо с КП отправился в санчасть. Оказалось — острое воспаление среднего уха.
Полковой врач стал настаивать, чтобы я лег в госпиталь. Но я не соглашался. В это время появился Семенов, обеспокоенный моим состоянием. Он дружески сказал:
— Запускать болезнь нельзя — смотри, оглохнешь. Обстановка не такая уж напряженная, за своих ребят не волнуйся. Подлечись.
Пришлось согласиться, хотя и на несколько дней не хотелось оставлять полк. Вместе со мной в санчасть направили и моего заместителя Павла Брызгалова: рана у него на подбородке все не заживала.
Временно за командира эскадрильи оставался Василий Мухин. Ему случалось водить звено, но групп он еще не водил, и я был неспокоен. Опасался за своих летчиков — дисциплинированных, но очень уж горячих ребят. Поэтому на прощание я напомнил им:
— Не забывайте об осмотрительности. Не допускайте поспешности. Особенно это относится к тебе, Никитин. Держи себя в руках, Миша, не горячись!
Летчики обещали вести себя рассудительно,
В госпитале мы пробыли с неделю. Я уже чувствовал себя хорошо, но меня еще не выписывали, хоть я и не раз просил отпустить меня в часть. Навещали нас с Пашей часто, и мы были в курсе жизни полка. Особенно сложных вылетов не было — в основном разведка.
Как-то вечером, когда мы с Брызгаловым играли в шахматы, в палате неожиданно появился Мухин. У него было такое странное выражение лица, что я сразу почуял недоброе.
— Вася, что случилось?
— Беда, товарищ командир! Я вскочил.
— Ну, что молчишь? Говори быстрее — какая беда?
— Большие потери в эскадрилье. Никитин, Гопкало, Филиппов сбиты…
Ноги у меня подкосились, горло перехватило. Брызгалов, без кровинки в лице, твердил:
— Не может быть, не может быть… Вот что рассказал Василий Мухин:
— В паре с Гопкало мы вылетели на разведку. Район Тыргу-Фрумос — Роман. Все было хорошо. Собрали ценные сведения о движении войск. Но на обратном пути над линией фронта фашисты вдруг открыли сильный зенитный огонь. Снаряд угодил в самолет Гопкало. Это ведь могло случиться с любым летчиком… Мы очень горевали, рвались в бой, чтобы отомстить за Гопкало. Особенно Никитин. Он упросил послать нас на задание. Вылетели звеном: Никитин, Филиппов и я с Мальцевым. Задание сложное: разведать аэродром Роман. В районе аэродрома мы заметили, что взлетают истребители противника. И Никитин вдруг ринулся на врага. А тут на нас сверху сзади навалилось звено истребителей: оказалось, они барражировали над аэродромом. Завязался неравный бой. Немец сзади сверху атаковал Никитина. Я развернулся, чтобы отбить атаку. Но у фашистов было преимущество в количестве и высоте. И мне самому пришлось отбиваться. Я передал по радио: «Сбор!» Никитина и Филиппова не было видно. Мы с Мальцевым еле отбились. Пришлось вернуться на бреющем полете. А ребята так и не вернулись…
Ком подкатил у меня к горлу. Я еле сдерживал рыдания. Но, несмотря на все свое горе, невольно подумал о том, что летчикам в новом составе надо было как следует договориться на земле, быть осмотрительнее в сложной обстановке.
Товарищи — молодые, веселые — стояли перед глазами как живые.
Я немедленно покинул санчасть, наотрез отказавшись от лечения, и возвратился в полк. Брызгалова задержали в санчасти еще на несколько дней.
…На стоянке нет трех самолетов, нет трех наших отважных боевых друзей. Долг эскадрильи теперь — меньшими силами выполнять любую задачу командования.
Севернее Ясс
С самолета видно было, как по дорогам к линии фронта движется и движется вражеская техника. Снова подтянув резервы, фашистское командование попыталось еще раз нанести контрудар по войскам севернее Ясс. На этом направлении и находился наш аэродром. Опять разгорелись ожесточенные бои на земле и в воздухе. Фашисты вновь стали действовать большими группами самолетов, эшелонированно по высоте. Стараясь добиться успеха, стремились наносить по нашим войскам массированные удары с воздуха. На отражение налетов иногда вылетало по нескольку десятков истребителей из нашего авиакорпуса. Но иногда сил было недостаточно, и к нам с Первого Украинского фронта была брошена авиадивизия дважды Героя Советского Союза гвардии полковника Покрышкина. Она расположилась на аэродроме севернее нашего. Не раз нам пришлось вести совместные бои по отражению больших групп врага.
Однажды у нас приземлилась группа истребителей. И скоро по аэродрому пронеслось:
— Покрышкин! Покрышкин!