А прикрытый танками генерал Переверткин (79-й стрелковый корпус) с севера проскользнул быстрее всех к мосту Мольтке. После полуночи его люди смели все препятствия и проложили путь прямо в «дом Гиммлера» — министерство внутренних дел. Артиллеристы подвели пушку и прямой наводкой пробили вход в этот страшный дом. Но за каждую лестницу, подъезд, этаж бой шел отчаянный, гибли солдаты. Утром 29-го апреля «дом Гиммлера» был взят, что позволило вплотную подойти в помпезному зданию рейхстага. Последовал вожделенный приказ атаковать. Тому, кто водрузит Красное знамя над рейхстагом, было обещано звание Героя Советского Союза. Теперь каждый батальон 171-й стрелковой дивизии создавал по две ударные группы, поддерживаемые самоходными орудиями.
А неподалеку, в бункере Гитлера, творились удивительные дела. Фюрер продиктовал свое политическое завещание. В нем укор германскому офицерскому корпусу, который «не сумел дать блестящего примера приверженности долгу до смерти». Как уже говорилось, исключены из нацистской партии Геринг и Гиммлер, «навлекшие непоправимый позор на всю нацию, начав переговоры с врагом», выведен из правительства Шпеер. Он исключил из НСДАП Геринга и Гиммлера, а власть в стране передал адмиралу Деницу как президенту Германии и Геббельсу как канцлеру. Что касается виновников войны, то «столетия пройдут, но среди руин наших городов и монументов ненависть всегда будет заново расти в отношении тех, кого в конечном счете мы должны благодарить за все это: международного еврейства и его пособников». Командование германской армией передавалось фельдмаршалу Шернеру.
Затем Гитлер приступил к процедуре бракосочетания с Евой Браун. Для этого солдаты СС привели из города муниципального советника Вальтера Вагнера. Церемония прошла в комнате карт. Гитлер в униформе, Браун в черном платье. Из старых камарадов присутствовали только Геббельс и Борман, они и были свидетелями. Гитлер чаще всего во время завтрака, венчавшего свадебную церемонию, обращался в основном к Геббельсу. Он «подарил» капсулы с цианистым калием двум своим секретаршам, убедился, что его собака умерщвлена. В его окружении уже трудно было найти кого-либо трезвым. Одним из редких трезвых сотрудников был личный пилот Ганс Бауэр. В его распоряжении новая машина — бомбардировщик «Юнкерс», опытный прототип, способный на полет дальностью до 10 тысяч километров. Это открывало возможности перелета на Ближний Восток и даже в Латинскую Америку. Лететь Гитлер отказался. Он подарил Бауэру портрет Фридриха Великого кисти Антона Графа. Летчик носил этот портрет за Гитлером во все его штаб-квартиры и места жительства. Бауэр ушел с портретом, который оказался плохим талисманом — разрыв снаряда привел летчика в советский госпиталь без ноги и без портрета.
Борман продолжал выполнять функции партийного бича, наказующего трусость и нерасторопность столичных и провинциальных чинов национал-социалистического государства. «Измена» в эти дни была самым популярным словом. Информация из внешнего мира внезапно прервалась, когда случайный снаряд поразил балон с антенной, запущенный над бункером. Его обитатели и не знали, что страшный бой идет совсем рядом — за «дом Гиммлера».
Но финал был уже недалек. Предоставим слово англичанину Эриксону: «У вошедшего в Берлин солдата Красной Армии в руках был автомат, а рядом шел массивный, могучий боевой танк или стройный Т-34; советские бойцы перемещались по городу, прикрытые сверху темными эскадрильями штурмовиков, чувствуя себя не только победителями, но и жертвами — жертвами страшной череды ужасных, зверских жестокостей, павших на них, на их семьи и их страну…. Солдат из батальона капитана Неустроева, атакующий рейхстаг, штурмующий «дом Гиммлера», останавливающий эсэсовских пулеметчиков, знал, что здесь, перед его глазами и есть «логово фашистского зверя». Они знали, что исторической миссией Красной Армии является искоренение фашизма, они твердо знали, что именно они сломали хребет вермахту, и многие командиры, неспособные расстрелять группу школьников из гитлерюгенда, держащихся за панцерфауст — фаустники — провожая колонну арестованных, видели красные глаза этих детей, ограничивались оплеухой или даже неспособны были и на это. Сентиментальность и простодушие, впрочем, иногда превращались и в ярость».
Вечером 29 апреля военный комендант Берлина Вейдлинг провел последнюю конференцию с участием Гитлера. Тот уже знал о судьбе Муссолини. Вейдлинг не мог сообщить ничего вдохновляющего. Лейтмотив был безысходный — чуда не будет. Все запасы окончатся завтра. Пик немецкого искусства в области экономии и распределения ресурсов. Русские у Потсдамского вокзала. Защищать рейхсканцелярию нечем — нет противотанковых пушек. Битву в Берлине следует остановить в течение 24 часов. Наступила тишина. Лишь несколькими минутами позже Гитлер («слабым голосом» — говорит протокол) спросил мнение полковника СС Монке. Тот выразил полное согласие с Вейдлингом. На лежавшей пред Гитлером карте стрелы и обозначения внесены были согласно сообщениям иностранных радиостанций — связь с германскими штабными службами была прервана. И все же Гитлер запретил капитуляцию. «Я не могу разрешить сдачу Берлина». Теперь, сказал Гитлер, пусть войска выходят из окружения «малыми группами». Но ни в коем случае не капитуляция.
Вейдлинг этим был уже сыт по горло. Он удалился. Гитлер все искал на карте армию Венка, 9-ю армию и другие тени былой жизни. Между тем Венка остановили у озера Швелов, и он уже не был в состоянии показаться на карте Берлина. Фельдмаршал Кейтель сказал об этом Гитлеру в час ночи наступившего 30 апреля. Теперь было ясно, что на уме у Гитлера нечто иное. У него уже не было выбора. Утром 30 апреля американцы вошли в Мюнхен в Баварии и в Турин в Италии. Эйзенхауэр уведомил начальника Генерального штаба Антонова, что американские войска достигли разграничительной линии в Австрии — города Линц. Тито стремился обогнать американцев на пути к Фиуме, Поле и Триесту.
После взятия «Дома Гиммлера» войска занимали близлежащие дипломатические здания. Прямо напротив посольства Швейцарии располагался германский парламент. Неустроев и несколько других офицеров пытались сориентироваться из верхних окон «дома Гиммлера», они не знали как выглядит рейхстаг. Зазвонил телефон, полковник Зинченко хотел знать, почему они остановились? Неустроев стал описывать большое здание, стоящее перед ними. Полковник недослушал: «Это и есть рейхстаг». Приведенного пожилого фольксштурмовца Неустроев спросил: «Was ist das?» И получил искомый ответ: «Reichstag». В полдень 30-го апреля 171 дивизия приготовилась брать рейхстаг. Паузы не будет, дело нужно решать немедленно. Гигантское облако дыма, гари, каменной трухи — всего, способного подняться в воздух, висело над городом, и не все осознали, что день был солнечным. Скажем так, не для всех он был солнечным. Офицеры и солдаты удивленно смотрели в карты, на них значились скверы, деревья и кустарники вокруг большого здания рейхстага. В реальной жизни все занимал раздробленный металл и никакой зелени в расплавленно-разбитых каменных джунглях не было и в помине. Знамя, которое следовало водрузить, передали лучшему батальону, им оказался батальон № 1 капитана Неустроева.
За несколько часов до того, как над Берлином взвился красный флаг, Гитлер покончил с собой. 30-го апреля он был один и обедал с секретаршами. Затем он пожал руки оставшимся. Адъютант Гюнше занял свое место у двери. Никто теперь не имел права войти. Ампула цианистого калия для Евы Браун, выстрел из пистолета, который почти никто не услышал — наверху скрежетали советские танки и били орудия главного калибра. Спустя несколько минут Гюнше вошел в комнату. Гитлер принял яд, но для верности сделал выстрел в голову. Тела были завернуты в одеяла, их вынесли на поверхность и облили бензином из канистр. Огонь не загорался. Шофер Кемпка зажег бумагу и с ее помощью соорудил костер. Черный дым пошел к небесам.
