Я срезала тонкую кожуру, внимательно слушая мелодичный голос и прикусывая язык каждый раз, когда хотелось уточнить. Пусть рассказывает все…
– Самое опасное место Фадрагоса – край мира. Там, глубоко в Кровавой воде, живут чудовища, способные проглотить дракона. Они не могут подобраться близко к суше, но есть записи тех, кто видел их. Часто ветки древа Жизни обламываются, но мы не замечаем этого – они маленькие. Быстро на их месте вырастают новые. А бывает, – снова залегла морщинка между ее бровей, – тьма просачивается вниз, из‑за нее гниют крупные ветки. Когда они обламываются, часть мира, которую удерживала ветка, расшатывается. Если это происходит на крае, то земля уходит под воду. Очень быстро древо направляет свои жизненные силы в эту часть, чтобы земля не рухнула. Вода уходит – и иногда оставляет на суше чудовищ. Если хочешь, то когда‑нибудь покажу тебе рисунки очевидцев.
– Хочу, – не раздумывая согласилась я.
Какое же чудовище должно обитать в океанах Фадрагоса, чтобы могло проглотить дракона? Точно не киты…
– После края мира самым опасным считается север. Но не из‑за монстров, а из‑за холодов. Духи не согревают ледяную землю; они вовсе встречаются там редко. А после следуют леса Фадрагоса. Тварей слишком много, и многие из них учатся. Хитрые, опасные, злые. Ими даже не голод движет, а именно злоба. Но эльфы были рождены в лесу, жили в нем, подстраиваясь под суровые условия. Тогда мы обладали способностью видеть то, что недоступно взгляду других.
– Позволяло Единство с духами? – не удержалась я от вопроса и протянула половинку яблока.
– Да, – кивнула Ив, забирая угощение. – Эльфы находили редкие места в лесу, куда не могли проникнуть твари. Кроме одних, – с хрустом откусила она кусочек яблока и, пережевывая, продолжила говорить: – балкоров. Только соггоры могли признать их разумной расой! – скривилась. – Они принимали обличие эльфов, перенимали их воспоминания, отнимали их силу, а затем приходили в поселения и жили там. Представляешь, Асфирель, – подняла она на меня полные гнева глаза, – тот, кого ты любила, оказывается не тем. Делилась абсолютно всем со своей сестрой, а это оказывался мужчина, принявший ее облик. Кормила и целовала своего ребенка, не догадываясь, что он давным‑давно мертв. Ты не представляешь, на что способна их грязная сила! Взрослая особь способна принять любой облик, а потом расти, стареть, как настоящий эльф, фангр или…
Ивеллин говорила еще очень долго, словно выговорилась мне о наболевшем. Все это происходило не с ней, а с ее народом, и очень давно, но ее злость была понятна. Эмоциональное откровение сумело отвлечь даже от мыслей о Кейеле, от крохотного тепла и какого непонятного предвкушения, которое почему‑то возникло во мне, как только я услышала знакомый голос. Чего еще я жду от Вольного кроме мести? Ему ни в коем случае нельзя доверять. Он лжец, которого я пока не могу обхитрить.
Солнце клонилось к горизонту, а Волтуар так и не появился. Ивеллин ушла, предупредив, чтобы я не ждала Ромиара. Правитель и без того будет недоволен, что я частенько находилась наедине с другом.
Аппетита не было абсолютно, но с ребятами увидеться хотелось, поэтому в нужное время я отправилась в старую столовую. Вот только Дариэль перехватила меня у входа в мою комнату.
– Почтенная, – склонила она голову. – Вам накрыли в общей столовой.
Я плотно сомкнула губы, чтобы не оскалиться. Меньше всего мне хотелось видеть довольные лица правителей, но выбора не оставалось. Еще на подходе к белоснежной двери до меня донесся смех, от которого все замерло внутри. Я откинула косу за спину, распрямила спину, приподняла подбородок. Вошла, мимолетно окинув присутствующих взглядом – слишком много незнакомых лиц. Любовницы правителей пересели ближе к двери, а я увидела только одно свободное место в самом конце стола. Возможно, рассадка идет по иерархии сословий. Иначе почему Кейел и его эльфийка сидели напротив меня?
На мое появление никто не обратил внимания, даже воркующая парочка не оторвалась от шушуканья друг с другом. Ради приличия я ковырялась в тарелке, украдкой рассматривая ушастую спутницу Вольного. Гильдейский знак похож на венок, или я просто не знаю, что это. Вечернее платье красного цвета плотно облегало хрупкую фигуру, на руках эльфийки вились тоненькие витиеватые узоры татуировок. Она удерживала бокал с цветочным вином и улыбалась, слушая рассказ неизвестного мне шан’ниэрда. Светлокожая, с золотистыми глазами и острым подбородком. Красивая, утонченная, а смех звучал чисто, завораживающе. Почему она связалась с Вольным?
Вольный… Он даже не смотрел в мою сторону. Темно‑серая рубашка, почти черная, шла ему. Волосы привычно собраны в хвост, но совсем не взлохмачены. Почему‑то разбита губа… Причем кровь еще не успела засохнуть. С кем успел подраться? Необъяснимая вина нахлынула, когда я увидела шрам на пол‑лица. Он уродовал Кейела, но я все равно любовалась знакомым лицом. Не могла понять, что цепляло меня в нем. Не понимала, почему так сложно отвернуться от него.
– Хотелось бы пообщаться с Асфирель, – донесся до меня огрызок фразы, сказанной рыжим эльфиором.
– Она многого не знает. Может неосознанно обидеть или повести себя неправильно, – произнес Волтуар.
– Как сегодня? Почему она позволила себе войти в зал заседаний? – спросил шан’ниэрд, сидящий рядом со мной.
Я посмотрела на Волтуара, словила его осуждающий взгляд и потупилась. Любовницы не говорят о политике, не интересуются ею, и мне точно нельзя было входить туда. Подставила его, опозорила? Правильно ли будет сейчас попросить у всех прощения? Или… лучше сидеть молча.
– Асфирель удивительная девушка, беззаботная и наивная. Она соскучилась по мне, спешила ко мне и не задумывалась о последствиях.
– Еще бы, – встрял голос, от которого я едва не содрогнулась. Сиелра сидела дальше по моей стороне, и я не могла ее видеть, – какая девушка не соскучилась бы по шан’ниэрду, к тому же правителю? Тем более человек – это отсутствие благородства, чести …
– Осторожнее, почтенная, – с широкой улыбкой перебил ее Кейел. – Но меня забавляет другое, почтенный Волтуар: скучала она по вам, но, заметив меня, даже не услышала вас. Может, разрешите нам обращаться к ней прямо? Наверняка, она знает лучше вас, что ею движет.
– Страх, – не выдержала я, слушая их беседу. А может, мне просто хотелось заговорить с Кейелом? Хотелось, чтобы он посмотрел на меня. За столом стало тихо, и я уловила шепот: «Что она сказала?». Поэтому пригубила сладкого вина и повторила громче, осмелившись заглянуть в зелено‑карие глаза – дыхание на миг перехватило: – Я боюсь тебя.
Кейел усмехнулся, покачав головой, и собирался что‑то ответить, но я не позволила – обратилась к Волтуару:
– Почтенный, простите, если я опять нарушила правила.
– Мы не тревожили тебя беседами по твоему желанию, – теперь голос Волтуара обволакивал мягкостью, а улыбка выражала одобрение. Доволен… Надолго ли? – Если считаешь нужным – говори, но не забудь обо всем, что я тебе рассказывал.
Не рассказывал – воспитывал…
– Мне не хватало вас, – отчетливо произнесла я, представив, что рядом нет посторонних. Никто не слышит нас и не следит за нами. Смотреть только в змеиные глаза, будто их обладатель стоит всего лишь в шаге от меня. Наблюдать, как меняется выражение его лица: от уверенного, удовлетворенного до слегка растерянного, хмурого. – Пока вас не было, прозвучало предположение, которому я поверила. Правду говорит Ромиар: я все же глупая, – немного склонила голову. – Когда узнала, что вы приехали, до безумия обрадовалась. Я ведь поверила слухам: якобы вы обманули о любви к другой, а на самом деле влюбились в меня. Хотела услышать это от вас. Теперь стыдно, что поддалась этой слабости. Забыла, кто я. Забыла, что в этом мире у меня не осталось достоинств, – нервно улыбнулась и отвернулась, добавляя: – Извините, что посмела ворваться в зал совещаний.
– Какой размах! – рассмеялась спутница Кейела, разглядывая меня с неприкрытым восхищением.
