Вечером на торжественном предпраздничном собрании с докладом выступил замполит Асеев. Он говорил о пути, пройденном Советской Армией за годы войны, о поражении, которое она нанесла фашистам, особенно в этом, 1944 году.

Перед Советскими Вооруженными Силами стояла последняя задача: помочь народам центральной и юго-восточной Европы до конца разгромить оккупантов.

Погода стоит нелетная, и наш стажер майор Яков Филиппов так еще и не побывал в настоящем бою. Он упросил командира задержать его до наступления наших войск.

Однажды тучи внезапно рассеялись, появилось голубое небо. И мы с ним вылетели на свободную охоту.

Линию фронта пересекли южнее Варшавы. Прошли над вражеским аэродромом. Покружили в стороне. Ни один самолет не взлетел — аэродром словно вымер. До нас уже, видимо, поработали бомбардировщики: всюду зияли воронки.

Прошли еще несколько аэродромов. Авиации не видно. Вероятно, немцы вылетели к линии фронта, на поддержку войск.

И мы направились поближе к линии фронта. Предупреждаю:

— Усилить поиск.

Вижу: впереди ниже нас, над передним краем вражеских войск, барражирует восьмерка «Фокке-Вульфов-190».

На горизонте появились силуэты самолетов. По всей вероятности, это наши штурмовики. Да, так и есть. Они идут непрерывно, волнами, поддерживая наши войска и нанося удары по резервам противника. «Фокке-вульфы» могут внезапно на них обрушиться. Времени терять нельзя. Передаю Филиппову:

— Впереди восемь самолетов. Прикрой! Атакую!

Быстро нахожу ведущего. Со снижением, развив предельную скорость, с ходу врезаюсь в строй, открываю огонь. Горящий самолет рухнул вниз. Проскакиваю вперед, разворачиваюсь, чтобы оценить обстановку. Смотрю, строй «фоккеров» рассыпался — они уходили на запад. А наши штурмовики атаковали немецкие наземные войска.

Еще раз подтвердилось простое правило: первым замечай противника, первым вступай в бой и, не теряя ни доли секунды, сбивай.

Боевые будни продолжаются. Мы с огромным интересом изучаем фотокинопулеметы (ФКП)—прибыла первая партия. Освоили их быстро. Результаты получались замечательные. Фотоконтроль еще больше подтягивал летчиков.

Каждый раз мы не могли дождаться проявления пленки — так хотелось наглядно увидеть результаты атак. Иногда после напряженного боя летчику трудно установить, под каким ракурсом и с какой дистанции он вел огонь. Случается, он прилетает и докладывает, что вел огонь с короткой дистанции. И как же бывает удивлен, когда выясняется, что это ему только казалось: пленка проявлена, изучена и видно, что дистанция не такая уж близкая!

На пленке все фиксировалось с абсолютной точностью. Благодаря фотоконтролю можно было правильно проанализировать свои действия и выяснить, успешна ли была стрельба.

Вскоре Чупиков в паре с Куманичкиным вылетели на боевое задание в район Пулавского плацдарма. Их машины были оборудованы фотокинопулеметами. Над освобожденной территорией Чупиков увидел два «мессершмитта» особой конструкции. Под фюзеляжем заметил дополнительное устройство: ему показалось, что подвешены бомбы. Он внезапно атаковал немецких охотников. Но они боя не приняли, увеличили скорость и ушли.

Командир подробно рассказал летчикам и техникам полка о встрече с новым немецким самолетом. Снимок, сделанный его фотокинопулеметом, был увеличен, и мы отчетливо увидели, что на немецком самолете не бомба, а устройство для дополнительной тяги. Инженер Зарицкий определил, что это реактивный ускоритель. Вот почему фашист так быстро оторвался, когда командир открыл огонь.

Мы обсудили методы борьбы с новыми немецкими самолетами, пришли к выводу, что главное — своевременно открыть огонь, до того, как противник включит ускоритель.

Фашисты явно намеревались воздействовать на психику советских летчиков, выпуская экспериментальные самолеты, но снова просчитались: каждому из нас хотелось поскорее сбить «мессершмитт», оборудованный реактивным ускорителем.

В начале января 1945 года на нашем левом фланге Первого Белорусского фронта стояла ненастная погода. То мела пурга, то шел мокрый снег. Низко стелился туман. Но вот немного прояснилось, и мы перелетели на новый аэродром. Он был расположен против Магнушевского плацдарма, как скоро оказалось — на направлении главного удара наших войск.

Часто приходилось бывать на рации, следить за воздушным пространством, чтобы своевременно навести на врага летчиков, барражирующих в воздухе, отразить нападение. И не пропустить пролета разведчика.

С нетерпением мы ждали начала боев и еще глубже изучали район предстоящих действий.

12 января вечером мы узнали, что войска соседнего Первого Украинского фронта перешли в наступление.

Утром 13 января был построен весь полк, развевалось на ветру алое гвардейское знамя. Замполит Асеев прочел обращение Военного Совета фронта к войскам. Военный Совет предупреждал, что враг будет сопротивляться с ожесточением смертника и каждый советский воин должен проявить мужество, решительность, отвагу, не давать противнику передышки.

В обращении говорилось о том, что мы сильнее врага, что наша военная техника лучше фашистской, что ее у нас больше и эту первоклассную технику дал наш народ, который обеспечивает нам победу. Военный Совет призывал нас в последний и решительный бой. Это обращение мобилизовало нас еще больше, и мы с подъемом ждали начала наступления.

Мы знали, что нашим войскам будет нелегко: немцы подготовили к длительной и упорной обороне всю полосу между Вислой и Одером. Здесь насчитывалось семь рубежей, не говоря о промежуточных. Первый рубеж проходил по западному берегу Вислы, последний — по западному берегу Одера.

Ранним утром 14 января до нас донеслись громкие раскаты артиллерийской подготовки наших войск.

И вот мы на аэродроме. К нашей великой досаде, идет густой мокрый снег. На КП узнаю, что главная ударная группировка наших войск начала наступление с Магнушевского плацдарма, а справа от нас наносила удар Первая армия Войска Польского.

Не отходим от самолетов, ждем до вечера, но погода так и не улучшилась. Обидно: мы прикованы к аэродрому, не можем с воздуха помочь нашим наземным войскам.

Узнаем, что главная полоса вражеской обороны прорвана. Воины нашего фронта плечом к плечу с воинами Войска Польского продвинулись вперед на двенадцать — двадцать километров.

Противник пытался остановить наши сухопутные войска на заранее подготовленных оборонительных рубежах, перебросив на это направление танковый корпус. Но ни укрепления, ни ответный огонь не могли их остановить. Однако сейчас, как никогда, требовалась воздушная разведка: надо было вскрыть выдвижение немецких резервов, по которым должны были наносить удары наши штурмовики и бомбардировщики.

Днем 15 января мы вылетели в сложных метеорологических условиях на охоту по наземным целям с задачей одновременно произвести разведку погоды и выдвижения резервов. Облачность прижимала нас к земле, стесняла маневр, и атаковать наземные цели не удалось, зато ценные разведданные собрали. Летели мы так низко, что я отчетливо видел все происходившее внизу. Лавиной двигались советские танки, пехота. Вел а, огонь артиллерия.

Подготовка к наступательной операции на Варшаву была произведена скрытно. Еще позавчера, пролетая над Магнушевским плацдармом, никто из нас не заметил, что внизу сосредоточилось такое большое количество наших войск и боевой техники. Все это сейчас словно из-под земли появилось.

Во время вылетов мы не встретили в воздухе ни одного вражеского самолета.

К концу дня сопротивление немецко-фашистских войск на нашем участке было сломлено. Мы с восхищением говорили о своих боевых товарищах — танкистах, артиллеристах, пехотинцах: за два дня наступательных боев они нанесли врагу сокрушительный удар.

Наступление развивалось стремительно, и этому содействовала наша авиация. Летчики 16-й воздушной армии наносили массированные бомбо-штурмовые удары по скоплению войск и техники противника, не давали подходить резервам, а также прикрывали наши войска от налетов немецкой авиации.