Уважение к профессионализму не помешало бы Гитлеру. По сведениям руководителя военной разведки Гелена (Fremde Heere Ost) у Красной армии имелись реальные резервы — примерно семьдесят дивизий и около восьмидесяти моторизованных частей, сведенные в практически единый резерв. Военная промышленность СССР увеличивает производство, среди военной продукции первоклассные танки Т-34 и КВ. И окружающие Гитлера генералы не отличались тупостью, для них достаточно остро стоял вопрос, где советское командование начнет отвлекающее наступление, где находятся резервы Красной Армии? Одновременно германские фронтовые командиры указывали на слабые места — левый фланг шестой армии Паулюса излишне протяжен и недостаточно защищен (мнение самого Паулюса, выраженное перед фюрером еще 12 сентября). Группа армий «А» излишне растянула свои коммуникации и обнажила левый фланг. Это будет малозначащим обстоятельством, если стоящие левее советские войска ослабнут. Все это означало, что Сталинград должен был быть либо быстро взят, либо следовало проявить стратегическую широту, не допуская решающего перенапряжения в одном, потерявшем уникальную стратегическую значимость месте.
И уж в самом худшем случае (процитируем Кейтеля), «осуществить стратегическое отступление на самую кратчайшую линию фронта, то есть от Черного моря или Карпат до Чудского озера и удерживать его всеми имеющимися средствами». Возможно, дальше других в своем реализме и пессимизме в 1942 году в германской верхушке дошел начальник VI управления имперской безопасности (РСХА) Вальтер Шелленберг, начавший уговаривать Гиммлера выйти на дорогу поисков сепаратного мира. В изложении самого Шелленберга разговор с главой сил СС проходил «крайне бурно. Гиммлер ругал всех экспертов, но постепенно мои спокойные аргументы все же начали действовать на него, и под конец о моем аресте речи уже не шло. Передо мной сидел задумавшийся Гиммлер. «Да, — протянул он, — если мы на этот раз не справимся с Востоком, нам придется уйти с исторической сцены».
Всепожирающий гнев Гитлера в отношении усомнившегося Гальдера лишил Паулюса могущественного покровителя в штабе сухопутных сил. Паулюс получил прощальное письмо Франца Гальдера как раз в тот момент, когда его солдаты устанавливали огромную свастику над полуразрушенным зданием универмага в самом центре Сталинграда. Не все из присутствовавших журналистов посещали советские универмаги, и кое-кто назвал универмаг университетом. Мероприятие было праздником для фотокорреспондентов рейха, но не для Паулюса, который знал, что за шесть недель боев, прошедших после броска от Дона к Волге было убито более семи с половиной тысяч солдат, а тридцать пять тысяч было ранено. Его армия потеряла за полтора месяца десять процентов боевой силы. А что она приобрела? Он знал, что, если даже он возьмет этот невозможный Мамаев курган, основные битвы будут его ждать в районе северных индустриальных заводов-гигантов. А если он возьмет и заводы, начнется битва за подвалы. Он взорвет все подвалы, но не исчезнет вопрос: где русские резервы? Ведь их нет в лунном пейзаже Сталинграда. Одно он уже знал точно, русские не поднимут белый флаг. Ожесточение войны, превращенной нацистами в этническое уничтожение, перешло все грани, и дороги назад нет.
Вернувшись с церемонии перед универмагом, Паулюс включил свой граммофон и постарался успокоиться — тик его щеки теперь был виден всем. В штаб группы армий «Б» была послана телеграмма: «Численность пехотных войск в городе уменьшается быстрее, чем прибывают пополнения. Если ослабление армии не прекратится, битва окажется продолжительнее ожидаемого». Едва ли кто знал в этот момент, что главнокомандующий думает о мантии Йодля, о руководстве ОКВ. Ведь прежняя обеспокоенность Паулюса тающими ресурсами разделялась большим числом его офицеров. Ценность представляло мнение лейтенанта Отля — передового наблюдателя на передовой в нескольких километрах севернее тракторного завода, который каждый день пробирался на укромную позицию почти на нейтральной полосе и следил за процессами в стане противника. В свой цейссовский бинокль он видел, что первоначальное ополчение заменено регулярными войсками. Дни и недели артиллерийского огня не «размягчили» русскую армию, ее решимость сражаться была очевидной. Ночью из-за Волги поступали подкрепления. Ничто не предвещало неожиданного ослабления русской армии. Напротив, все говорило о том, что здесь, в центре своей земли, русские будут сражаться до конца. А качество немецких войск, по мнению Отля, со временем ухудшалось. Молодые офицеры не имели квалифицированного представления о правилах ведения боевых действий в городских условиях. Решающий поворот в пользу немецких сил был в таких обстоятельствах маловероятен.
Германские офицеры отмечали, что их войска в северных секторах находятся в антисанитарных условиях, не получают достаточного питания. И главное: они теряют смысл происходящего, слабеют характером, начинают сомневаться в победном финале. Их нервирует характерное поведение русских — постоянный артиллерийский обстрел и небольшие по масштабу наступательные операции. Эти операции не продвигали русских вперед, но они определенно ослабляли немцев. Подполковник Кодр предсказывает и жалуется одновременно: «В Сталинграде немцы получат шок на всю оставшуюся жизнь, потому что русские еще далеко не разбиты. Постоянным источником беспокойства для нас стали плохие коммуникации через Украину. Для выживания 6-й армии требуется 750 тонн подвоза в день, и все это идет по единственной колее, оканчивающейся на станции Чир».
Готовясь к отбытию в Харьков для лечения обострившейся желтухи, полковник Гюнтер фон Бюлов прощался с товарищами в штаб-квартире 6-й армии в Голубинке. Вокруг не было радостных лиц. Цена Сталинграда уже превышала мыслимые пропорции. Будучи офицером разведки, Бюлов знал общую стратегическую ситуацию. 6-я армия распласталась в приволжской степи, и ее фланги не были укреплены. В этом с ним согласился даже начальник штаба армии генерал Шмидт, сказавший, что и Паулюс испытывает опасения. Отправляясь в тыл, Бюлов оставался при твердом убеждении, что взять Сталинград удастся, но что будет, если русские воспользуются завязанностью армии на городские бои и нанесут удар во фланг?
Обеспокоенность испытывал и ответственный за левый немецкий фланг генерал Карл Роденберг (настоящий немецкий генерал, с моноклем), который видел прорехи на своем протяженном фронте. Его 76-я дивизия понесла невероятные потери, и упорство русских контратак наводило его на грустные мысли. Ввиду постоянных утрат кадровых офицеров, ему приходилось возводить в офицерский чин не очень опытных унтер-офицеров, что, конечно же, снижало качество управления войсками. Стоя каждую неделю над свежевырытыми могилами, генерал начал испытывать серьезные сомнения в успешности финала прыгнувшей к Волге 6-й армии.
Но у немцев были и такие обстоятельства, которые убаюкивали их. Взгляд на карту вызывал неписаный восторг, калмыцкие впечатления создавали иллюзию пребывания в глубокой Азии и все казалось возможным. Германский фронт твердо стоял в Центре и на Севере, смертельно сжимал Ленинград — и это тоже казалось фактором стабильности. В конце концов Паулюс может и отступить, но русским, неспособным продвинуться на отдельных участках фронта, уже никогда не отнять завоеванного вермахтом за последний год. Генералы полагались на внутреннюю крепость рейха. Там лето баловало теплом, где-то в рейхе проходили выставки лошадей, жизнь шла по мирным законам. Да, англичане бомбили города — но лишь потому, что люфтваффе занят под Сталинградом. Осталось последнее усилие — и вся Европа признает германское доминирование. Пока мешают лишь эти упорные полуазиаты. Но их упорство знает предел, разве не было в прошлом году Киева и Вязьмы?
Немцы с любопытством рассматривали трехметровый Татарский вал, протянувшийся в степи на двадцать с лишним километров. Очень чужая история. Теперь этот вал прикрывал немецкие танки. В тылу пользовались успехом камышинские арбузы и дыни. Щедрая осень таила едва ли не негу, трудно было помыслить, что верный немецкий бог войны предаст эту великую армию. Ничто пока не предвещало перемены в его очевидном патронаже. И этот артиллерийский гул, исходящий от Сталинграда, не может длиться вечно. В некоторых письмах немецких солдат домой ощутима даже скука. Они ожидали более волнующих событий, чем это глупое упорство в руинах. На что рассчитывают русские? Их территориальные и людские потери уже превзошли все мыслимое и немыслимое. Их сопротивление лишь продлевает их агонию. Пусть складывают оружие и уходят за Урал. Их тупое упрямство — лучшее свидетельство человеческой обделенности этих унтерменшей.
