Оборона элеватора произвела такое впечатление на немцев, что Паулюс, как уже говорилось выше, избрал элеватор в качестве эмблемы частей, сражавшихся в городе, — был создан специальный шеврон с его изображением.
Для помощи рвущейся с севера армии Москаленко Чуйков собрал особую группу с несколькими танками. Приказ им: удар навстречу в северо-западном направлении. Но вторая атака 1-й гвардейской, 66-й и 24-й армий, начатая 19 сентября была не более успешной, чем предшествующая (днем ранее). Защитники города отныне могли полагаться лишь на себя. 20 сентября немцы сконцентрировали свои усилия на железнодорожном вокзале, уже представлявшем собой груды металла и бетона. Стены опали, металлические переборки прогнулись, железо треснуло, а воины продолжали сражаться. Но батальон дивизии Родимцева — а это был он — начал ощущать свою отрезанность от основных сил. Немцы продвигались с трех сторон. «Положение с боеприпасами серьезное. О сне и пище не может быть и речи. Хуже всего жажда. В поисках воды — прежде всего для пулеметов — мы подорвали помпы, надеясь, что в них есть немного воды». Ночью немцы взорвали стену, за которой укрывались наши бойцы и забросали помещение гранатами. 21 сентября остатки батальона разделились надвое.
На пути первого отряда — в соседнем «Универмаге» — завязался рукопашный бой, окончившийся только с гибелью последнего нашего солдата. Батальон медленно, метр за метром отступал к Волге. Последний на этом пути дом находился на углу Краснопитерской и Комсомольской улиц. Здесь последние сорок человек держались пять дней и ночей. «В узком просвете полуподвального окна мы установили тяжелый пулемет с последними патронами… Две группы по шесть человек каждая отправились на третий этаж. Их задачей было взорвать стены и приготовить кирпичи, чтобы бросать их в немцев. Место для тяжелораненых устроили в подвале».
Ухаживавшая за ранеными Люба Нестеренко умирала от раны в грудь. Не было воды, пищей была горсть зерна. В своей домашней крепости Антон Драган установил пулемет на пути возможных нежданных гостей. Когда послышался звук танкового двигателя, Драган послал своего солдата вниз с противотанковым ружьем и тремя последними патронами к нему. Увы, немцы перехватили его. Вскоре зелено-серые мундиры появились в пролете, в котором их ждал молдаванин Драган. И тяжелый пулемет в нужное время ударил по колонне немцев — последняя лента в 250 патронов — они были использованы с толком. Потом он лежал, раненный в руку, глядя на ставший бессмысленным пулемет, безучастно глядел на холм немцев перед своим пулеметом.
Их осталось девятеро. Немецкая речь привлекла их внимание, и они осторожно выглянули из того, что прежде было окнами. Немцы вели на расстрел их товарища, раздались выстрелы. Обняв друг друга, девятеро попрощались. Кто из них тогда спрашивал национальность друга? Разве это не общая наша героическая история, которая дает смысл жизни? На стене Драган написал слабеющей рукой: «Здесь сражались и умирали за свою родину гвардейцы Родимцева». Читатель, если ты не дрогнул, глядя на эту запись, на это великое признание в любви к своей стране девяти простых парней, стоящих на пороге смерти, закрой эту книгу.
На дом пошли немецкие танки, и стены рухнули. Драган и его товарищи оказались в чем-то, похожем на подвал. Воздух заканчивался, и надежда была связана с поиском выхода из темного подземелья. Они начали разгребать завал. Надежда не умирает даже последней. Поток воздуха ворвался в некое подобие склепа. И кто-то увидел в осеннем сталинградском небе звезды. Драган послал наиболее сильного из своих ребят разведать округу. Тот вернулся примерно через час и доложил обстановку. Дом окружен немцами, и выходить надо по одному. Слева от себя они слышали непрекращающуюся канонаду на Мамаевом кургане. Но Комсомольская улица, принадлежавшая теперь немцам, была пустынна и тиха. Первая попытка покинуть руины оказалась неудачной — они почти наткнулись на немецкий патруль и отпрянули назад. А вскоре темные тучи заволокли луну, и шестеро гвардейцев — все раненые — постарались выбраться из руин. На пути к Волге оказался немецкий патруль, но шум был бы убийственен. И в дело пошли ножи. Драган послал одного из гвардейцев прокрасться к немецкому патрулю и вскоре тот, надев плащ-палатку убитого немца, подошел ко второму немецкому патрульному — и путь был свободен. У кромки воды их уже не мог остановить никто. Они не могли утолить жажду, их потрескавшиеся губы прильнули к холодной воде. Никогда Мать-Волга не поила более преданных своих сыновей.
Наверху немцы обнаружили обоих своих покойников и подняли тревогу. В такой обстановке Драган и его друзья сумели соорудить некое подобие плота, благо бревна и доски валялись повсюду, и оттолкнулись от берега. Течение, такое легкое и свободное, подхватило своих сыновей, а немцы неприцельно стреляли в осеннюю темень. За мгновения перед рассветом плот причалил у острова Сарпинский. Наши артиллеристы обнаружили изможденных, раненых, но живых людей. После завтрака Драган написал рапорт. Из Первого батальона осталось шесть бойцов. Остальные полегли на Центральном вокзале и на Красной площади Сталинграда, выполнив свой долг до конца. Центральной частью города владел враг.
Теперь гарнизон города защищал только северный индустриальный район. Лишенные хода, советские танки закопаны по башню в землю. Защитники города сознательно пропускали и направляли немецкие танки под огонь этих башен. Немцы перестали посылать танки — в разбитом городе это были слишком приметные и хорошие цели. В прижатых к реке кварталах дымилось немало их черных остовов. Чуйков рассредоточил оставшихся солдат по небольшим мобильным группам, предназначенным для быстрых атак и незамедлительного отхода. На юге его позиции еще продолжал защищать многострадальный элеватор, но рядом 24-я танковая дивизия немцев вышла на главную пристань. Теперь 62-я армия могла ожидать удара с тыла, не надеясь при этом на помощь с противоположного берега Волги. Пришлось организовать временную пристань у завода «Красный Октябрь» и еще севернее — в поселке Спартановка. Теперь следовало ожидать наступления немцев вдоль берега Волги с юга на север.
Помощь, как всегда, подошла со стороны Волги. Рано утром 23 сентября 284 пехотная дивизия полковника Батюка (сибиряки) переправилась в распоряжение 62-й армии. Немцы запускали осветительные парашюты, чтобы увидеть, кто еще встал на смертный путь. Приход этой дивизии предотвратил немецкое движение параллельно реке. Батюк — симпатичный украинец среднего роста, стройный, темноволосый, страдал тяжелой болезнью, связанной с дефектами кровотока. Он периодически мучился так ужасно, что не мог идти и солдат нес своего командира, но делал это только ночью — Батюк ни за что бы не показал своей слабости перед строем. Батюк, украинский парень, сражался за свою Родину и не было силы, способной его остановить в этой борьбе. Как и Родимцев ранее, он пришел в нужный час — положение было ниже критического.
История России — это история смешения наций и национальностей. Само имя рус говорит о скандинавских корнях. Славяне, угро-финны, тюркские народы — только жестокий и коварный враг мог пытаться поссорить, разорвать это единство, оно выстрадано невероятной кровью. Неуместен даже пересчет гениев в едином венке единой страны. Мы прожили тысячелетнюю общую историю, и эта наша общая дорога сплотила, сделала единой всю семью исторически объединившихся и смешавшихся народов. И украинец Батюк, преодолевая смертные муки, закусив губы, встал в единый строй, который делает всех нас непобедимыми. Он, его потомки и родные владеют нашей страной по самому большому праву. Сталинград еще раз самым очевидным образом слил воедино нашу кровь, нашу историю, наше психологическое восприятие мира, наше будущее. Святотатством было бы забыть этот наш общий опыт ради предательских сирен сепаратизма.
Батюку поставили задачу выбить немцев с Центрального причала и сомкнуться с теми частями, которые оказались в изоляции южнее реки Царицы. Сибирские солдаты оттеснили немцев к уже неузнаваемому внешне Центральному железнодорожному вокзалу. В центре прежнего города образовалось кровавое месиво, ярость обеих сторон стала достигать невозможного человеческого предела. Отвратительным было попадание немецких зажигательных бомб в нефтеналивную баржу, что зажгло саму реку. Дым горящей нефти заволок то, что осталось от города и его защитников. Чад горящей реки едва не погубил штаб армии.
