На совещании звучали весьма резкие мнения. Когда генералу Либенштайну поручили овладеть железнодорожной станцией в Горках, тот вскричал: «Сейчас не месяц май и мы сражаемся не во Франции!» Но Гальдер завершил дискуссию словами, что наступление на Москву — воля Гитлера, а станцией Горки следует овладеть, так как «у ОКХ имеются сведения, что на ней разгружаются сибирские дивизии». Высшие офицеры вермахта без видимого ропота приступили к битве, которая погубит их.

Многие из них хорошо знали о трудностях германской стороны, но они рассчитывали, что трудности советской стороны не меньше. Германским генералам почти невозможно было отделаться от мысли, что Россия стоит на грани полного коллапса.

Итак, пехотные армии Штрауса и Вайхса перемещались на фланги. Рейнгард, возглавивший танковую группу Гота, как и Гепнер, были по левую руку от Клюге, а Гудериан — по левую. Клинья должны были обогнуть основные силы Красной Армии и сомкнуться за Москвой. Гудериан наступал на северо-восток к Коломне. Он пытался обойти Тулу с юга, чтобы выйти к Серпухову и перерезать железнодорожную магистраль. Третья танковая группа выходила к каналу Москва-Волга и поворачивала к Москве. Северная группа начнет движение 15 ноября, южная — 17-го. Четвертая армия будет ожидать результаты ударов по флангам и, ощутив эти результаты, начнет свое движение. Гитлер как всегда ругал профессионалов, по его мнению танковым клиньям следовало заходить за Москву. Он объяснял Муссолини: «Мы возьмем город, не потеряв ни одного человека». В бетонном бункере на лощеных картах битва казалась управляемой.

В районе Бородина, не в первый раз видевшего завоевателей России, появились сибирские части, чтобы вступить в сражение с элитной эсэсовской дивизией. Зорге уже пытали в японских застенках, 45 человек его организации встали на порог смерти, но этот верный России немец сумел передать главное — японская военная машина развернулась в противоположном направлении; и сотни тысяч сибиряков спешили к столице. На станцию Цветково прибыла 310-я моторизованная сибирская дивизия. Привычные к холодам, крепкие и обученные солдаты смотрелись лучше спешно обмундированных резервистов.

В СССР вооруженные силы традиционно делились на две части. Помимо ориентированной на Европу основной массы армии, вторая практически автономная часть была ориентирована на Японию. 750 тысяч хорошо обученных и хорошо оснащенных солдат и офицеров были частью регулярной армии. В течение десяти лет здесь стабильно находились 30 пехотных дивизий, три кавалерийские бригады, 16 танковых бригад, более 2 тысяч танков и самолетов. Силы к востоку от Байкала составляли первый ударный эшелон, к западу от Байкала — второй эшелон. Местные танкисты отличались высоким профессионализмом, что было доказано в боях против японцев у озера Хасан и при Халхин-Голе. Танковые атаки с пехотным сопровождением позволили Жукову разбить японцев еще в 1939 году. Это были крепкие, дисциплинированные, обученные части, готовые на любые жертвы. Страна могла положиться на них.

Через два дня после нападения Германии на СССР имперский генеральный штаб Японии изложил свои цели в особом докладе «Обзор японской национальной политики в условиях изменившейся международной ситуации». Главной идеей доклада было утверждение приоритета южного направления. О северном направлении говорилось, что оно требует независимого решения. Впервые сформулированный еще в 1937 году военный план (подвергнутый ревизии в 1940-м году) имел отдельный раздел, предполагавший начало боевых действий против Советского Союза. Исходя из него, премьер-министр Мацуока на имперской конференции 2 июля 1941 года выступил за начало боевых действий против Советского Союза, даже если «результат войны еще не ясен». Но военные вожди выступили против немедленного японского вмешательства. И все же Квантунская армия, находившаяся в Маньчжурии, получала постоянные подкрепления. Были добавлены две новые дивизии (к прежним двенадцати), численность самолетов достигла 600, численность вспомогательных частей была удвоена — с 350 до 700 тысяч. Были также укреплены Корейская и Северная (Южный Сахалин и Хоккайдо) армии. Мощность японских войск достигла к сентябрю 1941 года своего пика.

Наиболее ценным источником советской разведки был, как известно представлявший «Фелькишер беобахтер» в Токио Рихард Зорге. Только в конце сентября Зорге пришел к выводу, что идеи августовской военной конференции возобладали окончательно. В октябре он был уже уверен, что до весны 1942 года переориентация на северные территории практически невозможна. Именно эта информация оказала решающее воздействие на Сталина. Токио повернул на юг. Сведения об этом пришли в критическое время. И сибирские полки стали драгоценным достоянием страны. Теперь он мог (вначале очень осторожно) воспользоваться дальневосточным резервуаром военной мощи. И на поле Бородина дальневосточники впервые обнажили оружие на западе страны. В октябре и ноябре 1941 года десять дальневосточных дивизий вместе с тысячей танков и тысячей самолетов прибыли под Москву.

Страна собирала все мужские силы — подготовка резервов на Урале становилась стратегической задачей. Прибывшему с южного фронта генералу Тюленеву (заметно разочарованному своей посылкой в тыл) Сталин сказал: «Положение на фронте полностью зависит от того, как быстро и эффективно мы сможем приготовить наши резервы».

Война становилась народной. Местные жители пересекали линию фронта в обоих направлениях, чтобы оповестить военное командование о расположении германских войск. Свидетель этих событий Байерлин: «У русских имелись все сведения о всех наших оборонительных позициях… Они использовали все гражданское население — женщин, детей и калек, которые вначале не выглядят подозрительными». Немцы в один голос упоминают об огромной разрушительной силе «катюш», вышедших на боевые позиции под Москвой. В небе после летнего разгрома впервые появляется советская авиация. «Они атакуют единственным самолетом любого типа при самых неблагоприятных погодных условиях, когда мы не получаем никакого прикрытия от люфтваффе».

Жуков и его окружение начали думать о широкомасштабном перемещении войск с Дальнего Востока еще в октябре. В первые дни ноября уже началось их перемещение. Это была страшная игра, страшный риск: начать операцию преждевременно означало потерять основной ее эффект. Нужно было втянуть в ледяные русские просторы как можно больше германских солдат, растянуть их линии коммуникаций, дать выдохнуться элитным частям вермахта, спалить как можно больше танков. Только тогда наступит верный час. Военный атташе Германии в Москве часто говорил о русских, как прирожденных игроках в шахматы. Эта игра стоила продуманной партии. А ведь в этот критический день русской истории советские войска были численностью и по качеству еще слабее рвущихся вперед немцев. Что произойдет, если Жуков затянет партию? Ужас непоправимого не мог не леденить сознание. Пока же ставка забирала резервы и боевые части со всех фронтов — у Тимошенко с юга, везде где можно.

8 ноября штаб Западного фронта обсуждал возможное поведение немцев. Хотя часть немецких войск строго соблюдала правило радиомолчания, общий немецкий замысел был уже ясен — два ударных крыла на севере и юге от Москвы. Рокоссовский: «Меры, предпринимаемые германским командованием, говорят о подготовке к наступлению против крыльев Западного фронта с целью обойти с флангов Москву; на правом крыле в направлении Клина и Дмитрова, на левом — Тулы и Коломны. Нам следует также ожидать фронтального удара в районе Нарофоминска».

Последовало указание активизироваться под Ленинградом, чтобы немцы не смогли взять части оттуда. Но главным и решающим был дальневосточный резерв. Весь ноябрь Россия собирала свои последние силы в кулак.

10 ноября Жуков пригласил из Серпухова генерала Белова обсудить проблемы обороны. В послеобеденный час они с Жуковым прошли сквозь Боровицкие ворота Кремля, обошли образованную немецкой бомбой воронку, и стали спускаться в подвальное помещение. Они прошли по длинному коридору, плотно охраняемому, с дверями, выходящими на правую сторону («как в спальном вагоне»). Жуков и Белов вошли в «отделение для кровати». Один из пришедших секретарей повел их в конец коридора в хорошо освещенную комнату. Рядом с огромным столом, заваленным картами, стоял Сталин, которого Белов видел в 1933 году. «Он очень изменился с этого времени; передо мной стоял человек небольшого роста с усталым, измученным лицом… Казалось, за эти восемь лет он прожил двадцать лет». Что удивило Белова, так это поведение Жукова. «Он говорил резко, в очень властной манере. В результате он казался старшим из присутствующих офицеров. Сталин воспринимал это как естественное поведение. Ни разу признаки неудовольствия не появились на его лице». Сталин пообещал Белову 500 автоматов и две батареи 76-мм орудий.