Мы видим в немецкой еженедельной хронике, как набравший еще больше веса, весь в праздничном белом, Геринг прибывает в довольно спартанского вида Вольфшанце, олицетворяя собой уверенность, надежность и веру в светлые дни. Скорее же всего на Гитлера подействовало то обстоятельство, что ни ОКВ, ни ОКХ, ни штаб группы армий «Б», ни сам Паулюс не предложили подлинно разумного, реалистического плана спасения попавшей в беду элиты вермахта. Оставалось «консервативное» решение — держаться и ждать ошибки русских. Так что те, кто подчеркивает в данном случае упорство и фанатизм фюрера, — правы. Но только частично. На данный момент он не видел — а его военные помощники не сумели еще выработать — более убедительного плана. Но справедливо и то, что если бы Гитлер думал прежде всего о спасении 6-й армии, а не о потере своих волжских позиций, он должен был бы сразу же готовить Паулюса к прорыву, а группу армий «Б» поставить на дыбы. Как и всю благодушествующую Германию. Пока не поздно.

Советские радиостанции глушили попытки разбросанных по широкой степи германских частей найти друг друга и консолидироваться. Наиболее активными в эти часы со стороны немцев были злополучные танкисты 48-го корпуса генерала Хайма. Они ввязались в несколько сражений, но отсутствие общей ориентации и координации делало их усилия практически бессмысленными. Пал последний румынский оплот между Чиром и Клетской. Остатки четырех румынских дивизий получили с советской стороны предложение сдаться. Румынский генерал Ласкар запросил мнение группы армий «Б», но было поздно — войска развалились — и генерал с бравыми кавалерийскими усами отправил неготовых к сдаче четыре тысячи своих солдат искать пути связи с 48-м танковым корпусом генерала Хайма. Последние впечатления Ласкара перед сдачей: «Фантастический вид умирающих лошадей…. Некоторые из них еще частично живы, они стоят на трех обмороженных ногах, потряхивая разбитой последней».

Отпущенные Лазаром солдаты открыто просили милостыню у дорог и брели в неведомом направлении. Их трупы отмечали общее направление движения к «Романия маре», Великой Румынии. Часть румын дошла до Хайма и вместе они все-таки пробились на юг через реку Чир. Триумф и отдых генерала Хайма были недолгими. Через несколько часов его арестовали по приказу Гитлера по обвинению в пренебрежении служебными обязанностями, сказавшимися в неспособности остановить советское наступление. Хайм, утверждал Гитлер, не выполнил приказ, отданный ему по радио в первые часы советского наступления, когда его корпус находился в степи и был способен встать на пути наступающей Красной Армии. Военный трибунал в Германии уже ожидал его. Историки полагают, что сверхжестоким обращением с малоповинным Хаймом Гитлер хотел показать всей офицерской касте — единственному своему организованному оппоненту в Германии — что «штаны с широкими лампасами не гарантируют власть», что военной машиной Германии владеет национал-социализм во главе с Гитлером. Ряд противников режима среди военных (такие как Гросскурт) полагают, что отныне ОКВ и ОКХ — уже недостойны называться генеральным штабом вермахта, поскольку от этих штабов уже ничего не зависело — как от придатка фантазий Гитлера.

В Ростове начальник штаба румынских войск генерал Штефлеа, в ужасе от судьбы своих 3-й и 4-й армий, горько упрекал немцев. «Все предупреждения, которые я на протяжении многих недель представлял германским властям, остались без внимания…. Штаб-квартира германской армии не выполнила наши просьбы. Вот почему уничтожены две румынские армии».

По русскому обычаю командиры танковых бригад, Родионов и Жидков, трижды расцеловались. Недалеко были поселок Советский и деревня Мариновка. Мост в Нижне-Чирской и временный мост у Акимовской видели толпы голодных и почерневших людей, которые несколько суток знали только одно: их поражение подорвет замысел, от которого будут зависеть не только они сами, но и мы, их незадачливые потомки. По обе стороны реки, давшей название бессмертному роману, в глубоком снегу незнакомые друг другу солдаты открыто плакали, смеялись, плясали, бесконечно обнимались, суетились, кричали, рыдали и сияли чистой радостью, эти люди в белых маскхалатах — не сентиментальные неженки, а закаленные солдаты, видевшие смерть в упор. Менее чем за сто часов они окружили авангард вермахта в России. Будет многое впереди, но сегодня — праздник на нашей улице.

По оценке лучшего английского военного историка Лиддел Гарта, «за несколько дней быстрого маневрирования русские изменили статегическую обстановку в свою пользу и в то же время сохранили преимущество, которое дает оборонительная тактика. Немцы были вынуждены продолжать атаки, но теперь не для того, чтобы прорвать оборону противника, а чтобы вырваться из окружения. Однако эти попытки оказались столь же безуспешными, как и предпринимавшиеся до этого попытки продвинуться вперед».

Генерал Василевский, как и большинство в Генеральном штабе, приученном двумя этими пламенными годами к суровому реализму, скромно надеялось получить в мешок в первые 100 часов операции 85–90 тысяч солдат и офицеров противника. Начальник разведки Донского фронта полковник Виноградов представил доклад, в котором общая численность окруженных войск противника определялась «между 80–90 тысячами человек». Когда Виноградова попросили быть точнее, он остановился на цифре 86 тысяч — пять пехотных дивизий, две моторизованные дивизии, три танковые дивизии и три «боевые группы». Тогда никто не знал точно численности окруженных частей. Ситуация стала проясняться в начале декабря, когда советское воздушное командование начало охотиться за транспортными самолетами противника. Стало вестись наблюдение за численностью курсирующих самолетов, отдельные части истребителей были «приписаны» к грузовым германским самолетам. 235-я эскадрилья истребительной авиации полковника Подгорного стала перехватывать грузовые воздушные машины немцев. Стало ясно, что стратегический замысел оправдался по максимуму и в сталинградский котел попали гораздо больше неприятельских солдат.

На одном из посаженных на контролируемую Красной Армией территорию германских самолетов были обнаружены мешки с воинской почтой — 1200 писем немецких солдат домой. Просматривая номера частей, откуда писали немецкие солдаты, генерал-полковник Воронов окончательно убедился, что численность попавших в кольцо немцев гораздо больше ранее предполагаемой. То, что рассматривалось как роты заграждения, оказалось полновесными германскими дивизиями. Только тогда впереди замаячила цифра триста тысяч человек, что превосходило все мыслимые надежды и реалистические ожидания. Итак, как оказалось, внутри «крепости Сталинград» находились около трехсот тысяч человек, 100 танков, две тысячи орудий и десять тысяч грузовиков (последнее придавало германской группировке мобильность). Разумеется, новые сведения повысили тонус в Москве.

В основном, разумеется, в городе и окрестностях Сталинграда находились немецкие воинские части. Но здесь были и остатки двух румынских дивизий, хорватский полк, группы технических специалистов, военная полиция, сотрудники и рабочие «организации Тодта», хивис — приспешники немцев. Не повезло, скажем, транспортной колонне итальянцев, которые прибыли в город разжиться дровами, а стали заложниками великой войны.

На карте довольно отчетливо видно, что кольцо окружения было неправильной формы. С востока на запад его протяженность составляла пятьдесят с лишним километров, с севера на юг — тридцать. В том, что было названо Гитлером «крепостью Сталинград», находились двадцать две дивизии противника. Это была внушительная сила, и немало «стратегически мыслящих» голов хотело выдвинуть свой план оптимальных действий.

Во-первых, противодействие вызвал приказ Гитлера держаться за волжский берег. Ряд германских офицеров подняли подлинный бунт (на коленях), не смея открыто противостоять этому приказу, но во внутренних обсуждениях резко критикуя его. Так, генерал Зейдлиц охарактеризовал как «полное безрассудство» занятие армией, имеющей двадцать две дивизии, круговой обороны — ведь этим ослаблялась главная особенность военного превосходства вермахта — высокая степень мобильности, согласованность в маневре, отлаженность взаимодействия различных частей. Именно свобода маневра требовалась 6-й армии более всего: оказавшись в кольце, она вовсе не сразу подверглась растущему давлению со всех сторон, для создания такого давления Красной Армии требовалось время. А немцы — четверть миллиона — уже приняли (говорили критики) оборонительную позу, косвенно облегчая задачу Жукова и Василевского.