Пишет немецкий офицер: «Нас предупредили о противотанковых орудиях и некоторых статически расположенных танках, а также о возможности появления нескольких бригад менее подвижных КВ. В реальности мы встретили, казалось, бездонный поток бронированных колонн противника — никогда я не получал такого подавляющего воображение представления о русской мощи, как в этот день. Облака пыли сделали очень трудной помощь от люфтваффе, и вскоре множество Т-34 прорвались сквозь наши оборонительные сооружения и стаями устремились по всему полю битвы». В это же время в юго-востоку от Прохоровки советский 29-й танковый корпус встретился «лицом к лицу» с эсэсовскими танковыми дивизиями «Мертвая голова» и «Адольф Гитлер». По всему периметру — от западных подходов к Прохоровке и до восточных завязалось ожесточенное сражение. Особенностью было то, что стороны словно забыли об окопной борьбе, оба противника бросились друг на друга с великой решимостью.
И природа пришла в неистовство. Дождь хлестал нещадно, и гром гремел, и молнии смешивались с орудийным громом. Танки настолько перемешались между собой, что артиллерия и авиация прекратили свою работу — невозможно было отличить своих от чужих. Чем ближе подходили к передовым немецким танкам Т-34, тем меньше была значимость брони и пушек «Тигров», равными которым в советских рядах были немногочисленные тяжелые КВ. Завязалась индивидуальная битва, противники нашли себе достойные пары. Периодически танковые башни взлетали в воздух от прямых попаданий и летели буквально на десятки метров. Когда у танков заканчивался боезапас, танкисты просто шли на таран немецких машин. Когда останавливался мотор, танкисты выскакивали из башни и с гранатами, с бутылками с зажигательной смесью бросались на танки противника. Ожесточение битвы достигло предела. Обе стороны забыли о маневренности, об отходе было запрещено и думать, сила ломила силу.
После нескольких часов боя советские войска владели полем к юго-западу от Прохоровки, на котором было много трофеев, не говоря уже о практически плененных экипажах вражеских танков. Только быстрая контратака Кнобельсдорфа позволила немцам вернуть себе часть Прохоровки, но полностью истощенная «Гроссдойчланд» обязана была все же возвратиться на поле боя, поскольку 3-я танковая дивизия немцев оказалась отрезанной и обнажила фланги своих соседей.
Но после полудня стала складываться опасная ситуация — Ротмистров должен был внимательно смотреть на поля к западу от Прохоровки, где в деревне Андреевка 18-й танковый корпус немцев начал заходить во фланг его основных танковых войск. А мощная группа германских танков стала пробиваться через юго-западные пригороды Прохоровки, грозя зайти в его тыл. Именно в этот момент Ротмистров ввел в бой последние свои резервы второго эшелона — 24-ю гвардейскую танковую и 10-ю гвардейскую бригады. Сам первый танкист пишет об этих часах: «Земля стала черной и уставленной танками как пылающими факелами». На одном из этапов раненого командира вынесли из поврежденного снарядом Т-34 и уложили в воронку от взрыва. В это время германский «тигр» направился к поврежденной советской машине. Тогда водитель, Александр Николаев, быстро вскочил в оставленную горящую машину, завел ее и направился прямо на остолбеневший «тигр». Тот остановился, но было поздно, огромный огненный шар, приведенный Николаевым на полной скорости, окутал «тигр», и взрыв сотряс землю.
18 часов длилась невиданная танковая битва. Военное счастье переходило с одной стороны на другую много раз. А небо тоже бушевало, и молнии освещали уже вечернее небо — битва стала затихать заполночь. Семьсот танков застыли в самом необычном виде, с башнями и без оных. В русской степи стояли остовы трехсот немецких танков и среди них были семьдесят «тигров». Между ними искареженными лежали 88 орудий, 300 грузовиков. И сотни, тысячи солдат. Тяжелыми были потери и советской стороны, более половины пятой гвардейской танковой армии. Они отбили попытки обхода и слева и справа, они бестрепетно пошли лоб в лоб, они гибли нещадно, но противник — немцы уже никогда не пробовали испытать советские танки на мужество в непосредственном танковом столкновении. Немцы решили не продолжать лобовое столкновение.
Когда Ротмистров покинул свой наблюдательный пункт, неожиданно прояснилось. Небольшими группами санитарные части подбирали раненых. Относительно тихий гул моторов говорил об отходящих в укрытия уцелевших танках. Специальные группы немцев проверяли, что можно вывести с поля. Если данный танк не подлежал ремонту, немцы его взрывали. Вдали слышался звук подъезжающих грузовиков, это подходили бензозаправщики, подвозили припасы и питание. А на поле уже вышли саперы, они, не давая себе передышки, создавали новые минные поля. Ротмистров заснул только к утру, но ненадолго, разбудил авианалет. И все же страшное своей мощью движение лучших германских войск на Прохоровку с юга и запада было остановлено. Обоянь была рядом, но, чтобы ее взять, нужно было убить вторую половину армии Ротмистрова, а без этого советские танкисты не уйдут.
Битва не закончилась в один день, но она уже после первого дня дала одну определенность огромной важности: потери немцев были столь велики, что они уже не могли рассчитывать на решающий прорыв и развитие успеха в прорыве уже за спинами армий советского фронта. Те, кто, презрев все, бился до последнего у Прохоровки, без преувеличения, решили судьбу своей страны. Они погибли, но обескровили силы противника, ослабили его фирменную бронетанковую мощь настолько, что он уже не мог решить исход войны своей бронетанковой силой.
На следующие утро упорные немецкие танкисты — а это было лучшее, чем располагала Германия, — готовы были продолжить схватку. И они продолжили бой, но уже не рискнули идти напролом. Они попытались найти слабое место в советской обороне, но не могли. Три дня немцы фанатично бросались на Прохоровку, особенно упорным и опасным было движение немцев через реку Псел, что означало возможность обхода Прохоровки с запада в их пути на Обоянь. Дивизии СС сражались с решимостью обреченных, им противостояла армия Жадова, постоянно посылавшего просьбы о помощи Ротмистрову. Жадова можно более чем понять — его люди гибли беззаветно. Но и Ротмистров не мог распылять свой танковый кулак, к конце концов это было то уже немногое, что можно было противопоставить элите вермахта в случае крайнем, в случае неудачи у Курска. В этот святой час пехотинцы Жадова, действуя против лучших эсэсовских частей, сумели сбросить их на южный берег Псела. Ни через Прохоровку, ни в обход ее с запада лучшие генералы и лучшие части германской армии пробиться не смогли. Всё, всевластие вермахта на полях сражений окончилось, на этот раз уже «и зимой и летом». Элиту — танковую дивизию СС «Мертвая голова» — немцы были вынуждены вывести из фронтовой полосы. Танковая армия Гота потеряла половину своего личного состава и половину своих машин.
Согласно советским данным, во всей огромной битве противник потерял 2952 танка, 844 орудия, 1392 самолетов. Советские войска были буквально поражены количеством захваченных трофеев: пять тысяч автомобилей, 1392 самолетов, 844 орудия. Восемь дней длился этот титанический бой, и он указал на победителя. Немецкая танковая мощь — решающее оружие Германии в 1941–1943 годах — была обескровлена. В 3-й танковой дивизии осталось 30 танков, в 19 танковой — 60 машин, в 19-й — 17 боеспособных машин.
По немецким данным, на южном фланге Орловско-Курской дуги полегли десять танковых советских формирований. Поражены 1800 танков, уничтожены тысяча противотанковых орудий. За восемь дней боев танковая советская мощь уменьшилась вдвое. Но наш противник получил, по существу, незаживаемые раны. «Die Blutmuhle fon Belgorod» встала в один ряд с Брусиловским прорывом, а по ожесточению превзошла все богатые ожесточением битвы ХХ века. На великом поле Прохоровки найдены корпуса четырехсот германских танков. Война вошла в пик своего накала, более жесткого и жестокого противостояния война еще не знала.
