Конечно же, в мирных степях вокруг госпиталей росли деревянные кресты с ранящей сердце последней датой — 1942. Но войны без жертв не бывает, и не сравнить германские потери, засвидетельствованные на аккуратных кладбищах, с неприметными, но огромными могилами русских. А Паулюс потребовал «финального» усилия в городе.

Немцы никогда не были настроены более серьезно и ожесточенно, чем в этот раз. Один из германских офицеров заносит в дневник: «Дни становятся короче, это очень ощутимо. По утрам воздух очень прохладен. Действительно ли мы собираемся воевать еще одну ужасную зиму? Я думаю о ценности уже содеянного. Многие из нас думают, что ужасные усилия стоили того, если мы завершим свое дело до зимы». С угрюмой решимостью даже самые недовольные готовились нанести безумным русским последний удар.

На 62-ю армию теперь нацелились одиннадцать германских дивизий. Среди них три танковые (14-я, 24-я, 16-я), две моторизованные (29-я и 60-я), шесть пехотных (71-я, 79-я, 94-я, 100-я, 295-я, 389-я). Танки 14-й и 24-й дивизий готовились наступать с юга, танки 16-й танковой германской дивизии стояли против правого фланга нашей 62-й армии. Две германские дивизии занимали Центральный вокзал и Центральную пристань. Сотая горнострелковая дивизия (Jager) немцев нацелилась на Мамаев курган. Ударная 71-я германская дивизия встала напротив завода «Красный Октябрь». Мамаев курган сохранял свою исключительную значимость. Его владелец смотрел сверху на главные бастионы обороны — сталинградские заводы.

Никогда еще у Паулюса не было стольких специалистов по борьбе в городских условиях, инженеров-подрывников, ударных сил специального назначения. Но советская сторона, можно сказать, уже воспитала целые части бойцов, не теряющих голову в самых отчаянных ситуациях. Постепенно и они сами и окружающие начинают убеждаться в том, что русские обходят немцев в темной городской борьбе, где малые «ударные группы» и целые подразделения снайперов способны поспорить со стальными машинами и на земле и в воздухе. Чуйков создает специальные заминированные зоны, куда только его люди знают подход, где путь ударных немецких колонн во главе с танками можно заранее предугадать.

Теория Чуйкова проста, но эффективна: «Держись ближе к позициям противника; действуй по всем направлениям, используй воронки и развалины; рой свой окоп ночью, маскируйся днем; готовь ударную позицию для атаки незаметно и без шума; неси свой автомат на плече; бери с собой от десяти до двенадцати гранат. Выбор времени и неожиданность будут на твоей стороне…. Бросай гранату в каждый угол комнаты, только затем двигайся вперед! Произведи очередь по тому, что осталось; продвинься немного дальше и бросай еще одну гранату, затем двигайся снова! Еще одна комната — еще одна граната! Поворот — еще одна граната! Проверь автоматной очередью и двигайся вперед. Внутри объекта наступления противник может прибегнуть к контратаке. Не бойся. Ты уже овладел инициативой, она в твоих руках. Действуй более жестко со своей гранатой, своим автоматом, кинжалом и саперной лопаткой! Борьба внутри домов всегда таит неожиданность. Будь всегда готов к неожиданному повороту событий. Смотри внимательно».

Немец на противоположной стороне записывает свои впечатления. «Мы сражались в течение пятнадцати дней за один-единственный дом, применяя минометы, гранаты, пулеметы и штыки. Уже на третий день пятьдесят четыре немецких трупа лежали в подвалах, в проходах, на лестницах. Фронт пролегает между выжженными комнатами; фронт — это тонкий потолок между двумя этажами. Помощь приходит из соседних домов через пожарные лестницы и камины. Идет бесконечная борьба от полудня до глубокой ночи. От этажа к этажу, лица черные и в поту, мы бомбардируем друг друга гранатами среди взрывов, облаков пыли и дыма, груд минометов, потока крови, фрагментов мебели и человеческих существ. Спроси любого солдата, что означают полчаса рукопашной схватки в таком бою. И представь Сталинград: восемьдесят дней и ночей рукопашных боев. Улицу больше не измеряют метрами, измеряют трупами.… Сталинград больше не город. Днем — это огромное горящее облако, слепящий дым; это огромная печь, освещенная бликами огня. А когда приходит ночь, одна из этих кровавых ночей, собаки бросаются в Волгу и отчаянно пытаются достичь противоположного берега. Животные бегут из ада; самые твердые камни не могут вынести этого долго; держатся только люди».

Ранним утром 27 сентября Чуйков начал атаку, традиционно рассчитанную на то, чтобы сорвать методичные приготовления немцев к штурму. А Еременко все еще бился с севера вдоль Волги о стальную стену оказавшейся непреодолимой германской обороны. Несколько часов наступления Чуйкова ни к чему ни привели, и 62-я оцепенела, когда в воздухе появились эскадрильи штурмовиков генерала Фибига. Через два часа в тех же небесах обозначились очертания германских бомбардировщиков. Верхушка Мамаева кургана была в очередной раз вспахана и полита металлом. Зарывшиеся здесь в землю гвардейцы 95-й дивизии генерала Горышнего теперь уже точно ждали атаки. И она последовала. Танковая, горнострелковая и пехотная дивизии устремились на Мамаев курган и на завод «Красный Октябрь». Со стороны Городища шли 150 немецких танков. Они, несмотря ни на какие потери, преодолевали минные поля и вели за собой пехоту. К двум часам дня они дошли до Банного оврага, т. е. уткнулись в северный забор «Красного Октября». Люди Горышнего держались лишь за северный и восточный склоны Мамаева кургана.

А на южном фланге вести были столь же неутешительны. Войска Паулюса продвинулись на юг от реки Царицы и вышли к Волге. В их руках теперь было не менее семи километров побережья реки в пределах самого города. Немцы днем отвоевывали то, что теряли ночью. Немцы вообще не любили ночь, когда их патрульных мог ждать за каждым поворотом кинжал или штык. Но днем, когда германская авиация владела небом, их полевые части получали ценную картину происходящего на сталинградских улицах, а бомбометание прижимало русских к родным развалинам.

Редкий случай, когда Чуйкова охватило почти отчаяние, — 27 сентября он обращается к командованию Юго-Восточного фронта: гвардейцы на Мамаевом кургане разъединены, восемьдесят танков движутся на «Красный Октябрь», левый фланг смят, противник нагло владеет небом Сталинграда. К вечеру этого дня, потеряв две тысячи человек и пятьдесят танков, немцы продвинулись на тысячу метров. Более всего Чуйков хотел прикрытия с воздуха. Хотя бы на несколько часов в день. В ночь на 28-е через Волгу переправились остатки 193-й пехотной дивизии полковника Смехотворова. В свете желто-зеленых вспышек, теряя товарищей уже на берегу, они тащили с собой оружие и боеприпасы в лунном пейзаже города-призрака, где уже не видно было признаков ничего живого. Они шли к фантастическом зданию завода «Красный Октябрь», периодически освещаемому разрывами снарядов. Тот, чья психика переживала этот шок, был уже иным человеком. Человеком обреченным, но отвердевшим до степени отключения восприимчивости, без чего жизнь в этом варианте ада была невыносима. 193-ю разместили у заводской столовой. Напротив, в школе № 5, находились немцы.

С растаявшим утренним туманом блеснул погожий сентябрьский день. (Тот случай, когда больше радовала плохая погода). Немцы бросились в бой, словно завтрашнего дня для них уже не было. Чуйков приказал наличным минометам и орудиям безостановочно бить по вершине Мамаева кургана — единственный способ не допустить немцев к визуальному контролю над всей схваткой. Непонятно как ориентированные, немцы обрушили бомбометание на армейскую штаб-квартиру, если так пышно можно назвать развал среди битых барж. Текущая рядом нефть горела, этот ее запах въелся в легкие окружающих — он стал знаком битвы: горящая холодная волжская вода.

Два батальона 284-й дивизии Батюка бросились к вершине царящего надо всеми кургана и достигли ее. Но не удержали, слишком хорошо эта вершина простреливалась. Триста человек Батюка и Горышнего полегли в этой битве. Триста спартанцев у наших Фермопил. Путник, не забудь, как они погибли.