Итог этой кропотливой работы заключался в том, что русские опасаются за судьбу центрального — московского региона, они концентрируют силы по его защите. Удар здесь сопряжен с большими трудностями, с преодолением глубокой оборонительной системы. Логично искать более уязвимое место на русском фронте.
Первого апреля 1942 года в знак признания своих заслуг оберлейтенант Гелен стал главой Отдела Восточного фронта ОКХ (Fremde Heere Ost). Каждый день Гитлер получал от него полторы страницы оценки существующей ситуации с точки зрения разведки. Высокоспециализированная служба перехвата Stab Walli зафиксировала беседу члена центрального комитета ВКП(б) Носенко с одним из редакторов «Правды», в которой обсуждалась необходимость вырвать у немцев военную инициативу и начать наступление на советско-германском фронте примерно 1 мая 1942 года. (Позднее, в майском обращении сам Сталин сделал намек на то, что война может окончиться в текущем году.) Папка Гелена «Наступление на Харьков» увеличивалась буквально с каждым днем. 10 апреля Гелен выступил перед руководством вермахта с докладом о предстоящей стратегии советского руководства. Он исключил общее наступление советских войск, но указал на очень высокое вероятие наступления советских войск на одном из участков фронта. Попытки снять германскую блокаду с Ленинграда очень вероятны. Слабым местом советской обороны будет южный участок огромного фронта.
1 мая Гелен представил германскому руководству одиннадцатистраничный доклад, из которого значило, что советские позиции в общем и целом будут иметь оборонительный характер, но предпринято будет несколько наступательных операций с целью измотать германские войска. Главной такой операцией будет использование Изюмского выступа, где уже намечается движение 28-й советской армии, разворот 6-й и 38-й армий в общее наступление на Харьков.
При всех своих недостатках германская стратегическая разведка настаивала на нескольких важных обстоятельствах. Наиболее значительным среди них было утверждение, что советская военная промышленность без донецкого угля, криворожской железной руды и индустриальных мощностей Харькова — Днепропетровска не угасает, а напротив, заметно интенсифицирует свою работу. Шоком для Гитлера были слова начальника штаба сухопутных войск Гальдера, что военные заводы, расположенные на Урале и за ним, производят 600–700 танков в месяц. Гитлер вскричал, что это невозможно, и ударил по столу. Если эти цифры отражали реальное положение дел, то тогда — с точки зрения Гитлера — тем более нельзя было откладывать дело на потом. Теперь уже абсолютно неправы были наблюдатели вроде генерала Блюментрита, который говорит, что Гитлер «не знал, что теперь делать, — поскольку он не желал слышать об отходе. Он чувствовал, что следует предпринять что-то, и единственное что-то могло быть только наступлением». Неправильно. Вот теперь-то Гитлер знал определенно, что наступление — его единственный необходимый элемент планирования, без него он проигрывал. Собственно, и окружающие генералы не вставали в оппозицию к нему, они стали видеть в ускользающем от них времени все менее благожелательный фактор.
Гитлер и руководство вермахта приходят к мысли о необходимости приложить все силы, чтобы постараться сокрушить Россию одним смертельным ударом. Если в прошлом году не удалось ее нокаутировать, то в текущем, 1942-м году ей следует перерезать сонную артерию. Гитлер делает ареной своих стратегических размышлений не ОКХ (верховное командование сухопутных сил), а ОКВ — верховное командование вооруженных сил, где сервильные Кейтель и Йодль знали, когда восхититься гением, посетившим Германию. ОКХ — Оберкомандо хеер — становится разработчиком диктуемых стратегических идей, значение и влияние Гальдера ослабевают (что в не столь уже отдаленном будущем и приведёт к логическому концу — его уходу). Но пока Гальдер и его коллеги получают поручение рассмотреть ряд прежних и новых стратегических схем исходя из фактора диктуемого обстоятельствами удара.
Гальдер двинулся вперед по накатанным рельсам — еще в ненастную зимнюю пору отступления его ОКХ предложило в будущим ограничить зону активных боевых действий против казавшейся тогда неукротимой Красной Армии южной частью огромного фронта. Тогда речь шла об ограниченных действиях на участке восточнее Днепра (главным образом для того, чтобы обезопасить германское владение запасами марганца близ Никополя). Напомним, что первые идеи смещения центра тяжести на юг обсуждались на совещании в Орше, где Паулюс присутствовал в качестве заместителя Гальдера, а сам Гальдер определял стратегическую задачу так: «Когда погодные условия позволят нам, мы будем считать оправданным всеобщее движение на юге в направлении Сталинграда с целью оккупации района Майкоп — Грозный как можно скорее, с тем чтобы улучшить наше положение в отношении нефти».
Теперь, в ставшем относительно спокойным апреле, вперед выходит название, которое многое определит в германской и советской истории, — Сталинград. Вот первое обоснование необходимости его захвата: «Открыть город огню нашей артиллерии, с тем чтобы лишить его значимости в качестве центра военной промышленности и коммуникаций». Привлекательным стал казаться захват территории между Доном и Волгой, отделяющей Юг Советского Союза от Севера. Гитлер видел в захвате Сталинграда не самоцель. После его захвата он предполагал получить возможность выхода на столь любимый им стратегический простор. Открывалась возможность повернуть на север вдоль приволжских индустриальных центров к Москве — или сделать резкий поворот к нефтеносному Югу. Не исключена была и экспедиция к столь значимому в военном отношении Уралу. Все казалось возможным после захвата Сталинграда. Но, по мысли Гитлера, все эти возможности откроются реально лишь в том случае, если на пути к Сталинграду и в битве за него Красная Армия понесет невосполнимые потери, будет решающим образом ослаблена и в дальнейшем не сможет стать действенным щитом ни на одном из обозначенных направлений.
Итак, главной задачей вермахта на предстоящую кампанию стало нанести Красной Армии в районе Сталинграда поражение даже более серьезное, чем летом-осенью прошлого года. Далее туман неизвестности стал постоянно рассеиваться с каждым днем, поскольку Гитлер все более стал склоняться к повороту от Сталинграда именно на юг. В конечном счете Гальдер получил определенное и достаточно ясно выраженное поручение. «В письменном распоряжении мне поручено приготовить плановые разработки наступления в Южной России на лето 1942 года, целью была названа Волга у Сталинграда. Мы видели в достижении этой цели фактор защиты левого фланга наступающей в районе Дона армии».
Не нужно оканчивать школу германского генерального штаба, чтобы увидеть противоречие этого замысла основополагающим канонам. Гитлер в данном случае, с точки зрения пуристов германской военной науки, уходит за пределы военной рациональности. Эту точку зрения мы можем найти и у заграничных специалистов. По оценке англичанина Лиддел Гарта (с которой трудно не согласиться), «замысел глубокого прорыва на одном фланге без одновременного давления на центр противника противоречил канонам стратегии, которым немецких генералов обучали в молодости. Он не устраивал их еще и потому, что при таком способе наступления немецкие войска оказывались между основными силами русских и Черным морем. Еще большее беспокойство вызывал у них тот факт, что прикрытие их сухопутного фланга должно было зависеть в основном от румынских, венгерских и итальянских войск». В ответ на все эти беспокоившие генералов вопросы Гитлер отвечал указанием на необходимость овладеть кровью войны — нефтью, если Германия желает победить в текущей войне.